Я сплю с мужчиной за деньги. Звучит ужасно, но все не так, как вы подумали. Моя задача - приезжать к нему в десять вечера. У меня свои ключи. Я тихо прохожу в гостевую спальню, переодеваюсь в шелковую пижаму, ложусь в прохладную постель и засыпаю.
Он приходит гораздо позже, я его почти никогда не слышу.
Модельный бизнес в Петербурге - это не совсем то, что показывают в кино.
Для девочек вроде меня, студенток филфака СПбГУ, приехавших из провинции, это был не путь к славе, а способ не умереть с голоду.
Вместо подиумов - работа хостес на выставках, вместо глянцевых обложек - съемки для каталогов малоизвестных брендов.
Унизительно? Иногда. Но это позволяло платить за съемную комнату на Петроградке и не звонить маме с просьбой выслать денег на еду.
Тамара Валерьевна, хозяйка нашего скромного огенства "Нева-Models", обладала чутьем на деньги и на проблемы.
Она могла с одного взгляда определить, какая из ее девочек готова на "особые" заказы. И вот однажды, в дождливый октябрьский день, она вызвала меня к себе в кабинет.
- Анечка, присядь, - она указала на кресло напротив своего массивного стола. Рядом с ней сидел мужчина.
Он был лет тридцати пяти, может, чуть старше. Дорогое кашемировое пальто, идеально сидящий костюм без галстука, ухоженные руки.
Он был красив той холодной, отстраненной красотой, от которой становится немного не по себе.
Когда я вошла, он поднял на меня глаза - серые, как питерское небо в ноябре, и абсолютно ничего не выражающие.
- Анна, познакомься. Это Дмитрий, - представила его Тамара Валерьевна с той особой интонацией, которой удостаивались только самые важные клиенты.
- Дмитрий ищет спутницу для сопровождения на деловые и светские мероприятия. Все строго в рамках протокола. Ужины, выставки, благотворительные вечера.
Дмитрий коротко кивнул.
- Ваша задача - хорошо выглядеть и улыбаться, - его голос был ровным и тихим, без единой эмоции. - Поддерживать светскую беседу не требуется. Я буду представлять вас как свою помощницу. Оплата - двадцать тысяч за вечер. Машина будет забирать вас и привозить обратно.
Двадцать тысяч за вечер. За то, чтобы надеть красивое платье и постоять рядом с красивым мужчиной.
В моей вселенной это прозвучало как джекпот. Я, не раздумывая, согласилась.
Так начались наши странные "выходы в свет".
Он и правда оказался идеальным клиентом. Вежливый, корректный, держащий дистанцию. Его рука ложилась на мою спину лишь на мгновение, когда нужно было провести меня сквозь толпу.
На ужинах он больше молчал, изредка перебрасываясь парой фраз со своими знакомыми, а я изображала живой интерес к происходящему, хотя на самом деле с любопытством изучала его.
Он никогда не улыбался глазами. Уголки губ могли вежливо приподняться, но взгляд оставался ледяным.
Его жесты были точными, но какими-то механическими, будто он давно разучился делать что-то спонтанно.
Мы провели вместе с десяток вечеров, но я не знала о нем ровным счетом ничего. Кто он? Чем живет? Есть ли у него кто-то? Он был загадкой.
Развязка наступила после очередного благотворительного аукциона в Мраморном дворце. Вечер был долгим и утомительным.
Когда мы наконец сели в его черный "Мерседес", за окном вовсю лил дождь, размывая огни ночного города в разноцветные пятна.
Машина плыла сквозь мокрый ночной Питер, "дворники" лениво шуршали по стеклу.
Я уже клевала носом и мечтала только о том, как доберусь до своей кровати и завалюсь спать. И тут он заговорил.
- Анна, - его голос в тишине прозвучал так неожиданно, что я вздрогнула. - Меня все устраивает в нашей работе. Но я хотел бы предложить вам кое-что другое.
У меня внутри все похолодело. Ну, вот оно. Началось. Сейчас скажет то самое, чего я боялась с первой нашей встречи.
- Я хочу, чтобы вы спали у меня дома, - сказал он абсолютно ровным голосом, будто погоду обсуждал.
Я, наверное, ослышалась. Смотрю на него и молчу, как дура.
- Просто спали, - добавил он.
Он продолжал, глядя прямо на дорогу, будто ему было неловко:
- Схема такая: приезжаете в десять вечера, у вас будут свои ключи. Проходите к себе, переодеваетесь, ложитесь спать. В восемь утра уходите. Никакого интима. Это полностью исключено.
