Алина застряла в пробке и с тоской смотрела на дождь, который хлестал по лобовому стеклу. Шесть вечера, а у нее в багажнике — два короба свежих цветов из голландского аукциона, которые нужно срочно поставить в воду. Сегодня предстояла долгая ночь: сделать букеты, разобрать холодильник, подготовить магазин к открытию после выходных.
Ее «Цветочная лавка на Кузнецком» была не просто бизнесом. Это была ее крепость, ее детище, выстроенное с нуля. Сначала — крошечный павильон у метро, бессонные ночи и кредиты, которые давили тяжелым грузом. Теперь — уютный салон в центре, стабильная клиентура и две наемные девочки-флориста. Усталость была приятной, творческой.
Она наконец припарковалась и, накинув капюшон, бросилась к двери магазина. Войдя, Алина замерла на пороге. Ее острый, привыкший к деталям взгляд за секунду оценил обстановку. На прилавке лежала неубранная упаковка, ведро с водой для стеблей стояло посреди прохода, а в витрине один из горшков с орхидеей был явно перевернут и поставлен криво.
Из подсобки донеслись приглушенные звуки сериала.
Алина вздохнула и прошла внутрь. Из-за угла показалась Ирина, сестра ее мужа Сергея. Ира лениво протягивала смартфон.
— Алиночка, привет! Задерживаешься. Я тут уже собралась, мне на развилку к семье надо, пробки жуткие. Деньги в сейфе, отчет на столе. Все поставила, полы помыла.
Алина молча прошла к кассе и открыла тетрадь ежедневной отчетности. Записи были сделаны небрежно, с помарками.
— Ира, я же просила тебя разобрать поставку с утра. Коробки стоят нетронутые. И что с орхидеей в витрине?
Ирина надула губы, изображая легкую обиду.
— Поставку? А, ну там же всего два короба. Я думала, ты сама захочешь разобрать, ты же лучше знаешь, что куда. А орхидею задел тот мужчина, который букет покупал. Я поправила, вроде нормально стоит.
Алина знала, что это вранье. Клиентов сегодня было мало, и вряд ли кто-то полез бы в витрину. Но спорить не было сил. Она просто кивнула.
— Ладно, иди. Завтра к десяти, без опозданий, завоз роз.
— Конечно! — Ирина уже натягивала куртку. — Не забудь, в воскресенье к маме на пироги. Она звонила, ждет.
Дверь за ней захлопнулась. Алина осталась одна в тишине магазина, нарушаемой лишь мерным тиканьем часов. Она подошла к витрине и аккуратно поправила орхидею. Это было мелко, но бесконечно раздражало. Эта постоянная «расслабленность», вечные оправдания и тонкое, как шип, манипулирование под видом заботы.
Мысленно она вернулась на три месяца назад. Тогда Сергей пришел с этой идеей.
— Аля, — сказал он, обнимая ее после ужина. — Иру уволили. С ребенком одной тяжело. Давай возьмем ее к себе? Хоть продавцом-кассиром. Она человек надежный, семья. Подстрахует тебя, а ты хоть разгрузишься, перестанешь одна тащить все на себе.
Алина сопротивлялась. Она интуитивно чувствовала подвох. Ирина всегда казалась ей человеком поверхностным и немного жадным. Но давление семьи — слезливые разговоры свекрови, уговоры мужа — сделали свое дело. Она сломалась.
Теперь она стояла в своем магазине, своем месте силы, и чувствовала, как в него впустила чужого, нерадивого человека. Чужого, который прикрывался словом «семья».
Она подошла к сейфу, пересчитала выручку. Мелочь не сходилась. Обычные две сотни. «Мелочь», — с горькой усмешкой подумала Алина. Она открыла журнал камер наблюдения на своем ноутбуке. Быстро пролистала запись дня. Камера над кассой показывала, как Ирина несколько раз за день брала из денежного ящика мелкие купюры и беззаботно клала их в свой кошелек. Без тени сомнения.
Алина закрыла ноутбук. Сердце заколотилось — не от суммы, а от наглости. От ощущения, что ее пространство, ее труд кто-то считает своей законной добычей.
Она медленно повернулась и посмотрела на темную витрину, за которой моросил холодный осенний дождь. В отражении усталое лицо женщины, которая стояла на пороге войны. Войны, где противником была не просто воровка, а вся семья ее мужа. И она пока не знала, хватит ли у нее сил выстоять.
Неделя пролетела в сумасшедшем ритме. Предпраздничные заказы выматывали до последней капли сил, но Алина была благодарна этой круговерти. Она могла полностью погрузиться в работу, отгоняя от себя неприятные мысли. Однако образ Ирины, беззаботно забирающей деньги из кассы, стоял перед глазами, как навязчивая картинка.
Она решила пока не говорить ни с кем, особенно с Сергеем. Ей нужны были неопровержимые доказательства, железная логика, а не эмоции. Ирина, почуяв, что первая буря миновала, снова стала милой и улыбчивой.
