Вы знаете, я всегда считал себя человеком современным, прогрессивным. Ну там, смартфон последней модели, кофе из зёрнышек, которые обжарили при тебе, пока ты с умным видом кивал. И вот зовёт меня как-то старый друг детства, Стёпка, на свою свадьбу. В деревню, за двести километров. Говорит: «Приезжай, всё будет по-настоящему!» Я, конечно, представил себе нечто пасторальное: луга, речка, скромный стол под яблонями... Эх, наивный!
Дорогу описывать не буду – это отдельный юмористический рассказ, как мой городской седан пытался объехать поросёнка, который смотрел на него с философским презрением. Приехал я. Деревня называется Заречье, а речки-то и нет, её в 78-м году канавой засыпали. Но дух – вот он, настоящий!
Первое, что меня поразило – это не столы, ломящиеся от яств, и не наряды, а… геополитика рассадки гостей. Оказалось, деревня – это мини-модель всего мира. Есть сторона жениха, есть сторона невесты. И есть нейтральная полоса – где-то посередине, куда сажают таких, как я, «городских дипломатов», которые не в курсе местных трений из-за покоса 1993 года.
Мой друг Стёпка, жених, сияет, как медный таз. А невеста, Людочка, – ну просто красавица, румянец во всю щёку, платье белое, пышное. Подхожу я их поздравить, дарю конверт (по-городскому, практично). Стёпка хлопает меня по плечу: «Спасибо, брат! А теперь иди, место занимай, скоро тосты начнутся».
Сажусь я за этот длинный-предлинный стол, накрытый на двадцать пять персон, если не больше. Слева от меня – дядя Витя, местный автомеханик-философ. Справа – тётя Шура, которая, как я позже понял, является главным информагентством деревни.
Тётя Шура сразу же начинает экскурсию: «Вон, смотри, мужик с усами – это зять брата тёщи жениха. В прошлом году он картошку воровал с того огорода, вон с того, за сараем. А эта женщина в синем – её дочь за кооператором замужем вышла, так они теперь в райцентре в трёхкомнатной живут, но туалет на улице, представляешь? В двадцать первом веке!»
Я киваю, пытаюсь съесть салат Оливье, который здесь почему-то называют «Зимний», и он радикально отличается от моего – с колбасой «Докторская» и маринованными огурчиками. Он, кстати, невероятно вкусный.
И вот начинается церемония тостов. В городе это обычно: «Любви!», «Счастья!», «Деток!» – все кивают, чокаются, возвращаются к семге. Здесь же всё иначе.
Первым встаёт крепкий мужик, представитель стороны невесты. Поднимает бокал (а бокал – это грамм на двести пятьдесят, не меньше) и вещает: «Так… Люда, Степан! Будьте счастливы! А чтобы дом был полной чашей, я вам… – и он делает драматическую паузу, – дарю бочку для солений! Сто двадцать литров! Эмалированную!»
Гости одобрительно гудят. Я сижу в лёгком ступоре. Бочка? Дарят бочку? На городской свадьбе дарят айпады, а здесь – ёмкость для квашения капусты. Гениально!
Встаёт следующий, со стороны жениха: «А я вам… мотоблок в долю! На неделю весной! Чтобы огород вспахать, как следует!»
Тут уже начинается лёгкое соревнование. Дарят не просто вещи, дарят обязательства, услуги, участие в будущем совместном быте. Одна бабушка подарила курицу-наседку и пообещала помочь «с цыплятами разобраться». Другой – десять кубометров дров «на первую зиму» и помощь в их колке.
Я слушаю и понимаю, что это не просто подарки. Это – инвестиции. Вклад в общее дело под названием «семья». Это круче, чем любой ипотечный договор, потому что он скреплён не печатью, а стаканом домашней наливки.
Кульминация наступила, когда слово взял самый почтенный гость, дед Пахом, лет девяноста, но глаза горят, как у юноши. Он медленно поднялся, посмотрел на молодых сурово, и все затихли.
«Дети мои, – начал он хриплым баском. – Женитьба – это не про красоту и пляски. Это про хозяйство. Про жизнь. Вот вы сейчас в городе пожили, науки разные постигали. А скажи-ка мне, жених, как ты картошку сажать будешь? Под лопату или под плуг?»
Стёпка, мой городской друг, IT-шник, который последний раз землю в руках держал, наверное, в пионерлагере, заёрзал. «Ну, дед Пахом, как все… наверное, под лопату…»
Дед Пахом смерил его взглядом, полным презрения к такой агротехнической безграмотности. «Под лопату! – фыркнул он. – Так её же, мать её, всю весну копать потом! Надо под плуг! Я тебя научу!»
Потом он перевёл взгляд на невесту. «А ты, Людка, как бельё полоскать собираешься? В тазике?»
Людочка, выпускница филфака, смущённо пробормотала: «Ну, в стиральной машине… у нас же автомат…»
Дед Пахом потряс головой, как будто услышал весть о конце света. «В машине! Она ему, Степке, рубашки замшет! Надо в речке! В проточной воде! Завтра же идём, покажу!»
В зале повисла пауза. Все ждали, как отреагируют молодые на такой ультиматум. А Стёпка посмотрел на Люду, Люда на Стёпку. И вдруг они оба как заржут! Искренне, от души. А Стёпка и говорит: «Дед Пахом, да мы хоть на руках вас носить будете за такие советы! Учите! Только рубашки вы ей сами не показывайте, а то она их и правда в речке замнёт, я потом в офис в мятой ходить буду!»
Все засмеялись, напряжение исчезло. Дед Пахом, довольный, что его авторитет признан, торжественно произнёс главный тост: «Ну, будьте ж здоровы! И чтоб в доме вашем пахло пирогами, детьми и… навозом свежим! Без навоза – никакого урожая! За молодых!»
Мы выпили. А я сидел и думал. В городе мы дарим молодым пылесосы, которые жужжат и собирают пыль. А здесь подарили саму жизнь – с её бочками, мотоблоками и мудрым дедом Пахомом. И знаете, я почувствовал лёгкую зависть. Не к бочке, конечно, а к этой феноменальной, приземлённой ясности. Они-то точно знают, что семья – это не про романтические ужины при свечах. Это про то, как вместе пахать огород под плуг и сообща решать, куда девать сто двадцать литров солёных огурцов.
Так что мораль сей басни такова: настоящая любовь проверяется не походом в ресторан, а совместной перспективой колки дров и советом деда Пахома по поводу навоза. Без него, считайте, и семейного урожая не будет.