Он как раз подъехал к моему дому. Заглушил мотор, повернулся ко мне, и при тусклом свете уличного фонаря я впервые увидела, какой он на самом деле уставший.
Не просто невыспавшийся, а какой-то вымотанный до дна.
- Деньги те же, - сказал он тихо. - Двадцать тысяч. Только не за вечер. За ночь. Каждую.
Он протянул мне связку ключей и черную банковскую карту.
- Это карта для покупки… одежды для сна. Это должно быть что-то из шелка. Пижама. Чек приложите к первому конверту, я компенсирую расходы. Если вы согласны, можете приступать завтра. Если нет - просто верните ключи Тамаре Валерьевне.
Он вышел из машины, открыл мне дверь, довел под зонтом до подъезда и, не прощаясь, уехал, оставив меня под дождем с ключами от чужой жизни и ощущением полнейшего абсурда.
На следующий день вечером, стоя перед массивной дубовой дверью в старинном доме на набережной Фонтанки, я раз сто прокрутила в голове мысль, что нужно развернуться и уйти.
Но что-то меня удержало. Любопытство? Отчаяние? Или то, что за несколько недель я привыкла к его странной, но безопасной компании?
Ключ провернулся в замке с тяжелым, маслянистым щелчком. Я вошла в квартиру и замерла.
Она была огромной. Минималистичный дизайн, дорогая мебель, панорамные окна во всю стену, за которыми раскинулся открыточный вид на набережную.
Но во всем этом чувствовалась не жизнь, а какая-то музейная стерильность. Ни одной фотографии, ни одной лишней вещи, ни пылинки. Воздух был прохладным и пах чем-то неуловимым - озоном и его парфюмом.
Спальня, куда я должна была идти, оказалась такой же безликой. Огромная кровать с идеально белыми простынями, шкаф, прикроватная тумбочка.
Я достала из пакета шелковую пижаму иссиня-черного цвета, которую купила днем, чувствуя себя героиней странного кино. Переоделась. Шелк холодил кожу, вызывая мурашки.
Ровно в десять я легла в кровать. Тишина в квартире была оглушающей.
Я лежала, не смея пошевелиться, и слушала. Слушала, как за окном шуршат шины редких машин, как где-то вдали кричат чайки. Час, другой.
Я уже начала думать, что он не придет, что все это какой-то сложный розыгрыш. Веки начали слипаться.
Я не услышала, как он вошел. Просто в какой-то момент, на грани сна и яви, почувствовала, как прогнулся матрас с другой стороны кровати.
Я замерла, боясь дышать. Он лег рядом, на спину. Несколько минут неподвижности.
А потом его рука осторожно, почти невесомо, легла мне на талию, и он притянул меня к себе. Его тело было теплым. От него пахло свежестью и легкой горечью, как от осенних листьев.
И все. Он просто лежал, ровно и глубоко дыша. Его рука не двигалась, не пыталась скользнуть ниже или сжать меня крепче.
Он просто держал меня. Словно я была не женщиной, а каким-то плюшевым медведем, спасательным кругом в океане тишины.
В ту первую ночь я почти не спала. Я слушала его дыхание и пыталась разгадать эту загадку.
А под утро, когда за окном начало сереть, я все-таки провалилась в тяжелый, беспокойный сон.
Проснулась от луча солнца, пробившегося сквозь щель в шторах. Я была в кровати одна.
На тумбочке лежал почтовый конверт. Внутри - четыре новеньких пятитысячных купюр.
Вот так и началась моя странная работа.
Это была моя вторая, тайная жизнь. Днем я была обычной студенткой: сонные лекции по зарубежной литературе, обеды в столовой, бесконечные переписки с подругами в чатах.
Но ровно в половину десятого вечера я превращалась в другого человека. Я делала макияж, надевала одно из своих "рабочих" платьев, купленных на первые гонорары, и ехала на Фонтанку, в безжизненное царство Дмитрия.
Ночи слились в одну бесконечную, тихую ночь, разделенную на такты его ровного дыхания.
Ритуал не менялся никогда. Я приезжала. Переодевалась в шелк. Ложилась.
Он приходил позже, всегда неслышно, как тень. Ложился рядом, осторожно обнимал со спины, и мы засыпали.
Утром я просыпалась одна. На тумбочке всегда лежал конверт.
Я быстро привыкла к деньгам. Они решили все мои проблемы: я съехала из общаги в уютную студию на Васильевском острове, купила себе ноутбук, о котором мечтала, и перестала считать копейки в продуктовом.
