Когда я впервые вышла к станции метро с коробкой горячих пирожков, сердце моё сжималось от стыда и страха. Казалось, на лбу у меня вывеска: "Неудачница! Брошенная жена! Не смогла устроиться в офис — пошла на улицу продавать пирожки!". Но выбора у меня не было. Работа в бухгалтерии кончилась вместе с пандемией, алименты на дочь Гришка платил нерегулярно, а еду на стол и аренду квартиры как-то ставить было надо. Пышные пирожки с капустой, печенью и картошкой я делала с детства — рецепт бабушки, заворачивать у меня получалось лучше, чем цифры считать.
В первое утро руки дрожали, пока я стелила на старую табуретку клетчатую скатерть и раскладывала коробку. Люди проходили мимо, кто-то даже посмеивался: мол, пирожками на жизнь решила заработать? А я улыбалась сквозь зубы.
— Свежие пирожки! С пылу, с жару! — кричала я дрожащим голосом.
Шло лето, метрополитен дышал жаром, от печки на кухне остались ожоги. Иногда мимо проходили знакомые — вот коллега Светка с ранней электрички, вот соседка тётя Галя, которая всегда с опаской смотрела на таких как я. Некоторые отворачивались, кто-то жалел, а кто-то, наоборот, завидовал — у меня ведь всегда была копейка на руках, свои пирожки, свои деньги.
Сначала мне казалось, что буду теряться и мучиться вечно. Но уже через неделю я встречала знакомых работников метро, кто-то советовал, как лучше выкладывать товар, кто-то показывал, где проход людей больше. Привыкла. Перестала прятаться, стала хохотать в голос, когда перекупщица с ларька называла меня "завидной невестой из-за успеха". Даже деньги стала считать бодрей.
Появились постоянные покупатели. Вечерами вместо сериалов я мешала тесто, лепила по два десятка пирожков за раз, рано утром выходила снова на точку. Самое трудное было объяснить дочери, почему мама теперь не в офисе.
— Мам, а ты кого сейчас играешь? — спросила однажды Лиза с детской улыбкой. — Ты как из мультика про тетю Нюру, та пироги продавала и всем помогала.
Я чуть не заплакала. Но ответила:
— Мамина работа теперь на пользу людям, а ты — мой самый главный покупатель.
Иногда были тяжелые дни: дождь лил как из ведра, коробку приходилось прикрывать старым зонтом. Были дни, когда пирожки оставались невостребованными — разбирала их по соседям, угощала сторожа дома напротив. Иногда задерживалась через блокпосты, полиция пару раз интересовалась, в чем "секрет" моего бизнеса. Но ничего не нарушала, всё честно.
Несколько раз ко мне подходили странные мужчины, кто-то просто хотел познакомиться, кто-то посмеяться: "Сколько хочешь за поцелуй?" Научилась парировать, защищаться и быстро собирать коробку. В трудные моменты вспоминала, как меня бросил Гришка, обещая золотые горы, но в итоге оставив меня с ребенком и ипотекой.
Прошло полтора года. Гришка не появлялся — алименты приходили реже, чем письма от налоговой. Иногда я слышала, что у него не ладится с новой женой, но мне было всё равно. Моя жизнь постепенно пошла вверх — маленькая, независимая, своя. Осенью я уже взяла в аренду киоск, зарегистрировалась как самозанятая, на маленькой вывеске написала "Пирожки от Лизыной мамы". Дочь гордо водила подружек есть бабушкины пироги. Клиентов прибавилось. Первый раз за несколько лет мы с Лизой выбрались к морю — впервые за отпуск заплатила я сама.
Однажды утром я мыла киоск, когда раздался осторожный стук. Поворачиваю голову — и не верю глазам: Гришка, бледный, небритый, с подбитым глазом, в мятом пуховике.
— Привет, — негромко сказал он.
Я молчала, стараясь не выдать дрожь — слишком много лет прошло, чтобы снова испытывать к нему хоть какие-то чувства. Но, видимо, он всё понимал.
— Ты… хорошо выглядишь, — попытался улыбнуться он. — Слышал, ты теперь пирожками зарабатываешь. Говорят, очень вкусные.
— Люди говорят разное, — ответила я холодно. — Чего пришёл?
— Слушай, — вдруг Гриша поник, словно вспомнил свою роль, — мне нужны деньги. Срочно. Ты же знаешь меня, я всегда возвращал. В этот раз — ну совсем край.
Я почувствовала, как во мне поднимается волна злости. Столько лет назад он бросал меня, скандалил из-за каждой копейки, а теперь пришел просить помощи?
— Почему сама не можешь? — вдруг спросил он глухо. — Я был у всех, кто мог помочь, ты — последняя.
Я мельком увидела, как у него трясутся руки, как взгляд убегает вбок — раньше я сама была в таком же положении.
— Я много лет справлялась одна, — сказала тихо. — Без твоей поддержки и помощи. А теперь ты ко мне приходишь, словно ничего не случилось?
— Прошу, Оль. У моего сына, от новой, операция… Я в долгах, алименты за тобой... Ну что тебе стоит? Летит в пропасть всё! Я потом верну, честно.
Я смотрела на него и понимала — прошлое никуда не девается, оно возвращается, чтобы проверить: простила ли ты, изменилась ли, сильнее ли теперь. Часть меня хотела выдать ему деньги — по привычке спасать, быть "доброй и понимающей". Но другая, новая я, научилась ставить границы.
— Я могу накормить тебя пирожками, — сказала я наконец. — Дам воды, если надо. Деньги — извини, нет. Больше не мой долг — спасать тебя.
— Ты изменилась, — медленно сказал он. — Раньше бы дала.
— Я выросла, Гриша. Жизнь научила.
Он сел на лавку и закрыл лицо руками. Я увидела в нем того мальчишку, который когда-то купил мне тюльпаны и поцеловал впервые на школьном выпускном. Где-то глубоко внутри у меня зашевелилась жалость. Но я больше не была той девчонкой, что когда-то позволяла себе быть жертвой.
В тот день я долго не могла прийти в себя. Дома вечером Лиза спросила:
— Мама, почему ты плачешь?
Я улыбнулась сквозь слёзы.
— Потому что иногда даже самые сильные становятся слабыми, но это не значит, что нужно возвращаться в прошлое.
…Через месяц я услышала, что Гришка устроился охранником, начал понемногу выплачивать долги. Уже весной получил какую-то грамоту за смелость: спас женщину из горящей квартиры. Люди меняются. Но я больше не ждала от него ни денег, ни любви, ни извинений.
Я продолжала печь пирожки, улыбалась каждому, кто заходил в мой киоск. Порой встречала знакомых — кто-то завидовал, кто-то советовал вернуться в офис: "Чего ты — всю жизнь за прилавком??". Кивала — пусть думают, что хотят.
Я просто счастлива. Потому что моя жизнь — моя заслуга. Не заслуга бывшего мужа, не помощь родителей, не удача. Только моя работа, моя вера в себя, моя любовь к дочери и маленькой мечте — быть нужной.
Теперь уже ко мне иногда приходят за деньгами — соседи, старики, даже те, кто когда-то смеялись надо мной. И я помогаю — не потому, что хочется заслужить одобрение, а потому что могу себе это позволить.
А прошлое… Я просто несу его в себе, как тяжелую, но нужную вещь: оно делает меня той, кто я есть.