В четверг Алина задержалась, чтобы разобрать архив документов за последние три месяца. Она достала папки с товарными накладными и актами списания. Обычно она подписывала их, не вдаваясь в детали, доверяя Ирине. Теперь это доверие было похоже на дырявое решето.
И вот, сравнивая накладные на поставку хризантем и акт об их списании из-за «увядания», она застыла с бумагой в руках. Цифры не сходились. Согласно накладной, было принято сто пятьдесят штук. Согласно акту, списано семьдесят. Но в текущих остатках и в отчетах о продажах за тот период не хватало около тридцати единиц. Куда делись тридцать хризантем?
Она взяла калькулятор и принялась за другие позиции. Розы, тюльпаны, альстромерии. Везде была одна и та же картина: незначительные, но систематические расхождения. Недостача товара, акты на списание с завышенными количествами, мелкие суммы из кассы, которые Ирина даже не пыталась скрывать. Складывалась ужасающая мозаика.
Алина почувствовала, как по спине бегут мурашки. Это было не просто «взяла на кофе». Это была продуманная, пусть и небрежная, схема обогащения за ее счет.
В субботу, ближе к закрытию, когда девочки-флористы уже ушли, Алина решилась на разговор. Она чувствовала себя как сапер, обезвреживающий бомбу. Один неверный шаг — и взрыв ненужных скандалов.
— Ира, подойди, пожалуйста. Надо кое-что обсудить.
Ирина неохотно оторвалась от телефона и подошла к кассе.
— Что такое? Я спешу, Катю из садика нужно забрать.
— Это не займет много времени. — Алина положила перед ней распечатанные листы со сводной таблицей. — Объясни мне, пожалуйста, эти расхождения. Вот здесь, за последний месяц.
Ирина скользнула взглядом по цифрам, и ее лицо мгновенно изменилось. Милая маска сползла, обнажив раздражение и злость.
— Ой, Алина, опять ты со своими подсчетами! Я же живой человек, могу ошибиться. Могла не туда цифру вписать, могла покупателю сдачу неправильно дать и потом компенсировать из кассы. Мелочи! У тебя, наверное, вообще жизни нет, только эти копейки считать.
— Это не копейки, Ирина. И ошибки не могут быть систематическими. Тридцать хризантем тоже «ошиблись»? — голос Алины был холоден и ровен, хотя внутри все дрожало.
Ирина вспыхнула. Ее глаза сузились.
— Ах так? То есть я воровка? Прямо так и говоришь? Я тут вкалываю, с покупателями грубыми общаюсь, полы мою, а ты меня из-за каких-то увядших цветов пытаешься уличить? Да ты с ума сошла!
— Я не говорила, что ты воровка. Я прошу объяснить недостачу.
— Объяснить? — Ирина повысила голос, переходя на крик. — Я тебе всё объясню! Ты просто меня терпеть не можешь! Ты с самого начала была против, чтобы я тут работала! Тебе не нравится, что я сестра Сергея, что я близко! Ты боишься, что я тебя в семье подсижу! Вот и ищешь повод меня вышвырнуть!
Алина слушала этот поток слов, и ей становилось страшно. Страшно не от истерики, а от той лжи и подмены понятий, которые лились рекой. Ее деловые претензии превращались в семейную склоку.
— Ира, это не имеет отношения к делу. Речь о твоей работе и о деньгах.
— Имеет, еще как имеет! — Ирина уже рыдала, но в ее глазах читался расчет. — Ты меня унижаешь! Я всё Сергею расскажу! И маме! Посмотрим, что они тебе скажут! Ты одна со своими деньгами останешься, жадина!
Она резко развернулась, схватила свою сумку и выбежала из магазина, громко хлопнув дверью.
Алина осталась стоять посреди внезапно наступившей тишины. В ушах звенело. Она медленно опустилась на стул и провела рукой по лицу. Пахло лавандовым освежителем и горькой правдой. Она не добилась признания. Она получила скандал. И она точно знала, что сейчас, в эту самую минуту, Ирина уже набирает номер своего брата, чтобы, рыдая в трубку, рассказать, как ее оскорбила и обвинила во всех грехах жестокая невестка.
Война, которую она так боялась начать, началась сама. И первый выстрел прозвучал.
Алина провела субботний вечер в гнетущем одиночестве. Она перекладывала бумаги на кухонном столе, снова и снова проверяя цифры, пытаясь найти ошибку, которой не было. Каждая строчка в актах списания, каждое несоответствие в отчетах кричали об одном — систематическом воровстве. Но громче всего кричала тишина в квартире. Сергей не звонил.
Он пришел за полночь, осторожно включил свет в прихожей. Алина сидела в гостиной, укутавшись в плед, и смотрела в темное окно. Она слышала, как он раздевается, как идет на кухню, наливает себе воды. Затем его шаги приблизились к гостиной.
— Ты не спишь? — его голос прозвучал устало и отстраненно.
