Павел… Ну что сказать. Пожилой, но не старый! Всё у него живое — и взгляд, и речь, и память на анекдоты. Из тех мужчин, которые на первом же свидании, вместо банального “здравствуйте”, сразу спрашивают:
– Ну что, пойдём, покажу тебе мою дачу?
– Не торопись! — я бросила ему тогда. — Давай хоть в кафе сначала.
И мы пошли… но это другая история.
В этот раз Павел пригласил меня в цирк. Цирк! Последний раз была там лет, наверное, тридцать назад, когда дочка была маленькая и просилась на всех клоунов разом. Поход в цирк — это уже, знаете ли, не рядовой “подвиг пенсионера”. Отвыкла, признаться, думать, что кто-то может ради меня стараться — билеты достать, кофе в термосе заварить аккуратно, чтоб не пролить (несколько раз всё равно пролил, но это же так по-домашнему).
Идём мы с Павлом к цирку, он на весь бульвар рассказывает мне жизненные истории:
— А ты знаешь, почему муравьи в огороде — признак хорошей почвы? Потому что у них, как у тебя: везде порядок, всё натащено!
Сравнил с муравьём… Ну, пожалуй. Но приятно!
Вот мы в цирке. Аромат попкорна, детский визг — рядом Павел, не ребёнок. Но, откровенно говоря, волновалась, как будто на первом свидании. Всё-таки — новое, непривычное.
Первые номера — клоуны, жонглёры, летающие в воздухе тарелки, и вдруг Павел оживился необычайно.
На арену выходит акробатка — стройная, гибкая, с невинной улыбкой и длиннющими ресницами. Павел вдруг пошёл хлопать громче всех, даже свистнул по-молодецки.
— Ого! Ты что, знал её раньше? — шепчу.
— Шестым чувством, — подмигнул он, — и вообще, она мне напоминает Марьиванну с шестого подъезда, только та не умела на трапеции крутиться.
Смеёмся. Но чувствую — внутри кольнуло что-то не своё, давно забытое. Ревность! Вот ведь!
Дальше хуже. Пока акробатка ходила между рядами, Павел ей махнул рукой:
— Браво! Молодца!
И она ему улыбнулась — только ему, никаких сомнений.
Я вдруг почувствовала себя школьницей рядом с одноклассником-хулиганом, который флиртует со старостой.
— Павел, — говорю тихонько, — случайно, тебе автограф не нужен? Может, еще люльку ей подаришь?
Он заулыбался шире и крепко сжал мою руку:
— Завидуешь?
И знаете, что? Я ехидна, но гордая.
— А что, если да? — не удержалась.
— Вот это хорошо! — довольно сказал он, — значит, я ещё ого-го!
Мы оба засмеялись, будто с нас сняли по десять лет.
Потом пошли смотреть медведей на велосипедах, жевали розовую вату… Павел делился конфеткой, а я незаметно для себя перестала злиться на акробатку. В конце концов, мне домой не с ней ехать.
На выходе он осторожно сказал:
— Вообще, я стал бы для тебя не только дачником, но и персональным клоуном. Как тебе такое?
И почему-то я подумала:
Вот интересно, ревность — она для любви, как соль для супа. Чуть-чуть — и вкуснее. Главное, чтобы не переборщить…
На улице уже начинало темнеть, но июньский воздух был всё равно густой и тёплый — так пахнет только в начале лета. Его пропитывает всё: липы, асфальт после дневного солнца, лёгкая вечерняя прохлада. Люди неторопливо расходились с площади — кто с мороженым, кто с шариком, кто просто заглянул на огоньки ярмарки.
Мы шли рядом, не спеша. Павел повернулся, улыбаясь в усы:
— Ты посмотри, сколько людей! Всё равно все тянутся на праздник, будто дети, — вот бы видеть такое каждый вечер, а?
Я вздохнула. Летний вечер почему-то всегда щедр на воспоминания и полутонкие ощущения: рядом стоит этот мужчина, шутит, ворчит, а у самой внутри всё подрагивает. Словно только что меня выдернули из какой-то другой жизни — спокойной, но чуть-чуть скучной.
Павел вдруг сказал:
— Может, по стаканчику кваса… или у тебя чай дома заварим?
— Ишь ты, — фыркнула я, — всё спешишь.
— Не спешу, — он бережно взял меня под руку, — просто лето ведь, каждое мгновение ценить надо.
Как же хорошо он всё говорил — просто, по-домашнему, будто знал меня тысячу лет. Даже свет фонаря на скамейке казался мягче, чем день назад, и листья над лавкой глядели сквозь сумерки как старые подруги.
— Давай дойдём до набережной, — предложила я, — помнишь, там продают горячую кукурузу?
— Вот ты — моя душа! — засмеялся Павел.
Шли молча. Мимо пробегал пес, где-то вдалеке пели подростки песни под гитару. Ветер трепал лёгкие рукава, и я вдруг поймала себя на том, что улыбаюсь — просто так.
Павел стоял у лотка с кукурузой, совал продавцу купюру:
— Одну — сладкую для моей леди, — чуть склонил голову, а второй початок выбрал для себя.
