Найти в Дзене

Особенности национального лечения.

Есть дни в практике врача, которые начинаются так, будто сценарист твоего личного сериала решил с утра смешать драму с абсурдным ситкомом. Тот день в уже далёком 2013 году у меня был именно такой. Начиналось всё с драмы. По «скорой» к нам в отделение привезли мужчину лет шестидесяти. Состояние, как мы говорим, «тяжелее не придумаешь»: давление 180/120 мм рт. ст., пароксизм мерцательной аритмии неуточнённой давности, кардиомиопатия, генерализованные отёки, начинающийся отёк лёгких. Пациент хрипел, ловил ртом воздух. Сначала госпитализировали пациента в реанимационное отделение. В тот месяц по реанимации дежурило наше II кардиологическое отделение (месяц мы, месяц первая кардиология, и тогда мы просто работали со своими пациентами на койках). Пока медсёстры опутывали пациента проводами, ставили катетеры и подключали капельницы и кислород, я пыталась собрать анамнез. Когда ему стало чуть легче дышать, он смерил меня тяжёлым, полным недоверия взглядом. — Анатолий Петрович, какие препар

Есть дни в практике врача, которые начинаются так, будто сценарист твоего личного сериала решил с утра смешать драму с абсурдным ситкомом. Тот день в уже далёком 2013 году у меня был именно такой.

Начиналось всё с драмы. По «скорой» к нам в отделение привезли мужчину лет шестидесяти. Состояние, как мы говорим, «тяжелее не придумаешь»: давление 180/120 мм рт. ст., пароксизм мерцательной аритмии неуточнённой давности, кардиомиопатия, генерализованные отёки, начинающийся отёк лёгких. Пациент хрипел, ловил ртом воздух. Сначала госпитализировали пациента в реанимационное отделение. В тот месяц по реанимации дежурило наше II кардиологическое отделение (месяц мы, месяц первая кардиология, и тогда мы просто работали со своими пациентами на койках).

Пока медсёстры опутывали пациента проводами, ставили катетеры и подключали капельницы и кислород, я пыталась собрать анамнез. Когда ему стало чуть легче дышать, он смерил меня тяжёлым, полным недоверия взглядом.

— Анатолий Петрович, какие препараты от давления вы принимаете постоянно? — начала я стандартный опрос.

Он презрительно фыркнул, насколько это позволяло состояние.

— Не признаю я вашу химию! — прохрипел он. — Таблетки эти… Одно лечат, другое калечат.

Классика жанра. Я мысленно вздохнула, так как слышала это тысячу раз.

— Хорошо, — сказала я спокойно. — А как же вы тогда лечитесь?

Глаза Анатолия Петровича загорелись гордостью. Он приподнял голову с подушки, словно собирался поведать мне великую тайну, передающуюся из поколения в поколение.

— Народными средствами! Проверенными! Дедовскими! — торжественно провозгласил он.

— Очень интересно, — я приготовилась записывать. — И какими же, если не секрет? Травы?

— Ну как какими? — удивился он моей неосведомлённости. — Для сосудов что лучше всего? Правильно! Граммов сто пятьдесят водочки — и давление как рукой снимает. А для сердца, для души, так сказать, — коньячок. Тоже граммов сто. Итого двести пятьдесят-триста в день. Строго в терапевтических целях!

Честно, я была в изумлении. Передо мной лежал человек, которого мы буквально вытаскивали с того света, и с гордостью рассказывал о своём «лечении», которое его в это состояние и вогнало. Внутри меня боролись врач, уставший от человеческой глупости, и циник, который находил эту ситуацию уморительной. Циник победил.

Когда я вернулась в ординаторскую и стала печатать историю болезни, в главе Anamnesis morbi появилось: «Со слов пациента, медикаментозную терапию гипертонической болезни не признаёт. Лечится народными средствами: ежедневно употребляет 250-300 мл крепких спиртных напитков (водка, коньяк) в терапевтических целях».

Это была не выдумка, не шутка — это была дословная цитата. Документальная точность, как нас и учили. Естественно, мы всей ординаторской обсудили ситуацию. Местами было смешно, местами грустно (особенно если подумать, сколько стоит налогоплательщикам лечение в стационаре такого пациента).

Анатолия Петровича мы, конечно, стабилизировали. Его «народные средства» были на время отменены и заменены нашими, «химическими». Он ворчал, что от капельниц у него «вкуса во рту нет», но послушно лежал и дышал кислородом. Через несколько дней я забрала пациента из реанимации к нам в отделение.

А через два дня к нам в отделение нагрянула проверка из Министерства здравоохранения. Нам повезло особо, в наше отделение пришёл главный терапевт Москвы (фамилию называть не буду, так как доктор и сейчас занимает высокий пост и может на меня обидеться).

В отделении на тот момент было около 45 пациентов (на двоих врачей). 45 историй болезни. Профессор же взял именно эту историю... Рука судьбы, не иначе.

Он молча открыл её, пробежал глазами первую страницу, и его брови поползли вверх. В ординаторской повисла тишина.

— «Лечится народными средствами: 250-300 мл крепких спиртных напитков», — прочитал он вслух с убийственной интонацией. — Елена Павловна, это что?

— Это анамнез со слов пациента, записано дословно, — бодро сказала я.

Заведующая нашим отделением, которая тоже была на обходе, с укором посмотрела на меня.

Профессор вздохнул:

— Доктор, мы с вами пишем историю болезни для прокурора или фельетон для сатирического журнала? Чувство юмора — прекрасное качество. Но в официальных документах оно может быть неверно истолковано. Особенно если пациент решит с вами судиться за то, что вы не оценили всю глубину его терапевтического подхода.

Я про себя подумала: «Дорогой профессор, вы бы сходили к самому пациенту и посмотрели на него. Это не тот человек, который может нанять адвоката и пойти в суд, чтобы судиться с таким же бедным врачом городского стационара».

(Надо добавить: не только пациент сам рассказал о своей губительной привычке, но и результаты анализов и исследований говорили об этом же).

В целом обход закончился на позитивной ноте.

Кстати, Анатолий Петрович при выписке сказал: «Спасибо, доктор. Ваша химия, конечно, сильная. Но без души. Вернусь-ка я к проверенным методам. Только дозу, пожалуй, снижу».