— Ждала тебя, — тихо ответила Алина, не поворачиваясь.
Он тяжело вздохнул и сел в кресло напротив. Его лицо было озабоченным, глаза избегали ее взгляда.
— Ира звонила. Она в ужасном состоянии. Рыдала, говорила, что ты ее чуть ли не в шею выгнала, обозвала воровкой при всех.
Алина медленно повернулась к нему. В ее глазах стояла такая боль и разочарование, что Сергей на мгновение смутился.
— При всех? В магазине никого не было. И я не обзывалась. Я показала ей документы, где за последний месяц недостача почти на двадцать тысяч рублей. Это не считая мелочи из кассы. Я попросила ее дать объяснения. В ответ получила истерику и оскорбления.
Сергей провел рукой по лицу.
— Аля, ну что это за суммы? Двадцать тысяч… Может, она и правда ошиблась? Ты же знаешь, она не бухгалтер. Она одна с ребенком, ей тяжело. Наверное, просто брала в долг у кассы, хотела отдать, а ты так набросилась…
— В долг? — Алина не поверила своим ушам. — Сергей, ты слышишь себя? Она берет «в долг» у моей кассы, не спрашивая? И подделывает акты списания, чтобы скрыть недостачу товара? Это называется не «взять в долг», а воровство и мошенничество!
— Не надо тут своих умных слов! — резко повысил голос Сергей. — Она семья! Моя сестра! Не чужая какая-то! Неужели нельзя было поговорить по-человечески, без твоих бумажек и подсчетов?
— Я и попыталась поговорить! — голос Алины дрогнул. — И получила в ответ скандал. Она не стала ничего объяснять, она сразу перешла на личности. И ты делаешь то же самое. Ты даже не спросил, какие у меня доказательства. Ты сразу принял ее сторону.
— Я не принимаю ничью сторону! — он встал и зашагал по комнате. — Я просто хочу мира в семье! Мама уже звонила, вся на нервах. Говорит, Ира чуть ли не с истерикой в больницу попала. Ты хоть понимаешь, какой скандал ты затеяла из-за каких-то нескольких тысяч?
Холодная волна отчаяния накатила на Алину. Он не слышал ее. Он не хотел слышать. Его мир, его «семья» — это он, его мать и его сестра. А она была чужая. Со своими «умными словами» и «бумажками».
— Для тебя это «несколько тысяч», — прошептала она. — Для меня это труд. Это ночи без сна, это кредиты, которые я отдавала годами. Это моя жизнь, Сергей. Моя! И то, что твоя сетра бессовестно ворует эту мою жизнь, для тебя всего лишь «несколько тысяч»?
— Да никто у тебя ничего не воровал! — взорвался он. — Хватит уже это повторять! Допустим, она немного нечиста на руку, но нельзя же быть такой жестокой! Ты могла бы просто сделать ей строгий выговор, предупредить! А не выносить сор из избы!
Алина смотрела на него и вдруг очень ясно поняла. Они говорят на разных языках. Для нее существуют факты, договоренности, ответственность. Для него — родственная кровь, «не выноси сор из избы» и «все мы не без греха». Ее аргументы разбивались о глухую стену семейного клана.
Она медленно поднялась с дивана. Ее лицо вытянулось и похолодело.
— Хорошо, — сказала она тихо и четко. — Я услышала твою позицию. Твоя сестра может безнаказанно воровать у меня, а я должна молчать, потому что иначе я «жестокая» и «выношу сор из избы». Превосходно.
— Алина, не доводи до скандала…
— Скандал уже начался, Сергей. Не мной. И раз уж ты не хочешь разбираться в фактах, я буду действовать так, как считаю нужным. Как хозяйка своего бизнеса.
Она развернулась и пошла в спальню, оставив его одного в центре гостиной. Дверь за ней закрылась беззвучно, но в воздухе повис гулкий звук разрыва.
Сергей остался стоять, сжав кулаки. Он не понимал, почему она не может уступить. Сделать вид. Ну украла немного, бывает. Зато в семье мир. Разве мир в семье не дороже этих дурацких двадцати тысяч?
Но он чувствовал, что произошло что-то непоправимое. Что-то, что обычной уступкой уже не исправить.
Воскресенье началось с тяжелого, гнетущего молчания. Алина провела ночь в гостевой комнате, и когда вышла на кухню, Сергей уже сидел за столом, уставившись в остывающий кофе. Он не поднял на нее глаз. Воздух был густым и колючим, им было трудно дышать.
Она молча приготовила себе чай, чувствуя его напряженную спину за своим горбом. Каждое движение отдавалось эхом в этой тишине. Она понимала, что это затишье перед бурей. И буря не заставила себя ждать.
Ровно в одиннадцать, как она и предполагала, раздался резкий, требовательный звонок в дверь. Не дожидаясь, когда кто-то подойдет, дверь распахнулась, и на пороге возникла свекровь, Мария Ивановна. Ее лицо было искажено гневом, глаза горели холодным огнем. Она с порога бросила на Алину уничтожающий взгляд, полный презрения.