Но я никак не могла привыкнуть к нему. Его молчание было громче любого крика. Мы жили под одной крышей, спали в одной постели, но между нами была стеклянная стена.
Он никогда не говорил со мной. Если мы случайно сталкивались утром на кухне, он лишь коротко кивал и уходил в свой кабинет.
Мое любопытство, поначалу смешанное со страхом, переросло в какую-то тихую одержимость. Я стала замечать детали.
В его идеально убранной квартире не было ни одной личной вещи. Только книги - в основном, по архитектуре и искусству.
Дорогие, в тяжелых переплетах, они стояли на полках, как солдаты на параде. Никаких сувениров, никаких безделушек, ни одной фотографии в рамке.
Его дом был похож не на жилище, а на дорогой гостиничный номер, в котором никто по-настоящему не живет.
Однажды я не выдержала. Я приехала на полчаса раньше, зная, что он возвращается поздно.
Мое сердце колотилось, как у воровки. Я медленно пошла в гостиную, чувствуя себя нарушительницей чужих границ.
Я проводила пальцами по корешкам книг, просто чтобы что-то делать. И вдруг одна из них - тяжелый том по истории венецианской архитектуры - поддалась чуть легче остальных.
Я вытащила ее. Из книги выпала на ковер фотография.
Я подняла ее дрожащими руками. На глянцевой бумаге был запечатлен он, Дмитрий. Но это был совершенно другой человек.
Он сидел на траве в каком-то солнечном парке и смеялся. Смеялся так открыто, запрокинув голову, что на висках собрались морщинки. Таким я его никогда не видела.
А рядом с ним, обняв его за шею, сидела женщина. Невероятно красивая, с копной вьющихся рыжих волос и россыпью веснушек на носу.
Она тоже смеялась, прижавшись к нему щекой. От снимка веяло таким оглушительным, беззаботным счастьем, что мне стало больно дышать.
Я быстро сунула фотографию обратно и поставила книгу на место. Но этот образ - смеющегося Дмитрия и солнечной женщины рядом с ним - засел у меня в голове.
Кто она? Жена? Сестра? Почему в этой квартире-мавзолее нет ни единого ее следа, кроме этого спрятанного снимка?
Моя "работа" перестала быть просто работой. Теперь каждую ночь, чувствуя его тепло за спиной, я думала об этой женщине.
Я представляла, как она ходила по этим комнатам, как выбирала эту мебель, как ее смех наполнял эту оглушающую тишину.
Куда она исчезла? Почему он так одинок? Версии в моей голове сменяли одна другую: они развелись, она уехала, она его бросила, и он до сих пор не может ее забыть.
Разгадка пришла, как это часто бывает в Петербурге, в маленькой кофейне в один из дождливых дней.
Я сидела у окна, пытаясь читать конспект к семинару, но мысли снова и снова возвращались к Дмитрию.
Дверь звякнула колокольчиком, и в кофейню вошел мужчина, которого я пару раз видела выходящим из его парадной.
Он был полной противоположностью Дмитрия - живой, улыбчивый, немного растрепанный.
Он заказал кофе, огляделся в поисках свободного столика и его взгляд остановился на мне. Он нахмурился, а потом узнал.
- Постойте, а я вас, кажется, знаю, - он подошел к моему столику. - Вы… Анна? Вы ведь часто у Димы бываете. А я Павел, его друг.
Я кивнула, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Он что, знает, кем я "работаю"?
- Можно? - он указал на стул напротив, и, не дожидаясь ответа, сел. - Не подумайте ничего, Дима не распространяется о личной жизни. Просто мы с ним дружим с института, я единственный, у кого есть ключи от его склепа, - он усмехнулся, но как-то невесело. - Пару раз вас видел. Он в последнее время выглядит… получше. Наверное, благодаря вам.
Я не знала, что ответить. "Полу́чше"? Каким же он был "до"?
- Мы не общаемся, - тихо сказала я.
Павел посмотрел на меня внимательно, будто что-то решая.
- Да, это на него похоже. Он разучился общаться.
Мы помолчали. Он мешал сахар в своем капучино, хотя тот наверняка давно растворился. А я, сама не зная, как так вышло, набралась смелости и спросила.
- Павел… что с ним случилось? Я… я не из праздного любопытства. Просто… я нашла фотографию. Его. И женщины с рыжими волосами. Они там такие счастливые.
Лицо Павла мгновенно помрачнело. Он отставил чашку и посмотрел в окно, на струи дождя, стекающие по стеклу.
