Лев Толстой — однозначно гений. Это не просто дань уважения классику, а констатация факта, которая с новой силой обрушивается на тебя после прочтения «Крейцеровой сонаты». Спустя столетия его проза не просто актуальна — она оголена, как нерв, и так же болезненно точна.
Что меня потрясло до глубины души — так это невероятно яркое и до жути точное описание внутреннего мира человека с пограничной организацией личности, захваченного вихрем ревности и нарциссического самолюбования. Толстой будто скальпелем вскрывает чужое сознание и показывает его читателю без прикрас. Его Позднышев — это не просто «ревнивый муж», это целая вселенная искаженного восприятия, где любовь и ненависть, собственность и отчаяние сплетаются в один тугой, безумный узел.
В этом безумии есть леденящая душу деталь: даже в момент убийства, в самый пик аффекта, герой не перестает рефлексировать о том, как он выглядит со стороны. Занесенный над женой кинжал, и в голове пронзительная, эгоцентричная мысль: «Грозно я сейчас выгляжу или смешно?». Это не просто ревность, это нарциссическая драма, где живой человек — лишь декорация для демонстрации собственных страданий. Убивая жену, он в первую очередь убивает свое унижение, а ее смерть для него — лишь способ восстановить искаженное представление о себе.
Читать это было интенсивным, почти физически ощутимым опытом. Несколько раз я откладывал книгу, чтобы просто перевести дух и осознать прочитанное. Требовалась пауза, чтобы психика справилась с тем напором тьмы и той бездной самоанализа, которую обнажил Толстой.
Это не просто «живо» или «ярко». Это — точно. Как диагноз. Как приговор. И гений Толстого в том, что этот диагноз он ставит не конкретному персонажу, а той темной потенции, что дремлет в человеческой душе вообще.