— Здравствуй, мама, — тихо, глядя в пол, произнес Сергей.
Мария Ивановна проигнорировала его, пройдя в гостиную и остановившись напротив невестки. Алина медленно повернулась к ней, сжимая в руках кружку с чаем. Ладони были влажными.
— Ну что, довольна? — начала свекровь с придыханием, срываясь сразу на крик. — Довела сестру мужа до сердечного приступа! До слез! Из-за каких-то жалких тысяч! Ты вообще в своем уме, Алина?
— Мама, давайте поговорим спокойно, — попыталась вставить Сергей, но его голос прозвучал слабо и неубедительно.
— Молчи, Сергей! Я с ней разговариваю! — Мария Ивановна ткнула пальцем в сторону Алины. — Что ты наделала? Уволила родную кровь! Выгнала, как собаку! Кто ты после этого такая?
Алина поставила кружку на стол, чтобы скрыть дрожь в руках. Она чувствовала, как по щекам разливается жар, но внутри был лед.
— Мария Ивановна, я никого не увольняла. Пока что. Я попросила Ирину объяснить систематическую недостачу и поддельные акты списания. В ответ она устроила истерику и сбежала.
— Недостачу! — свекровь фыркнула, сверкнув глазами. — Какая там к черту недостача! Ты ее, наверное, сама придумала, лишь бы выжить Иру из бизнеса! Ты всегда ее ревновала к Сергею, всегда! Боялась, что мы ей поможем, а ты тут чужая!
Слово «чужая» повисло в воздухе, как пощечина. Алина увидела, как Сергей вздрогнул, но он снова промолчал, опустив голову.
— Речь не о ревности, — голос Алины набрал твердости. Она понимала, что отступать некуда. — Речь о воровстве. Ваша дочь за три месяца украла у меня более ста пятидесяти тысяч рублей. Я могу предоставить вам все доказательства: видеозаписи, фиктивные акты, отчеты.
— Сто пятьдесят?! — Мария Ивановна сделала шаг назад, притворно шокированная, но в ее глазах мелькнуло что-то другое — не удивление, а ярость от того, что их поймали. — Врешь! Все врешь! Ира скромная девочка, она бы никогда! Это ты, наверное, сама деньги прокутила, а на нее сваливаешь!
В этот момент из своей комнаты вышла Катя, их дочь-подросток. Она испуганно смотрела то на бабушку, то на мать.
— Бабушка, не кричи, пожалуйста, — тихо произнесла она.
Но Мария Ивановна ее не услышала. Она снова набросилась на Алину.
— И что ты теперь собираешься делать? В суд на нее подашь? На родную сестру мужа? Опозоришь нашу семью на весь город? Да я тебе не позволю! Ты заберешь свои грязные обвинения и позвонишь Ире прямо сейчас! Извинишься и попросишь ее вернуться на работу!
Алина смотрела на эту разъяренную женщину, на своего мужа, который не находил в себе сил ее остановить, на испуганную дочь. И в этот момент последняя ниточка, связывающая ее с этой семьей, лопнула.
— Нет, — тихо, но очень четко сказала Алина.
— Что?! — не поняла свекровь.
— Я сказала нет. Я не буду извиняться перед вором. И на работу она не вернется. Я подготовлю приказ об увольнении по статье. За прогул и за хищение. А вы, Мария Ивановна, можете идти к своей дочери. И передайте ей, что если хоть одна копейка не вернется на мой счет до конца недели, я не просто подаю в суд. Я передаю все материалы в полицию. По статье «Мошенничество». И мы посмотрим, кто кого опозорит.
В комнате повисла мертвая тишина. Даже Мария Ивановна онемела, пораженная такой решительностью. Она искала поддержки у сына.
— Сергей! Ты слышишь, что твоя жена творит? Гони ее в шею!
Но Сергей не двигался. Он смотрел на Алину, и в его глазах читался не страх, а что-то другое. Возможно, впервые за все годы — уважение.
Мария Ивановна, видя, что ее атака захлебнулась, с ненавистью бросила Алине:
— Хорошо же. Живи теперь со своей жадностью. Увидишь, как сладко тебе будет одной.
Она резко развернулась и вышла, хлопнув дверью так, что задрожали стены.
В квартире снова воцарилась тишина, теперь еще более звенящая. Катя подошла к матери и молча обняла ее. Алина прижала дочь к себе, глядя через ее голову на мужа.
— Ну что, Сергей? — спросила она устало. — Ты тоже пойдешь к своей «родной крови»?
Он медленно поднял на нее глаза. Его лицо было бледным.
— Я не знаю, Аля, — прошептал он. — Я не знаю, что теперь делать.
И в этой фразе не было поддержки. Не было понимания. Была лишь растерянность человека, который оказался между двух огней и был не готов сделать выбор.
Тишина, наступившая после ухода Марии Ивановны, была оглушительной. Катя, все еще прижимаясь к матери, смотрела на отца широкими, испуганными глазами.
