– В роддом не пойдёшь, это я тебе сразу говорю! – свекровь стояла посреди комнаты, уперев руки в бока. – Все наши женщины дома рожали, и ты должна!
Я невольно прижала руки к животу, чувствуя, как сжимается сердце.
– Валентина Петровна, но сейчас другое время... Врач сказала...
– Врач! – она махнула рукой так, будто отгоняла муху. – Что они понимают, эти ваши врачи? Я сорок лет акушеркой проработала, сотни детей на свет приняла. И все живы, здоровы! А в роддомах только калечат да инфекцию подхватывают.
Я растерянно посмотрела на Алексея, который сидел на диване с газетой, но он даже глаз не поднял. Будто не слышит, о чём речь.
– Марина, ты меня слышишь? – свекровь подошла ближе, и я почувствовала запах её резких духов. – Я говорю серьёзно. Роды дома, в своей постели, это правильно. Это естественно. Не в этих бездушных больницах, где к тебе даже муж не зайдёт.
– Но там врачи, оборудование, если что-то пойдёт не так...
– Ничего не пойдёт не так! – она повысила голос. – Я рожала троих дома. Твоя золовка Света родила двух девочек дома, и ничего. А ты что, лучше всех? Слабее нас?
Слёзы подступили к горлу. Я была на седьмом месяце беременности, и любая ссора давалась мне тяжело. Хотелось спрятаться, закрыться от этого напора.
– Лёша, – тихо позвала я мужа.
Он наконец оторвался от газеты, посмотрел сначала на меня, потом на мать.
– Мам, ну зачем ты с утра? Марина устаёт, ей нервничать нельзя.
– Я не нервирую! – возмутилась Валентина Петровна. – Я забочусь о будущем своего внука. Хочу, чтобы он родился в любви, в тепле, а не под холодными лампами среди чужих людей.
Алексей вздохнул и снова уткнулся в газету.
– Разберётесь как-нибудь, я на работу опаздываю.
Свекровь ушла только через час, успев ещё раз повторить, что домашние роды, это единственно правильный путь, и что она всё организует, я даже думать не должна. А я осталась на кухне, обхватив чашку с остывшим чаем, и не могла унять дрожь в руках.
На следующий день я записалась на приём к врачу в клинику «Здоровье плюс». Елена Викторовна вела мою беременность с самого начала, и я ей доверяла. Она была спокойная, внимательная, всегда объясняла всё понятным языком.
– Марина, расскажите, что случилось, – попросила она, увидев моё лицо.
Я выложила всё: и требования свекрови, и её рассказы про то, как все в семье рожали дома, и давление, которое она оказывает. Елена Викторовна слушала молча, кивая.
– Понимаете, – начала она, когда я закончила, – я не буду говорить, что домашние роды это стопроцентное зло. Бывают случаи, когда всё проходит гладко. Но риски огромные. У вас первые роды, вам тридцать пять лет. Это уже повышенный риск сам по себе.
– Но свекровь говорит, что она акушерка...
– Была акушеркой, – мягко поправила врач. – Давно. Медицина изменилась. Появилось новое оборудование, новые методы. Послушайте, что я вам скажу. При родах может случиться всё что угодно. Кровотечение, которое за минуты приведёт к смерти. Обвитие пуповиной, когда счёт идёт на секунды. Слабость родовой деятельности, когда нужно экстренное кесарево. Дома всего этого нет. Нет реанимации, нет донорской крови, нет операционной.
Я слушала, и страх рос внутри меня, как снежный ком.
– А что делать? Она не отстанет. Даже муж начал сомневаться, говорит, может, мама права...
Елена Викторовна покачала головой.
– Марина, это ваш ребёнок. И ваша жизнь. Только вы можете решить, где рожать. Ваше право выбора роддома защищено законом. Никто не может заставить вас рожать дома против вашей воли.
– Но конфликт поколений... Она обидится, перестанет помогать...
– А ваша жизнь и жизнь ребёнка дороже обид? – спросила врач прямо. – Я видела последствия неудачных домашних родов. Когда скорую вызывают, когда уже поздно. Современная медицина существует не для того, чтобы вредить, а чтобы спасать.