Я держала тёплый, чуть пахнущий солнцем початок. Он горячий, как в детстве на вокзале. И пахнет счастьем.
Никто не гонит, не требует быть веселее или моложе, чем есть. Вот просто стоим, жуём свежую кукурузу, смотрим на медленно темнеющее небо, и мне так спокойно.
— Я, знаешь… — Павел замолчал, смотрел, как пара фонарей загорелась возле старых лип. — Я ведь всегда в женском смехе влюблялся. Как засмеёшься — будто праздник наступает.
— Значит, тебе здесь, среди этих песен и фонарей, где-то весной поёт душа? — спросила я, чуть насмешливо.
— Да ты что! — буркнул он, — только здесь всё и по-настоящему, а не по правилам.
Мне стало радостно. А потом страшновато… Потому что к доброму привязываешься быстро — вдруг снова обманет жизнь?
— Ты не бойся, — Павел вдруг накрыл мою ладонь своей, тёплой от лета рукой, — я за настоящим пришёл, а не за этой мишурой.
— Настоящее — это ведь долго уметь ждать… и прощать, — тихо ответила я.
— А мы попробуем, ага? — усмехнулся он весело.
В автобусе он рассказывал байки про дачу: как гуси лавировали между грядок, как соседка Глафира ненавидела свежий укроп и вечно водила разговоры до ночи. Я слушала — и даже тень ревности ушла куда-то, растворившись в запахах липы, в смехе летнего вечера, в тепле его взгляда.
Вот так, оказывается, и бывает: второе “первое свидание” случается. Главное — не испугаться, не захлопнуть дверцу души. И тогда будет кукуруза, лето и чья-то рука в твоей, как новая жизнь.
ДОМА
Летний вечер плавно стекал с плеч, когда я вернулась домой. Квартира была чуть-чуть душной, но это даже не раздражало: давно знаю — через пятнадцать минут после проветривания появится тот самый запах, который хуже всего поддается описанию. Не дача, не сирень, не спитый кофе… А просто дом, где живёшь.
Включила чайник. В окно доносился уличный гам: кто-то тихо переговаривался в подъезде, машину у соседей глушили с резким хлопком, где-то на верхних этажах шуршал веник.
Я села у раскрытого окна — так делала всегда после тепло́го вечера. Ждала, когда чайник закипит, и думала, чего же мне самой хочется сейчас. Очень мягко щемило под рёбрами: как будто душа разрослась — и стала занозой.
С Павлом было по-хорошему просто. Даже легче, чем складывать полотенца в шкаф или убирать с балкона петунии. Только “по-хорошему” иногда страшнее, чем с какими-то бурями и выяснениями — оно ведь настоящее.
“Неужели… — поймала себя на мысли я, — неужели в этом возрасте снова можно ждать? Выбирать любимое платье для встречи? Писать сообщения, гадая, читать или не читает?..”
Вечер гостил в кухне, пока я не выключила свет и не села с чашкой на узкий балкончик, где когда-то резвились дети, а теперь висели сушёные зонтики укропа и старая клетка, осталась ещё от попугая.
Мобильный тронулся вибрацией на столе — как всегда некстати, но именно тогда, когда ждёшь. Павел.
— Ну как добралась? — голос был улыбчивый, чуть сипловатый.
— Всё хорошо… — выдохнула я. — Спасибо за вечер.
Повисла тишина, как будто оба ищем, что можно сказать лишнего или важного и боимся, чтобы не переиграть. Да что там, словно школьники в классе: “А вдруг не так поймёт…”
—Ты знаешь, я тут подумал, — говорит вдруг серьёзно, — а ведь если бы мы так и разминулись.
—Или встретились бы через год… или ни за что, — пожала плечами, зная, что он не видит.
—Нет, — упрямо сказал Павел, — что-то должно было случиться, чтобы встретиться. Такое всегда.
—Ну что, будем встречаться, как два шалопая под окнами?
—Давай, — смеётся он. — Я даже велосипед раскопаю ради такого дела — по ночам буду разъезжать!
Я смеялась вместе с ним. А где-то в глубине завистливо отзывались слёзы, которые не выжала жизнь в другие годы.
Чем старше мы становимся, тем короче замирание сердца — вот это “счастье где-то рядом”. Оно отступает осторожно, но будто бы совсем не исчезает.
А потом на следующее утро я обнаружила у себя на дверной ручке в пакете… сине-голубой букет — васильки в перемешку с ромашками. Бумажка, сложенная аккуратно: “Чтобы утро было летним”.
Я будто бы взлетела — да так жутко, страстно испугалась этого ощущения! Потому что все эти подарки, букеты, знаки внимания… они же как клятва: если рискнёшь поверить — придётся открываться снова. А вдруг потеряешь? А вдруг обманет, забудет, надоест?
Но там, за гранью страха, было тихое счастье — когда ждёшь не подарков, а просто живого присутствия. Настоящего.
В этот момент я поняла: разве не глупо бояться счастья, когда оно тебя всё равно находит? Пусть даже в шестом десятке. Пусть даже в компании васильков и неуютных мыслей.
Заключительная часть следует....