— Папа, почему бабушка так кричала на маму? — тихо спросила она.
Сергей сгорбился, будно этот простой детский вопрос обжег его. Он не нашел что ответить, потупил взгляд и, пробормотав что-то невнятное, быстрыми шагами ушел в спальню. Дверь за ним прикрылась.
Алина проводила его взглядом, полным горечи. В ее душе окончательно опустело. Она поняла, что ждать поддержки не от кого.
— Все хорошо, солнышко, — она принудительно улыбнулась дочери, гладя ее по волосам. — Взрослые иногда сильно ссорятся. Иди в комнату, соберись, мы с тобой сходим в кафе, хорошо?
Когда Катя ушла, Алина осталась одна в центре гостиной. Она медленно обвела взглядом комнату — их общую когда-то комнату, где висели их совместные фотографии, где они выбирали вместе этот диван. Теперь все это казалось чужим, декорациями к спектаклю, который закончился провалом.
Она взяла телефон и зашла в социальные сети. Как она и предполагала, там уже полыхало. Она сама не добавляла в друзья многочисленных родственников Сергея, но ее страница была открытой.
На странице Ирины, еще вчера такой беззаботной с селфи и котиками, висел многозначительный статус: «Когда самые близкие люди оказываются коварными змеями. Предали, оклеветали, вышвырнули как ненужную вещь. Спасибо тем, кто остается рядом и поддерживает в самый трудный час. Вера в людей убита».
Под постом десятки комментариев. Тетя Люда: «Держись, родная! Все наладится! Есть люди, у которых совести нет». Двоюродный брат Сергея: «Ира, ты не переживай, мы все в курсе. Кто себя как ведет, тот того и стоит». Мария Ивановна оставила сердечко и комментарий: «Дочка, самая большая потеря для них — это ты. Они этого не понимают. А мы тебя любим».
Алина листала ленту, и ей становилось физически плохо. Это была настоящая травля. Ее выставили монстром, бездушной стервой, которая извела бедную одинокую мать. Ни слова о деньгах, о кражах. Только эмоции, только жертвенность и обвинения в ее адрес.
Затем пришли сообщения. Первой написала ее собственная мама, жившая в другом городе.
— Алиночка, что происходит? Мне только что звонила Мария, на тебя страшно ругалась. Говорит, ты Иру с работы выгнала и угрожаешь ей тюрьмой. Это правда?
Алина сжала телефон так, что пальцы побелели. Они добрались и до ее матери. Теперь ее престарелой маме, у которой проблемы с давлением, придется переживать из-за этого скандала.
Она набрала номер матери, чтобы все объяснить, но тут в дверь снова позвонили. Коротко, настойчиво.
Алина подошла к двери и посмотрела в глазок. На площадке стояла соседка, тетя Галина, подруга свекрови. Ее лицо выражало строгое осуждение.
Алина медленно открыла дверь.
— Тетя Галя, здравствуйте.
— Здравствуй, Алина, — соседка с порога окинула ее холодным взглядом. — Я к тебе по-соседски. Как к человеку, которого всегда нормальным считала. Что же это ты творшь-то? Машенька моя вся в слезах! Иру свою, кровную, на улицу выбросила! Девушка с ребенком! У тебя совесть есть?
Алина почувствовала, как по телу разливается ледяная волна. Они уже обзванивали всех. Создавали общественное мнение.
— Галина Петровна, это не ваше дело. Это мой бизнес и моя семья. И я никого не выкидывала на улицу.
— Ага, бизнес! — фыркнула соседка. — Разбогатела, вот и зазналась! Деньги дороже людей стали! Грех тебе, Алина, грех! Одумайся, пока не поздно!
Не дожидаясь ответа, тетя Галя развернулась и ушла, громко топая каблуками.
Алина закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и закрыла глаза. Ее трясло. Они окружили ее. Они травили ее со всех сторон. И самый страшный удар ждал ее впереди.
Из спальни вышел Сергей. Он был одет. В руках он держал спортивную сумку.
— Я поеду к маме. На несколько дней. Нам нужно остыть.
Алина смотрела на него, не веря своим глазам.
— Ты… уходишь? Сейчас? После всего, что она нам тут устроила? После того как твоя сестра и твоя мама травят меня на весь город, ты уходишь к ним?
— А что мне тут делать, Алина? — голос его сорвался. — Смотреть, как вы друг друга гробите? Я не могу! Меня разрывает на части!
— ТЕБЯ разрывает? — она засмеялась, и этот смех прозвучал истерично и страшно. — А меня? Меня твоя семья в клочья рвет! И ты вместо того, чтобы защитить меня, УХОДИШЬ К НИМ! Ты делаешь выбор, Сергей! Ты выбираешь их!
— Я никого не выбираю! — крикнул он в отчаянии. — Я просто не могу здесь находиться! Мне нужно подумать!