- Катя… - выдохнул он. - Значит, он все-таки хранит ее фото. Я думал, он все уничтожил.
Он долго молчал, собираясь с мыслями. Кофейня вдруг стала очень тихой, я слышала только стук своего сердца.
- Он не любит об этом вспоминать, - наконец заговорил Павел, и его голос стал глухим. - Пять лет назад они с Катей, его женой, попали в аварию. Возвращались поздно с дачи, шел сильный дождь. Она была за рулем, очень устала, но он настоял, чтобы она вела - сам выпил бокал вина за ужином. Дима задремал на пассажирском сиденье… а потом удар. Он рассказывал, что помнит только оглушительный скрежет металла.
Я сидела, вцепившись в свою остывшую чашку, и не могла дышать.
- Он очнулся уже в реанимации. Множественные переломы, сотрясение. А она… она так не очнулась..
Павел замолчал, с силой сжав кулаки.
- Он во всем винит себя. В том, что уснул. В том, что позволил ей, уставшей, сесть за руль. В том, что он выжил, а она нет. Первые годы были сущим адом, он почти не выходил из дома. Врачи, антидепрессанты, снотворное - ничего не помогало. С тех пор один спать не может, понимаешь? - Павел посмотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде была бесконечная боль за друга. - Как только он остается один в тишине он снова оказывается там, в той искореженной машине. Слышит ту тишину после удара. Ему просто физически нужно чувствовать, что рядом кто-то живой. Дышит. Это единственное, что позволяет ему провалиться в сон и не сойти с ума.
Мир вокруг меня накренился и поплыл. Холодная, стерильная квартира. Его молчание. Его отстраненность.
И эта странная, унизительная, как мне казалось, работа. Все вдруг встало на свои места, сложившись в одну чудовищную, невыносимо трагическую картину.
И деньги в конверте, которые я каждое утро забирала с тумбочки, вдруг показались мне обжигающими руки.
Они были платой не за мое присутствие. Они были платой за его боль.
Я вышла из кофейни в какой-то пелене. Дождь усилился, превратившись в холодный, косой ливень.
Люди спешили мимо под зонтами, а я шла, не разбирая дороги, и капли стекали по моему лицу, смешиваясь со слезами, которые я даже не пыталась сдержать.
Каждое слово Павла било в висках, как молот. Удар... реанимация... она не очнулась... один спать не может...
Мир, который я выстроила себе за последние месяцы - мир странной, но выгодной подработки, мир дорогих платьев и беззаботного будущего - рухнул в один миг.
На его обломках остался только образ человека, раздавленного горем.
Теперь я понимала все. Его ледяное молчание было не высокомерием, а защитной броней.
Его безжизненная, стерильная квартира - не причудой богача, а мавзолеем, где замерло время в тот самый день, когда не стало его жены Кати.
А его ночные объятия, которые я считала странной прихотью, были отчаянной попыткой утопающего ухватиться за что-то живое, теплое, чтобы не провалиться в ледяную бездну воспоминаний.
Я шла по набережной Фонтанки к его дому, но теперь я смотрела на все другими глазами.
Темная вода канала казалась бездонной, как его горе. Мокрый гранит набережной - холодным, как его одиночество.
Я подошла к его парадной, и рука сама потянулась к ключам. Но сегодня я шла к нему не как наемный работник. Я шла к нему как человек, который случайно заглянул в чужую душу и увидел там зияющую рану.
В тот вечер я не пошла в спальню. Я сняла мокрое пальто, прошла в гостиную и осталась там, в темноте.
Я не включала свет. Просто стояла у панорамного окна и смотрела на огни ночного города, отражающиеся в черной воде.
Тишина в квартире больше не казалась мне пустой. Теперь она кричала. Кричала о потере, о вине, о бесконечной боли.
Я услышала, как щелкнул замок. Он вошел, как всегда, тихо. Поставил на пол портфель.
Я видела в отражении окна, как он замер на пороге гостиной, заметив мой темный силуэт.
- Аня? - его голос был удивленным и каким-то севшим. - Ты почему здесь? Что-то случилось?
Я повернулась к нему. Хотела что-то ответить, но у меня будто язык к нёбу прилип.
Ни слова не могла выдавить. Просто смотрела. И он, видимо, по моему лицу всё прочитал.
Я прямо увидела, как его лицо... обмякло, что ли. Вся эта его непробиваемая вежливость куда-то ушла.
Он молча прошел мимо, тяжело опустился в кресло напротив и уставился на меня.