Я вышла из клиники с твёрдым решением. Буду рожать в роддоме. В «Материнстве», куда меня направляла Елена Викторовна. Там всё есть, там безопасно.
Но дома меня ждал сюрприз. Валентина Петровна сидела на кухне с Алексеем, и на столе лежали какие-то бумаги.
– А, Маринка, пришла! – обрадовалась свекровь. – Мы тут с Лёшей всё обсудили. Рожать будешь в нашей спальне, там просторно. Я уже акушерку знакомую пригласила, она согласилась помочь. Баба Нина, помнишь, я тебе про неё рассказывала? Она в деревне всех бабок принимает, золотые руки.
– Мама всё продумала, – поддержал Алексей. – Говорит, опасность домашних родов преувеличена. Раньше все так рожали, и ничего.
Я почувствовала, как внутри всё оборвалось.
– Лёша, ты серьёзно?
– Марин, ну послушай, – он встал, подошёл ко мне. – Мама специалист. У неё опыт. Зачем нам больница, где к тебе будут относиться как к номеру в палате? Дома же ты будешь в спокойной обстановке, рядом все близкие...
– Все близкие? – я посмотрела на него долгим взглядом. – Или твоя мама?
– Маринка, не начинай, – вмешалась Валентина Петровна. – Я же тебе добра хочу. Понимаешь, в роддомах сейчас что творится? Врачей не хватает, санитарные условия ужасные, инфекции на каждом шагу. А дома чисто, безопасно, и я буду рядом.
– Нет, – сказала я тихо, но твёрдо.
– Что нет? – свекровь встала.
– Нет. Я буду рожать в роддоме. Врач мне всё объяснила. Риски, опасности. Это моё решение.
– Твоё решение? – голос Валентины Петровны стал жёстким. – А семья? А муж? А я, которая всю жизнь в этом разбиралась? Мы тебе не указ?
– Мама, успокойся, – попытался вмешаться Алексей, но она не слушала.
– Я знаю, что для тебя лучше! Я своих детей вырастила, я внуков двух приняла! И все здоровы, все живы! А ты мне не доверяешь? Считаешь, что я хуже этих врачей, которые только деньги из вас тянут?
– Валентина Петровна, дело не в доверии...
– А в чём же? – она подошла совсем близко. – В том, что ты меня за дуру держишь? За отсталую старуху, которая ничего не понимает?
Я почувствовала, как слёзы текут по щекам.
– Лёша, скажи что-нибудь, – попросила я мужа.
Он стоял посередине, бледный, растерянный.
– Марин, может, правда стоит подумать? Мама ведь не зря волнуется...
– Я уже думала. Я приняла решение.
– Тогда я тебе помогать не буду! – отрезала свекровь. – Ни в чём. Поедешь в свой роддом, сама там и справляйся. Не жди, что я буду бегать, ухаживать, помогать с ребёнком. Раз ты мне не доверяешь, значит, и помощь моя тебе не нужна.
Она ушла, хлопнув дверью. Алексей смотрел мне в глаза, и я видела в них растерянность и обиду.
– Зачем ты её так расстроила? – спросил он тихо.
– Я её расстроила? – не поверила я. – Лёша, ты понимаешь, о чём речь? О жизни. О нашем ребёнке.
– Мама бы не стала ничего делать во вред. Она же специалист.
– Специалист сорокалетней давности! – я повысила голос, хотя не хотела. – Медицина изменилась. Появились новые методы, новое оборудование. Елена Викторовна объяснила мне все риски. Это опасно, Лёша. Очень опасно.
Он молчал, глядя в пол.
– Скажи мне честно, – попросила я, – ты на чьей стороне? На моей и ребёнка или на стороне своей матери?
– При чём тут стороны? – он раздражённо махнул рукой. – Это семья. Мы должны все вместе решать.
– Решать должна я. Это мой организм, моя беременность, мои роды.
Мы поссорились. Впервые за пять лет брака по-настоящему серьёзно. Алексей ушёл к себе в кабинет, а я легла в спальне и проплакала весь вечер.