В этот момент из своей комнаты вышла Катя, одетая для похода в кафе. Она увидела отца с сумкой, и ее лицо исказилось от ужаса.
— Папа? Ты куда?
Сергей не смог выдержать взгляда дочери. Он отвернулся и быстрым шагом направился к выходу.
— Я ненадолго, дочка. Разберемся.
Он вышел, не оглянувшись. Алина и Катя остались стоять посреди прихожей, слушая, как затихают его шаги на лестничной площадке.
Катя расплакалась, тихо, по-детски всхлипывая.
— Он нас бросает? Из-за тети Иры?
Алина притянула дочь к себе, пытаясь ее утешить, но слова застревали в горле. Она смотрела на закрытую дверь, за которой только что исчез ее муж. И понимала — битва за семью проиграна. Началась война за выживание. И остались они только вдвоем.
Неделя пролетела в тумане. Алина существовала на автомате: магазин, дом, утешение Кати, которая замкнулась и постоянно спрашивала, когда папа вернется. На этот вопрос у Алины не было ответа. Сергей не звонил. Абсолютно. Это молчание было громче любых слов. Оно кричало о его выборе.
В пятницу вечером, когда Алина заставляла себя есть холодный ужин, раздался звонок. Незнакомый номер. Она машинально ответила.
— Алина? Это Людмила, тетя Сережи. — Голос был неестественно сладким. — Я звоню как бы от семьи. Мы все очень переживаем. Давай встретимся, поговорим по-хорошему? Завтра, у Марии Ивановны. Обсудим все как взрослые люди.
Алина почувствовала, как сжимается желудок. Они поняли, что молчание и давление не работают, и перешли к новой тактике — «мировой». Но она не была наивной. Она знала, что это ловушка.
— Мне нечего там обсуждать, Людмила Борисовна. Все факты у меня на руках.
— Ну, Алиночка, не упрямься. Все мы не без греха. Нужно же найти компромисс, ради семьи, ради Сережи, ради Катюши. Он же мается без вас. Приходи, пожалуйста. Завтра в два.
Сказав это, тетя Люда быстро положила трубку. Алина сидела, глядя на телефон. Она понимала, что это приглашение на суд, где судьей будет Мария Ивановна, а защитником — вся родня. Но в ее душе теплился слабый огонек надежды. Может, Сергей там будет. Может, он все же одумается.
На следующей день, ровно в два, она стояла на пороге квартиры свекрови. Катя была у подруги. Алина вошла, чувствуя себя солдатом, идущим на вражескую территорию.
В гостиной, кроме Марии Ивановны, сидели тетя Люда и еще одна тетка, Валентина. И, конечно, Ирина, с красными, якобы от слез, глазами. Сергея не было.
— Ну, проходи, садись, — холодно кивнула Мария Ивановна, указывая на стул в центре комнаты. Это был стул для подсудимого.
Алина села, положив папку с документами на колени. Она не стала раздеваться, давая понять, что надолго не задержится.
— Я рада, что вы все собрались, — начала она, опережая их. Ее голос был ровным и спокойным, что явно разочаровало собравшихся, ждавших истерики. — Это сэкономит мне время. Я пришла не для оправданий. Я пришла, чтобы один раз и навсегда расставить все точки над i.
Она открыла папку и медленно, с чувством, выложила на журнальный столик распечатанные цветные фотографии. Первыми пошли кадры с камеры наблюдения: Ирина, которая забирает деньги из кассы.
— Это ваша «скромная девочка», — сказала Алина, глядя на свекровь. — Кадры за разные дни.
Затем она выложила сводные таблицы, где было четко видно, как акты списания товара многократно завышены.
— Это систематическое мошенничество. За три месяца — сто пятьдесят семь тысяч рублей. Я могу пройтись по каждой позиции.
Ирина попыталась вставить свое:
— Это все подделано! Она сама…
— Замолчи, Ирина, — резко обрезала ее Алина, не глядя в ее сторону. — Ты уже высказалась в соцсетях. Сейчас мое время.
Она выложила последний документ — скриншот страницы Ирины в социальной сети, где та хвасталась новой сумкой известного бренда. Подпись: «Наконец-то могу себе позволить маленькую роскошь!»
— Эта «маленькая роскошь» стоит около сорока тысяч. Как раз в период активного списания «увядших» хризантем. Совпадение? — Алина подняла глаза на Марию Ивановну. — Вы готовы компенсировать мне эти сто пятьдесят семь тысяч? Прямо сейчас? Я готова принять перевод.
В комнате повисла гробовая тишина. Тетки смотрели в стол, на их лицах читалось смущение. Ирина побледнела. Мария Ивановна пыталась сохранить надменность, но ее выдавала мелкая дрожь в руках.
— Мы… мы не говорим о деньгах… — начала она, но голос ее дрогнул.
— А о чем же? — мягко спросила Алина. — О чести? О семье? О правде? Так давайте о них. Ваша дочь — воровка. Вы это знаете, я это доказала. Вы пытались меня оклеветать и унизить, когда я потребовала справедливости. Вы натравили на меня родню и соседей. Вы довели до слез мою дочь. О какой чести и семье после этого может идти речь?