И вот тогда, в этом полумраке от городских огней, я, кажется, впервые его увидела по-настоящему.
Передо мной сидел не мой странный и богатый работодатель. Сидел просто человек, которому было невыносимо больно и одиноко.
Он медленно опустил голову в ладони, и его плечи мелко, почти незаметно задрожали.
Этот едва уловимый жест был страшнее любого крика. Стена, которую он выстраивал вокруг себя годами, рухнула.
Я подошла и опустилась перед ним на колени, прямо на холодный паркет. Мои пальцы коснулись его рук, и я осторожно, но настойчиво убрала их от его лица.
Он поднял на меня глаза. Красные, воспаленные, полные такой застарелой, выжженной боли, что у меня перехватило дыхание.
- Ты все знаешь? - прохрипел он.
Я только кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
Он ничего больше не сказал. Просто смотрел на меня, и по его щеке медленно скатилась одна, скупая мужская слеза.
Я не знала, что делать. И я сделала единственное, что показалось мне правильным. Я взяла его большую, холодную ладонь в свои и крепко сжала.
Мы сидели так в оглушающей тишине очень долго. И эта тишина была уже не враждебной. Она была общей.
Я почти не спала в ту ночь. Когда мы легли, он привычно обнял меня со спины, но я впервые почувствовала, что это не часть сделки.
Я была больше не платная услуга "живая игрушка рядом". Я была просто Аня, которая оказалась здесь, когда ему было совсем хреново.
Я лежала и слушала, как он дышит. Неровно, с какими-то глубокими вздохами, будто ему даже во сне было тяжело.
И все думала про его жену, про ту аварию. Как же глупо и страшно все обрывается.
А утром... Утром он встал, как ни в чем не бывало, подошел к комоду, достал этот белый конверт и протянул мне.
После такой ночи этот его жест выглядел просто дико. Как будто он пытался засунуть обратно в бутылку джинна, которого сам же и выпустил.
- Дмитрий, я не возьму, - твердо, но тихо сказала я, глядя ему прямо в глаза.
Он замер с протянутой рукой.
- Почему?
- Потому что так нельзя. То, что вы мне платите... Это неправильно.
Я села на кровати, запахнула пижаму. Внутри меня не было ни страха, ни сомнений. Была только какая-то звенящая уверенность в том, что я поступаю единственно верным способом.
- Я приду сегодня вечером. И завтра. Просто так.
Он долго смотрел на меня, на конверт в своей руке, потом снова на меня. На его скуле дрогнул мускул.
- Аня. Я тебя услышал. Но и ты должна понять... это не плата за услугу. Возможно, никогда ею и не была. Считай это моей благодарностью. За то, что ты просто здесь. За твое... человеческое тепло.
Он сделал паузу, посмотрел мне прямо в глаза.
- Я знаю, что тебе нужны деньги. Поэтому они будут здесь. Каждое утро. Они твои по праву.
Он положил конверт на тумбочку, на то же самое место, где он лежал всегда.
- А что с ними делать - решай сама, - добавил он и вышел из комнаты, оставив меня одну с этим выбором.
С тех пор все изменилось, хотя внешне все осталось по-прежнему. Я приезжала каждый вечер. Он по-прежнему почти не разговаривал со мной.
Но в его молчании больше не было холода. В нем появилось… доверие.
Иногда мы вместе пили чай на кухне, прежде чем пойти спать. Просто сидели друг напротив друга, и эта тишина больше не угнетала.
Она стала уютной. В ней были только два одиноких человека, которые молча помогали друг другу пережить ночь.
Прошло недели две. И вот как-то утром я открываю глаза и чувствую, что он на меня смотрит.
Он лежал на боку, подперев голову рукой. В его глазах всё ещё была та же глубокая грусть, она никуда не делась. Но в этот раз сквозь неё пробивалось что-то… живое. Какое-то тепло.
Он еле слышно сказал:
- Спасибо.
И в этом простом слове было всё. Я поняла, что это "спасибо" не за то, что я поспала с ним сегодня. А за всё. За то, что осталась, за то, что поняла без слов.
Я смотрела на него и чувствовала, как у меня что-то внутри переворачивается. Я поняла, что моя странная "подработка" закончилась.
А вот что началось вместо неё, я понятия не имела, и незнала что мне со всем этим делать.
А через неделю, придя в его квартиру, я впервые увидела на кухонном столе не идеальную пустоту, а две чашки и пачку печенья. Он ждал меня, чтобы вместе выпить чаю.
- Рекомендую прочитать: