— Мама, мы с Игорем решили, что после рождения малыша будем жить в твоей двушке. Тебе ведь в однушке проще будет одной.
Валентина Петровна замерла в дверях собственной кухни. В руках у неё была записка, оставленная дочерью на обеденном столе под солонкой — видимо, чтобы точно заметила. Перечитала ещё раз, медленно, будто слова могли измениться. Но нет — всё то же самое. Решили. За неё решили.
Она машинально поставила чайник, достала любимую чашку с золотой каемкой — память о маме. Руки дрожали, когда наливала кипяток.
Села у окна. За стеклом сгущались осенние сумерки, в соседних окнах зажигался свет. Где-то лаяла собака, хлопали подъездные двери. Обычный вечер. Только в груди теснилось что-то тяжёлое, горькое.
«Вот так, значит, по-тихому решили за меня», — подумала она, обводя взглядом свою кухню. Каждая вещь здесь была на своём месте, каждая полочка — продумана и выстрадана. И всё это она должна отдать? Просто так?
***
Валентина Петровна работала медсестрой в районной поликлинике тридцать пять лет. Каждое утро вставала в половине шестого, чтобы успеть на смену к восьми. Привыкла. В пятьдесят восемь лет она всё ещё чувствовала в себе силы, хотя ноги к вечеру гудели, а спина ныла после целого дня на ногах.
Две квартиры — вот что было её богатством. Двухкомнатная в кирпичном доме, где она жила сама, и однокомнатная, доставшаяся от матери. Обе — заработанные честным трудом, потом и кровью.
Вспоминала, как десять лет назад делала ремонт в двушке. Денег на бригаду не было, делала сама. Штукатурила стены, размешивая раствор в старом тазу. Клеила обои — выбрала с мелким цветочным узором, как у бабушки в деревне. Сама таскала мешки со смесями с первого этажа на четвёртый — лифт тогда сломался на две недели.
— Валь, ты что, с ума сошла? — причитала соседка Лидия Ивановна. — Найми мужиков!
— Откуда деньги-то, Лида? — отвечала она, вытирая пот со лба. — Сама справлюсь.
И справилась. Месяц ушёл на ремонт, зато теперь в каждом углу квартиры была частичка её труда. В спальне — новый ламинат, который она укладывала по выходным. В зале — натяжной потолок, за который отдала премию. На кухне — плитка в шахматном порядке, бело-голубая, как мечтала.
Пять лет назад к ней пришла Марина. Дочь выглядела усталой, под глазами — тени.
— Мам, у нас с Игорем проблемы. Хозяин квартиру продаёт, а мы ещё не накопили на взнос в ипотеку. Можно мы пока в бабушкиной поживём? На пару лет, не больше.
Валентина Петровна тогда не раздумывала. Конечно, можно. Это же дочь, родная же. Отдала ключи, помогла с переездом. Игорь обещал следить за квартирой, делать мелкий ремонт.
— Мам, ты не пожалеешь, — говорила Марина, обнимая её. — Мы быстро встанем на ноги.
Прошло пять лет. За это время Игорь сменил три работы, последние полгода подрабатывал в такси — когда было настроение. Марина работала в рекламном агентстве, получала неплохо, но деньги утекали как вода. То отпуск в Турции, то новый айфон, то ещё что-то срочное и необходимое.
А теперь вот — ребёнок. И планы на её двушку.
Валентина Петровна допила чай. На кухне тикали старые ходики — мамины ещё. Радио тихо бормотало вечерние новости. Всё такое родное, обжитое. И всё это она должна оставить?
***
Через три дня после записки пришла Марина. В руках — коробка пирожных из дорогой кондитерской, на лице — улыбка.
— Мам, привет! Я эклеры принесла, твои любимые.
Валентина Петровна молча поставила чайник. Достала тарелки, разложила пирожные. Марина села напротив, поглаживая округлившийся живот.
— Как себя чувствуешь? — спросила мать.
— Нормально. Токсикоз прошёл, слава богу. Врач говорит, всё хорошо.
Пили чай молча. Валентина Петровна ждала — знала, что дочь не просто так пришла.
— Мам, — начала Марина, отставляя чашку, — ты же понимаешь, что нам с малышом в однушке будет тесно? Детская кроватка, пеленальный столик, коляска...
— Понимаю.
— Ну вот! А тебе одной столько места зачем? Ты же разумный человек. Подумай сама — две комнаты для одного человека — это перебор.
Валентина Петровна сжала руки под столом. Ногти впились в ладони.