Она собрала бумаги и встала.
— Я не подам в суд. Не потому, что прощаю. А потому что не хочу тратить на вас ни копейки своих денег, ни секунды своей жизни. Вы мне больше не семья. Вы — неприятное воспоминание. Двери моего дома и моего бизнеса для вас всех закрыты. Навсегда.
Она повернулась и пошла к выходу. В этот момент из коридора вышел Сергей. Он стоял там все это время, слушая. Его лицо было серым, глаза потухшими.
Алина остановилась напротив него. Они смотрели друг на друга секунду, которая показалась вечностью.
— И ты… — тихо произнесла она, — ты здесь. И молчишь. Все сказано.
Она прошла мимо, не дотронувшись до него. Выйдя на лестничную площадку, она глубоко вдохнула. Воздух пах свободой. Горькой, выстраданной, но свободой. Впервые за много недель ее плечи не были согнуты под тяжестью чужой вины. Она выпрямилась и пошла прочь, не оглядываясь на дверь, за которой осталась ее прежняя жизнь.
Тишина, пришедшая на смену скандалам, оказалась обманчивой. Она не была спокойной. Она была густой и тягучей, как сироп, заполняя каждый уголок квартиры, где теперь пахло только Алиной и Катей. Первые дни прошли в странном оцепенении. Алина механически готовила завтраки, провожала дочь в школу, работала до изнеможения, чтобы не думать. Но мысли, острые и неотвязные, настигали ее по ночам, когда Катя наконец засыпала, прижавшись к ней, как в раннем детстве.
Девочка переживала тяжело. Она стала молчаливой, на уроках рассеянной. Учительница позвонила Алине и осторожно поинтересовалась, все ли в порядке дома. Алина, сжимая телефон, пыталась найти подходящие слова, но смогла лишь пробормотать что-то о временных трудностях.
Однажды вечером, когда они сидели за ужином, Катя внезапно спросила, глядя в тарелку:
— Мама, а папа нас совсем разлюбил?
Алина отложила вилку. Комок в горле мешал дышать.
— Нет, солнышко. Он просто… запутался. Иногда взрослые так сильно боятся сделать правильный выбор, что не делают никакого. Это не имеет отношения к его любви к тебе.
— Но он выбрал их, — тихо сказала Катя, и в ее глазах стояла недетская мудрость. — Он живет у бабушки. Значит, выбрал тетю Иру и бабушку.
Спорить с этим было бесполезно. Девочка все видела и понимала лучше иных взрослых.
На следующее утро Алина проснулась с четким, холодным решением. Она не могла позволить этой ситуации уничтожить ее дочь. Она записала Катю к хорошему психологу и сама пошла на консультацию. Плакать в кабинете специалиста было не стыдно. Стыдно было бы сломаться и показать Кате, что жизнь заканчивается из-за предательства.
Тем временем, бизнес стал ее спасательным кругом. Она наняла новую девушку в помощь, студентку, которая горела флористикой и ловила каждое слово Алины. Они вдвоем придумали новую линейку букетов, запустили акцию, и выручка поползла вверх. Магазин снова стал ее крепостью, местом силы, где пахло цветами, а не ложью.
Однажды в магазин зашла знакомая, общая со свекровью. Женщина смущенно переминалась с ноги на ногу, выбирая скромный букетик.
— Алина, я, конечно, не в свое дело, но… Мария Ивановна сильно скучает по Катюше. Говорит, ты не пускаешь.
Алина, не поднимая глаз от составления букета, ответила ровным голосом:
— Я никому не запрещаю видеться с Катей. Но встречи должны быть в моем присутствии и в нейтральном месте. После той травли, что они устроили, я не могу доверять им своего ребенка. Если бабушка хочет увидеть внучку, пусть звонит и договаривается со мной лично. Без свидетелей и без условий.
Знакомая покраснела и поспешно расплатилась. Больше она не приходила.
Через три недели после того разговора в квартире свекрови пришло официальное письмо. Алина отправила его через своего адвоката. В нем говорилось о начале процедуры развода и предлагался вариант мирного урегулирования имущественных вопросов. Она не требовала ничего, что было приобретено до брака или подарено. Только свою половину от совместно нажитого и справедливую алиментную договоренность.
Ответа не последовало. Только через несколько дней Сергей прислал единственное за все время смс: «Получил. Давай через суд».
Эти три слова поставили окончательную точку. Он не пытался говорить, не просил встречи с дочерью. Он выбирал самый простой для себя путь — конфронтацию, где виноватой, конечно, снова окажется она.
Но что-то внутри Алины больше не разрывалось от этой мысли. Она стояла вечером у окна своего магазина, глядя, как зажигаются огни в городе. За спиной тихо перешептывались ее флористки, собираясь домой. В воздухе витал насыщенный аромат свежих роз и эвкалипта.
