— Сын, смотри, чего привез! — отец, сияя загадочной улыбкой, распаковывал большую квадратную коробку. За минуту до этого он ввалился в дом с этой самой коробкой, большим чемоданом и рюкзаком за спиной, торопливо обнял маму и коснулся моей щеки колючей трехдневной щетиной. От него пахло табаком и долгой дорогой.
Замирая от предвкушения чего-то необычного, я смотрел, как он освободил от тряпок и извлек на свет прозрачную пластиковую клетку. А в клетке, забившись в угол, сидели два маленьких комочка – белый и рыжий и испуганно глядели своими глазками-бусинками на открывшийся им мир. Это были хомячки.
— Вот, смотри, вот этот беленький – это самец, а эта, рыженькая, – самочка, — отец налил в кружку воды и из нее наполнил маленькую поилку, встроенную в клетку, — ну что, нравятся?
Конечно, я сразу влюбился в этих смешных и неуклюжих зверьков, которые начали суетливо копошиться в клетке, выискивая себе еду.
Помимо этого подарка, отец извлек откуда-то из поклажи большую колбу с маленькими живыми (!) рыбками и пучком водорослей.
— Вот это гуппи, с большим хвостом, а это неончики! Смотри, какие красивые! — он поставил колбу на стол, и в лучах заходящего солнца рыбки заиграли красным и синим цветом.
Когда я стал достаточно взрослым и вспоминал про этот зооуголок, мне вообще было непонятно, каким образом отец смог все это привезти из Новосибирска в далекую деревню в якутской тайге за тысячи километров!
Вообще, у нас всегда были какие-то животные. Помимо кошек и собак (как же без них в доме?), в нашей маленькой квартирке, располагавшейся в бараке, в разное время водилась разная живность. Была черепаха, которая замерзла во время особо лютой зимы, когда углы барака промерзали насквозь, и она во время спячки вмерзла в лед и окочурилась. Какое-то время в клетке жила белка, которую отец притащил с охоты. А однажды осенью он принес с охоты утку с перебитым крылом; она жила в большом ящике возле двери, крякала, хлопала крыльями и пыталась улететь на юг. Отец хотел ее выходить и весной отпустить, но зимой она чем-то заболела и вскоре отправилась в утиный рай.
С появлением в доме семейства хомяков и стайки рыбок у меня появились новые обязанности – я следил за тем, чтобы у хомяков всегда была вода в поилке и еда в кормушке, а также должен был периодически чистить клетку от следов их жизнедеятельности. Рыбок я тоже кормил, а также чистил иногда фильтр, через который подавался воздух в аквариум от маленького компрессора.
Пока родители в тишине проверяли тетради своих учеников, я подолгу глазел на животных, на смешную возню Фимки и Фомки (так их предложила назвать мама, и нам понравилось), за тем, как они запихивали за щёки крупу или морковку, раздувались, а потом разгружали это все в своем гнезде, как ловко забирались на перекладину, бегали в колесе, играли друг с другом и пищали. Иногда по вечерам, уже после ужина, мы всей семьей садились возле клетки, наблюдали за хомячками, играли с ними и от души смеялись, такие они были забавные! Я был счастлив!
Когда приходило время чистить клетку, я доставал хомяков и запускал их в валенок, который закрывал сверху шерстяными носками. В доме была кошка – охотница за мышами, для которой хомяки – те же мыши. Мурка с плохо скрываемым интересом хищника часто наблюдала за своей потенциальной жертвой, копошащейся в спасительной клетке.
Однажды, придя из школы, я подошел к клетке и похолодел – клетка была пуста! Фомка и Фимка прогрызли пластиковый угол клетки и совершили дерзкий побег! Я лихорадочно начал искать своих маленьких друзей по всему дому, перерыл шифоньер с одеждой, заглянул под все кровати, столы и шкафы, проверил под всеми покрывалами и одеялами, перетряс обувь и, наконец, нашел рыженькую Фимку в одном из валенок. Заткнув валенок носками, чтобы хомячиха оттуда не сбежала (в клетку же нельзя, там дырка), я продолжил поиски.
Фомку я нашел в дальнем углу под кроватью за отцовским сундуком с охотничьими принадлежностями. Он не шевелился. Глазки были закрыты. Тельце холодное. Тщетно пытаясь согреть хомячка дрожащими руками, я прижимал его к лицу, звал по имени, дул на него и пытался оживить. Слезы катились по моим щекам…
Таким и застали меня родители, пришедшие из школы (они были учителями) – заплаканным над маленьким белым хомячком, задушенным кошкой…
Месяца три после этого мне часто снился сон, в котором я находил сбежавшего Фомку – целого и невредимого, живого и смешного…
Отец починил клетку и сделал так, что прогрызть ее стало невозможно. Фимка стала жить одна. Но она уже не была такой игривой и жизнерадостной, как раньше, не бегала в колесе, мало ела и много спала.
Пришла весна. На улице стало тепло. Клетку иногда выносили на улицу и ставили возле летней кухни, на прогалину. Фимка выходила из гнезда и немного оживала под теплым весенним солнышком.
А потом случилась беда. Во двор забежала стая чужих собак. Учуяв хомяка, собаки стали пытаться достать его из клетки. Они громко лаяли, катали клетку по земле, били по ней лапами и грызли ее. Отец палками прогнал эту свору, но было поздно – бедная Фимка умерла от страха. Ее бездыханное тельце лежало внутри ее помятого и порушенного домика в мусоре из сломанного колеса, вырванной поилки и кормушки, опилок и остатков еды. Мы с мамой вместе плакали, а отец нервно курил на крыльце. Потом ушел и вернулся поздно, сильно выпивший.
В этот вечер никто ничего не мог делать…
На следующий день я проснулся в надежде, что Фимка жива. Но нет, она лежала в том же месте в нетронутой клетке. Нам всем надо было идти в школу. Вернувшись, я снова проверил, не ожило ли маленькое животное. Надежды больше не было…
С мокрыми глазами я последний раз послушал, не бьется ли крохотное сердечко, завернул Фимку в тряпочку, положил в коробку из-под пластилина и закопал за поленницей, вырыв насколько смог еще мерзлую, не оттаявшую после долгой зимы землю. И опять я потом долго видел сны с живой и веселой рыженькой Фимкой…