Следующие недели были кошмаром. Валентина Петровна не звонила, не приходила. Алексей стал молчаливым, замкнутым. Я чувствовала себя виноватой, хотя понимала, что ни в чём не виновата. Просто хочу родить ребёнка безопасно, в нормальной больнице. Разве это преступление?
Однажды я зашла к соседке Анне Степановне, пожилой женщине, с которой иногда пила чай.
– Валентина совсем с ума сошла, – вздохнула она, выслушав мою историю. – Я её понимаю, конечно. Она по старинке привыкла, но времена другие. У моей племянницы тоже были такие же отношения со свекровью. Давление постоянное, требования. В итоге девочка родила в роддоме, а свекровь три месяца с ней не разговаривала. Потом отошла, конечно, когда внука увидела.
– А если не отойдёт? – спросила я тихо.
– Отойдёт. Куда она денется? Ты же не зло ей делаешь, а о себе и ребёнке заботишься. Это твоё право.
Но на душе всё равно было тяжело.
В один из дней, когда я вернулась из поликлиники, дверь в квартиру была приоткрыта. Я вошла и услышала голоса из спальни. Валентина Петровна. Здесь.
Я тихо подошла и замерла на пороге. Свекровь вместе с какой-то пожилой женщиной в платке переставляла мебель, стелила на кровать чистые простыни, ставила у изголовья тазы с водой.
– Вот сюда поставим, – говорила Валентина Петровна. – А здесь пелёнки сложим. Всё должно быть под рукой, чтобы потом не бегать.
– Валентина Петровна, что вы делаете? – спросила я, и голос дрогнул.
Они обе обернулись. Свекровь посмотрела на меня с вызовом.
– Готовлю всё к родам. Как и обещала.
– Но я же сказала, что буду рожать в роддоме!
– Сказала. Только я решила, что это глупости. Ты молодая, неопытная, не понимаешь, что для тебя лучше. Поэтому я всё беру в свои руки.
Я почувствовала, как внутри закипает.
– Убирайте всё. Немедленно.
– Не уберу, – спокойно ответила она. – Это дом моего сына. Здесь я тоже хозяйка. И родится мой внук здесь, в этой комнате, как и положено.
– Как положено? – я шагнула вперёд. – Кем положено? Вами?
– Мной, природой, традицией, – перечислила свекровь. – Роды, это естественный процесс. Женщины рожали тысячи лет без всяких больниц, и ничего. А сейчас что? Все в панике, все боятся. Вот из-за таких, как ты, рождаемость и падает. Страшно всё, опасно. А на самом деле надо просто довериться опыту старших.
Пожилая женщина в платке кивнула.
– Правильно говорит, милая. Я пятерых дома родила, и всех баба Валя принимала. Живы, здоровы, работают.
– Уходите, – тихо попросила я. – Обе. Прямо сейчас.
Валентина Петровна скрестила руки на груди.
– Не уйду. Буду здесь, пока Лёша не вернётся. Он меня поддержит.
Я развернулась и вышла из комнаты. Руки тряслись так, что я еле смогла набрать номер мужа.
– Лёша, твоя мать у нас дома, – сказала я, едва сдерживая слёзы. – Она готовит комнату для родов. Приехала с какой-то бабкой, всё переставляет. Я не хочу этого. Я не соглашалась.
– Марин, успокойся, – попросил он. – Я сейчас приеду, разберёмся.
Он приехал через час. За это время я сидела на кухне, а свекровь со своей помощницей продолжали колдовать в спальне. Слышно было, как они переговариваются, смеются. Будто ничего не произошло.
Алексей прошёл в спальню. Я слышала обрывки разговора.
– Мам, зачем ты это делаешь?
– Сынок, я же о её благе стараюсь. О вашем благе.
– Но она не хочет...
– Она не знает, чего хочет. Беременные всегда капризные, нервные. Это гормоны. А я знаю, что правильно.
– Мама...
– Лёша, неужели ты мне не доверяешь? Я своих троих выносила, родила, вырастила. Ты вот перед глазами, здоровый, умный. Значит, я всё делала правильно. И для Марины сделаю правильно.
Потом он вышел на кухню. Лицо усталое, виноватое.