Она вспомнила слова психолога: «Вы не разрушали семью, Алина. Вы отказались разрушать себя».
Катя, выходя из подсобки с готовыми уроками, подошла и молча обняла ее за талию.
— Мам, а давай в субботу сходим в кино? И потом в то кафе, где мороженое с карамелью.
Алина посмотрела на дочь. В ее глазах снова появился огонек, затмевая недавнюю тоску.
— Конечно, солнышко. Обязательно сходим.
Она погладила дочь по волосам. Было еще больно. Еще страшно. Путь к спокойствию был долгим. Но она сделала самый важный шаг — шаг вперед. Не оглядываясь на тех, кто остался позади, в мире лжи, манипуляций и вечных оправданий. Ее мир теперь был здесь. В аромате цветов, в доверчивом прикосновении дочери и в тихой, но несгибаемой силе, которая наконец-то проснулась в ней самой.
Прошло полтора года. Зима снова сменилась летом, но это лето было для Алины иным — легким и беззаботным. Они с Катей сняли небольшую, но очень уютную квартиру с видом на парк. Здесь все было их: от цвета стен до фотографий на полках. Здесь не витал призрак прошлой жизни.
Магазин процветал. Благодаря упорному труду и свежим идеям Алина открыла второй салон в престижном районе. Теперь у нее был небольшой, но сплоченный коллектив, и она наконец-то могла делегировать часть обязанностей, перестав быть заложником собственного бизнеса.
Однажды субботним утром они с Катей завтракали на кухне. Солнечные зайчики прыгали по столу. Катя, заметно повзрослевшая, листала журнал, а потом подняла на мать задумчивый взгляд.
— Мам, а помнишь, как бабушка тогда кричала? И папа с той сумкой ушел?
Алина отложила чашку. Эти воспоминания больше не вызывали острой боли, лишь легкую грусть, как от старого шрама.
— Помню, конечно.
— Мне сначала было так страшно, — призналась Катя. — Думала, все рушится. А теперь… Мне тут даже лучше. Спокойнее. Только иногда жаль папу. Он как будто сам себя наказал.
Алина кивнула. Она знала, что Сергей периодически звонил дочери, их встречи стали редкими и казенными. Он жил с матерью и Ириной, которая, по слухам, так и не нашла постоянной работы. Их мир замкнулся в себе, и Алина не хотела туда возвращаться даже мысленно.
— Люди сами делают свой выбор, солнышко. И несут за него ответственность.
В этот день у Алины была запланирована важная встреча. Она шла по солнечной улице, чувствуя под каблуками упругий асфальт. Встреча с банковским менеджером прошла успешно — ей одобрили кредит на открытие третьего магазина.
Выйдя из банка, она решила пройтись пешком, наслаждаясь свободой и теплым ветерком. На одном из перекрестков она увидела их. Мария Ивановна и Ирина стояли на остановке. Они не заметили Алину. Она замедлила шаг, наблюдая.
Ирина что-то говорила матери, размахивая руками, лицо ее было недовольным и уставшим. Мария Ивановна слушала, опустив голову, и на ее плечах лежала такая тяжесть, которую Алина помнила по себе. Они выглядели не как грозные противники, а как две уставшие, несчастные женщины, запертые в своем тесном мирке.
Никакого триумфа Алина не почувствовала. Лишь легкую жалость и огромное облегчение, что это больше не ее жизнь, не ее тяготы.
Она повернула за угол и пошла дальше, к своему дому, к своей дочери, к своей жизни.
Вечером, когда Катя ушла к подруге, Алина осталась одна. Она заварила чай, села на диван и взяла с полки небольшую шкатулку. Там лежали старые фотографии и безделушки, оставшиеся от прошлого. Среди них — простое золотое кольцо, подарок Марии Ивановны на свадьбу. Когда-то оно казалось символом принятия в семью.
Алина взяла кольцо в ладонь. Оно было холодным и чужим. Она подошла к окну, за которым зажигались огни ее города, ее новой жизни.
Она открыла ладонь и посмотрела на кольцо, лежащее на ней. Затем медленно, без сожаления, сжала пальцы. Она не стала его выбрасывать. Оно было просто металлом. Оно больше не имело над ней власти.
Она вернула кольцо в шкатулку и закрыла крышку. Закрыла навсегда.
Завершая рассказ, хочу сказать: иногда кажется, что простить — это признак силы. Но бывает и наоборот. Сила — это суметь не простить, если прощение означает предать себя. Сила — это выйти из токсичных отношений, даже если это родственники. Сила — это отстроить свою жизнь заново, когда от тебя отвернулись самые близкие.
Моя история — не о мести. Она о выживании. О том, что честность и уважение к себе — это не пустые слова. И если ради «мира в семье» тебе предлагают затоптать свою честь и свое достоинство, то такой мир дорогого стоит. Слишком дорогого.
Я выбрала себя. И этот выбор оказался самым правильным в моей жизни.