— Марина, я эту квартиру десять лет обустраивала. Каждый гвоздь сама забивала.
— Ну и что? Мам, ты же не собираешься одна в большой квартире куковать? А мы — твоя семья. Твой внук скоро родится!
«Так вот чего они ждут — не жизни своей, а моей с мер ти, похоже», — мелькнула горькая мысль.
— Марина, а что с ипотекой? Вы же копили.
Дочь отвела взгляд.
— Не получилось пока. Игорь работу ищет нормальную. Кризис сейчас, ты же знаешь.
— Пять лет кризис?
— Мам, ну что ты начинаешь? Мы же не просим отдать квартиру. Просто поменяться. Временно.
— Временно — это сколько? Ещё пять лет?
Марина встала резко, стул скрипнул по линолеуму.
— Знаешь что, мам? Я думала, ты поймёшь. А ты... ты просто эгоистка!
Хлопнула дверь. Валентина Петровна осталась одна на кухне. Эклеры так и лежали на тарелке — она не притронулась ни к одному.
***
Утром позвонила Нина Васильевна, председатель ТСЖ. Голос у неё был строгий, деловой — она всегда говорила так, когда речь шла о долгах.
— Валентина Петровна, вы в курсе, что за вашей однокомнатной долг по коммуналке? Почти шестьдесят тысяч!
Валентина Петровна чуть не выронила телефон. Села на табуретку в прихожей, схватилась свободной рукой за край тумбочки.
— Что? Как шестьдесят? Там же дочь живёт...
— Вот и разбирайтесь с дочерью. А то отключим все услуги.
Короткие гудки. Валентина Петровна положила трубку на тумбочку, заметила, как дрожат руки. Набрала номер Марины — длинные гудки разрезали тишину квартиры, но никто не отвечал. Игорю — то же самое.
Схватила пальто, сумку.
Поднималась по лестнице быстро, на одном дыхании. Позвонила три раза, прежде чем услышала шаркающие шаги. Дверь открыл Игорь — небритый, в мятой футболке, с отпечатком подушки на щеке.
— О, Валентина Петровна! А мы не ждали.
От него пахло перегаром. Валентина Петровна поморщилась.
— Вижу, что не ждали.
Прошла мимо него, не разуваясь. В прихожей споткнулась о коробку — огромная упаковка из-под телевизора. Рядом ещё одна — игровая приставка. В комнате открылась картина полного разгрома: одежда на стульях, пустые бутылки на полу, пепельница переполнена окурками. На журнальном столике веером разложены чеки — рестораны, бары, суши. Билеты на концерт какой-то рок-группы. В углу — чемоданы с наклейками турецкого отеля "всё включено", ещё не разобранные.
Марина вышла из спальни, потягиваясь. Халат небрежно запахнут, волосы растрёпаны. Увидела мать — замерла, потом натянула улыбку.
— Мам? Ты чего?
Валентина Петровна стояла посреди комнаты, медленно оглядываясь. Голос вышел ровный, холодный:
— Шестьдесят тысяч долга за коммуналку. Это как понимать?
Марина пожала плечами — жест вышел нарочито небрежный, но в глазах мелькнула тревога.
— Ну, трудности временные.
Валентина Петровна почувствовала, как подкашиваются ноги. Села на диван. На журнальном столике заметила ценник — телевизор стоил восемьдесят тысяч. Больше, чем долг за квартиру.
— Марина, я не банк. И не обязана оплачивать ваши долги и решать ваши проблемы.
Слова дались тяжело, но она выговорила их чётко, глядя дочери в глаза.
— Но ты же мать! — выкрикнула дочь.
Голос сорвался на визг. Игорь поспешно ретировался на кухню — слышно было, как загремели чашки.
— Именно поэтому я хочу, чтобы вы научились жить сами.
Марина шагнула вперёд, лицо исказилось от злости:
— Да что ты понимаешь? У тебя две квартиры! Две! А у нас ничего!
Руки у неё тряслись, на шее выступили красные пятна. Валентина Петровна встала медленно, с достоинством. Оправила пальто, взяла сумку.
— У меня две квартиры, потому что я всю жизнь работала. А не ждала, что кто-то мне что-то даст.
Направилась к выходу. Каждый шаг давался с трудом — хотелось обернуться, но она заставила себя идти прямо.
— Даю вам месяц на погашение долга. Иначе буду выселять через суд.
В прихожей остановилась, поправила туфли. Сзади послышались торопливые шаги.
— Мам! — крикнула Марина вслед, голос дрогнул. — Ты же не серьёзно?