– Марин, может, правда не стоит так категорично? Мама старается, волнуется...
– Ты серьёзно? – я не поверила своим ушам. – Лёша, она нарушает мои границы. Она решает за меня, где мне рожать. Это неправильно. Это ненормально.
– Она же из лучших побуждений...
– Из лучших побуждений можно дойти до беды, – я встала. – Я буду рожать в роддоме. Точка. И если она не уберёт весь этот цирк из нашей спальни, я позвоню в полицию.
Он побледнел.
– Ты не посмеешь.
– Посмею. Это моя жизнь, мой ребёнок. И я не позволю никому, даже твоей матери, подвергать нас опасности.
В итоге свекровь всё-таки убрала тазы и простыни, но ушла с такой обидой, что мне стало не по себе. Алексей весь вечер не разговаривал со мной.
Роды начались неожиданно. Я проснулась среди ночи от сильной боли внизу живота. Схватки шли одна за другой, быстро, яростно. Я разбудила Алексея.
– Лёша, кажется, началось. Вызывай скорую.
Он вскочил, забегал по квартире, искал телефон. Я дышала, как учила врач, считала про себя, пыталась не паниковать. Но страх был сильнее.
Скорая приехала быстро. Меня увезли в роддом «Материнство», куда я и планировала. Алексей ехал следом на машине. Всю дорогу я молилась, чтобы всё было хорошо.
В приёмном покое меня осмотрели, посмотрели результаты анализов. Врач, молодая женщина в зелёной форме, нахмурилась.
– У вас обвитие пуповиной. Видите на мониторе? Вот здесь. Пока неплотное, но если усилится, понадобится экстренное кесарево.
Я похолодела.
– Это опасно?
– Может быть опасно, если не контролировать. Но мы будем следить, не волнуйтесь. Здесь всё необходимое есть.
Роды длились восемь часов. Долгих, мучительных часов. Схватки были такими сильными, что я кричала, не стесняясь. Акушерка держала меня за руку, подбадривала. Врач постоянно проверяла состояние ребёнка.
– Сердцебиение падает, – сказала она в какой-то момент. – Готовьте операционную.
Меня увезли на кесарево. Всё произошло быстро. Наркоз, темнота, а потом, плач. Тонкий, пронзительный плач моего сына.
– Мальчик, – услышала я голос врача. – Три килограмма двести. Здоров.
Слёзы текли по щекам сами собой. Я даже не почувствовала, когда заплакала. Просто облегчение, огромное, всепоглощающее.
Меня перевели в палату. Принесли сына, крошечного, красного, с копной чёрных волос. Я прижала его к груди и не могла оторвать взгляда.
Алексей пришёл вечером. Выглядел он измученным, глаза красные.
– Марин, как ты? – спросил он тихо.
– Хорошо. Устала, но хорошо. Смотри, какой он красивый.
Он подошёл, посмотрел на сына. Улыбнулся.
– Похож на меня.
– На тебя, – согласилась я.
Мы помолчали. Потом я спросила:
– Твоя мать знает?
– Знает. Я ей звонил.
– И что она?
Он вздохнул.
– Сказала, что в больницах детей калечат. Что если бы ты родила дома, обвития бы не было.
Я закрыла глаза. Даже сейчас. Даже после всего.
– Лёша, врач сказала, что обвитие обнаружилось на УЗИ ещё две недели назад. Просто не было показаний для кесарева заранее. Если бы я рожала дома, ребёнок мог погибнуть. Понимаешь? Мог не выжить.
Он молчал, глядя на сына.
– Мама хотела как лучше, – наконец произнёс он.
Я посмотрела на него долгим, усталым взглядом.
– Лёша, послушай меня внимательно. Или ты защищаешь меня и ребёнка от твоей матери, или мы уезжаем. Я не могу больше жить в этом давлении. Не могу постоянно бороться за право принимать решения о своей жизни.
Он стоял у окна, смотрел на тёмное небо за стеклом. В палате было тихо, только сопение сына да тихое гудение медицинского оборудования.
– Марин, она же хотела как лучше, – повторил он тихо, почти шёпотом, глядя на здорового новорождённого в моих руках.