Валентина Петровна обернулась в дверях. Посмотрела на дочь долгим взглядом — та стояла посреди захламлённой прихожей, растерянная, всё ещё не верящая.
— Абсолютно серьёзно. И квартиры менять мы не будем. Ни сейчас, ни потом.
Закрыла дверь тихо, без хлопка. На лестничной площадке прислонилась к стене, перевела дыхание. Ноги дрожали, но на душе было удивительно спокойно. Словно камень с плеч упал.
***
Прошло две недели. Марина не звонила, не приходила. Валентина Петровна не настаивала — знала, что дочери нужно время. Каждый вечер поглядывала на телефон, но заставляла себя не брать трубку первой. По ночам плохо спала — всё думала, правильно ли поступила. Днём на работе коллеги замечали её рассеянность, но не спрашивали — видели, что человеку тяжело.
В субботу утром раздался звонок в дверь. На пороге — Марина. Без коробки пирожных, без улыбки. Просто стояла, переминалась с ноги на ногу.
— Можно войти?
Голос тихий, неуверенный. Совсем не похож на тот требовательный тон двухнедельной давности.
— Конечно.
Сели на кухне. Валентина Петровна заварила чай — крепкий, как любила дочь.
— Мам, извини. Мы погорячились. Просто тяжело сейчас...
— Знаю, что тяжело? — Валентина Петровна говорила спокойно, без упрёка.
— Игорь работу нашёл. На стройке, но платят нормально. Долг начали гасить.
Марина подняла глаза — в них была робкая надежда.
— Это хорошо.
Помолчали. Марина обхватила чашку обеими руками, грела пальцы.
— Мам, я... я поняла, что была неправа. Мы действительно засиделись в твоей квартире. Привыкли, что ты всегда поможешь.
Валентина Петровна улыбнулась мягко.
— Я помогу, чем смогу. Но квартира останется за мной. Это моя страховка, мой труд, моё будущее.
— Я понимаю.
— Когда родится малыш, буду помогать — и деньгами, и делом. Но жить вы должны сами. Это важно — и для вас, и для меня.
В комнате было тихо. Только ходики тикали на стене. Марина не спорила — впервые слушала.
— Мам, а можно мы ещё полгода поживём в однушке? Накопим на первый взнос, возьмём ипотеку.
Спросила осторожно, словно боялась отказа. Валентина Петровна задумалась, постучала пальцами по столу.
— Полгода — можно. Но платить за коммуналку будете вовремя. И договор аренды оформим.
Марина удивлённо подняла брови:
— Договор? Между нами?
— Между нами. Чтобы всё было честно и понятно.
Марина помолчала, потом кивнула. Допила чай, поставила чашку. Встала медленно — живот уже мешал резким движениям. Подошла к матери, секунду помедлила. Потом обняла — крепко, как в детстве.
— Прости меня, мам. Я правда думала только о себе.
Валентина Петровна обняла её в ответ, почувствовала, как бьётся внутри дочери новая жизнь — её внук. Погладила по волосам — они пахли шампунем с ромашкой.
— Ничего, доченька. Все мы учимся.
Марина кивнула, пошла к выходу. В дверях обернулась:
— Мам, спасибо. За всё.
Дверь закрылась. Валентина Петровна осталась одна на кухне. На душе было спокойно и светло. Кажется, у них всё получится.
***
Прошёл год. Валентина Петровна сидела в своей любимой кухне. На подоконнике цвели фиалки — Марина подарила на день рождения. За окном падал первый снег.
На столе лежало фото — Марина, Игорь и маленький Андрюша. Переехали они четыре месяца назад в съёмную двушку недалеко от метро. Игорь получил повышение — стал прорабом. Марина вышла из декрета на неполный день.
Вчера приходили в гости. Андрюша уже ползал по полу, тянулся к бабушкиным тапочкам.
— Мам, спасибо тебе, — сказала Марина, укладывая сына спать в коляску. — Если бы ты тогда нам уступила... мы бы так и остались детьми.
— Каждый должен построить свой дом, — ответила Валентина Петровна. — Я свой построила. Теперь ваша очередь.
Однушку она сдала приятной семейной паре — молодым учителям. Платили исправно, квартиру берегли. Деньги от аренды откладывала — на чёрный день и на помощь детям, если понадобится. Но теперь — только помощь, не больше.
Встала, подошла к окну. Во дворе дети лепили снеговика. Молодые мамы стояли рядом, болтали. Жизнь шла своим чередом.
Рекомендуем к прочтению: