— Куда тебе? Ты кто вообще такая?
— Пенсионерка. С полным стажем и своим выбором.
— Откройте калитку, это моя дача.
— Уже не ваша. ДКП № 17/24 от второго августа. — парень у будки щёлкнул турникет, как на проходной. — Въезд только новым владельцам.
— Каким ещё новым?
— Нам. — рядом вышла женщина в жилетке, на бейджике «СНТ “Урожай-3”». — Документы вот. Убирайте машину, у нас разгрузка.
Я глянула на зелёный штамп в ксероксе и на свой ключ, который вдруг стал чужим металлом в ладони. Внутри, в теплице, висели мои резиновые перчатки — левая с порезом, я её латала ниткой. А меня не пустили даже забрать лопату.
— Подождите, — говорю спокойно. — А где подпись супруги на согласие?
— В договоре указано, что согласие имеется. — женщина уткнулась в бумагу.
— Указано — это не приложено. Я — та самая супруга.
Они переглянулись. Чужие. А мой — дома. И он это сделал.
Я сдала назад, прижала тормоз и в зеркале увидела забор: крашенный мной. Теперь чужой.
***
— Зачем продал? — я положила на стол связку ключей и старый трудовой договор — потемневшие углы, штамп «ЧЭМК», дата: 1981.
— Надо было. — он даже не поднял глаз. — Ты там всё равно не работала, всё поросло.
— Дача общая.
— Общая жена — общие расходы, — ухмыльнулся. — А доходы — мои.
— Согласие моё где?
— Да хватит уже, — он отмахнулся. — И так тебе за годы много чего дал. Куда тебе ездить? Ты кто вообще такая, чтобы отдыхать? Сиди дома.
— Я — пенсионерка с полным стажем. И мне выдали путёвку в санаторий.
— Куда ещё?
— «Увильды» не берут, там очередь. Дали Кисловодск.
— Кисловодск? — он фыркнул. — Ты не заработала на отдых.
— Я — машинистка сорок лет за машинкой. — я постучала по договору. — И вот уведомление из ПФР. — положила вторую бумагу. — Перерасчёт стажа.
— Что за бумажки у тебя… — он потянулся, но я прижала лист ладонью. — Ты отсюда никуда не поедешь.
— Поеду.
***
— Следующий по талону Е-128! — загорелось на панели ПФР.
— Я, — сказала я и присела на край стула, пока женщина в очках листала мой стаж.
— Машинистка-документовед, Челябинск, ЧТЗ, потом «Горэлектросеть», потом поликлиника… У вас тут «неполный» в девяносто третьем.
— Был «неполный», но с переработками.
— Переработки — не стаж, — отчеканила она, и тут же смягчилась: — Но у вас не учтены три года ухода за сыном и северный коэффициент в 1987–1989 — вы были направлены в Норильск на полгода?
— Командировки по тресту, — кивнула я. — Машинку там притащили, как шкаф.
Женщина постучала по клавиатуре и выдала тонкую улыбку.
— У вас добавляется 9,12 пенсионных балла. С перерасчётом с первого сентября. Доплата ориентировочно 2 843 рубля.
— И… путёвка? — я выпрямилась.
— Путёвки — не к нам. Но я вам распечатаю уведомление, пригодится и в профкоме, и… дома.
— Дома не пригодится, — сказала я и впервые не удержалась. — Дома будет guerra.
Она улыбнулась иначе — по-человечески.
— Возьмите ещё копию трудового, иногда просят. И заявление на справку о стаже — подпишите здесь.
— Спасибо. — Я перевела дух и подписала так, будто ставлю печать на своё имя.
***
— Отменяй билет, — сказал он, когда я разложила на столе путёвку и распечатку ПФР. — Не позорься.
— Вон — поезд Челябинск-Минеральные Воды, вагон 8, место 27. — я положила билет рядом. — А вот путёвка: «Санаторий имени Серафимовича, заезд четырнадцатого».
— Деньги кто дал?
— Мои. — я постучала по уведомлению. — И ещё профком доплатил.
— Профком? — он хмыкнул. — Они тебе дали, а я тебя кормил всю жизнь. Ты кому должна?
— Себе. И государству — стаж подтверждён.
— Ты никуда не поедешь. — он сорвал с путёвки уголок, будто хищник у живой добычи.
— Не рви, это копия, подлинник у меня в сумке. И ещё две цифровых в телефоне.
— Ты не заработала на отдых! — он ударил ладонью по столу. — Я решаю, что нам надо.
— Ты решил — продал нашу дачу. Без меня. — я достала конверт. — А я решила иначе. Нотариусу — заявление, в Росреестр — запрос, в прокуратуру — копия договора.
— Ты что, судиться собралась?
— Я собираюсь жить. Это разные вещи. Суд — по пути.
— Думаешь, посадят меня? — он ухмыльнулся.
— Думаю, ты объяснишь, где согласие супруги. И почему печать — как из ресторана.
Он побледнел так, как белеет снег в марте — в Челябинске это знают все: сначала — грязь, потом — вдруг бело.
— Снимай претензии, и я… — он вздохнул, подбирая слово. — Я тебе дам…
— Не надо «давать». — я взяла путёвку. — Научись возвращать.
***
— Девушка, фото на карту санатория — сюда. Поверните лицо, — сказала медсестра на вокзале в пункте медконтроля.
— Я — не девушка, — улыбнулась я. — Но поверну.
— Зачем вы одна поехали? — спросила рядом женщина с чемоданом и крепкими руками, как у токаря.
— Доказываю.
— Кому?
— Себе — что могу. Ему — что не он мой начальник. И ПФР — что мои годы — не вычёркиваются карандашом.
— Ладно говорите, — женщина кивнула на мой конверт. — Что это?
— Уведомление о перерасчёте стажа. Видите? 9,12 балла.
— То есть — добавка к пенсии?
— То есть — мой билет, — улыбнулась я. — И копии на флешке.
***
— Вернись, — в трубке его голос был коротким, как трещина на старой кастрюле. — Я вернул тебе часть денег. — посмотри СМС: «перевод 50 000 ₽».
— Возвращай не мне, — сказала я. — Возвращай себе то, что потерял.
— Что?
— Совесть. Она бесплатная.
— Ты без меня ничего не стоишь. Пенсия — бумага.
— Бумага — это договор. А ещё — стаж. — я положила телефон на столик, чтобы не слышать, и достала книжку. — Лучше уж книгу читать, чем его слушать.
***
— Женщина, чай берёте? — проводница, девушка с умными глазами, держала два стакана в подстаканниках.
— Один. И кипятку.
— Далеко?
— До Минвод. А там — Кисловодск.
— Отдых?
— Впервые по собственному приказу, — усмехнулась я. — По путёвке.
— Красиво! — она глянула. — А чего одна?
— Так честно. С мужем — не отдыхала, а работала.
— А он…
— Он отдыхал. На мне.
Проводница кивнула так, будто подписала мой приказ к отправлению.
— Сохраните билет, — сказала она тихо. — Иногда бумажка — это не просто бумажка.
***
— Мама, ты где? — сын позвонил уже после Кургана.
— В пути.
— Папа пишет в чат, что ты его бросила.
— Я — себя подобрала.
— Он… продал дачу без тебя. Я думал, вы вместе решили.
— Он решил. Я — узнала у калитки.
— Хочешь, приеду к вам, когда вернёшься?
— Хочу, но не «к нам». Ко мне. — в телефоне повисла пауза. — И вот ещё: в ПФР пересчитали мои баллы. Помоги мне потом с иском, ладно?
— Конечно.
— Только не ради денег. Ради меня.
— Мам… ты смелая.
— Старая, — я усмехнулась. — Но не сломанная.
***
— Гражданка, фотографии для карты санатория готовы, — парень у стойки подал конверт. — Хотите тут глянуть?
— Хочу.
На первом снимке я была ещё поездная — волосы с дороги, губы сухие. На втором — уже как будто оттаяло лицо. На третьем — улыбнулась. Не знаю когда.
— Держите. — парень протянул мелкий чек. — 180 рублей.
— Вот бы всем так — за сто восемьдесят — улыбаться, — сказала я и положила чек к путёвке. Бумаги спорить не умеют, они фиксируют.
***
— Я подам в суд, — встретил меня звонок от мужа уже в санатории. — На тебя.
— За что?
— За то, что позоришь.
— Позор — это когда ночью продаёшь дачу, а днём говоришь «общие расходы».
— Я вернул пятьдесят, что тебе ещё?
— Согласие. На уважение. На тишину. На мои волосы в семь утра без твоего «где завтрак». На чёрный хлеб у озера в восемь, когда чай ещё дымит, а я никому не должна.
— Ты себе много позволяешь.
— Это я себе мало позволяла. До сих пор.
— Возвращайся домой и поговорим, — уже мягче сказал он.
— У дома будет другой адрес, — ответила я. — После санатория оформлю в МФЦ.
— Зачем?
— Подам заявление о запрете распоряжений без моего согласия. И консультация по иску.
Он молчал — впервые за долгие годы. Там, где молчание — не камень, а пустота.
***
— Вам массаж «воротниковой зоны» в десять, ингаляции в двенадцать, — медсестра отметила ручкой в моей карточке. — Фото для личного?
— Для сына. И для себя.
Я вышла к озеленённой террасе. На столике — стакан с минеральной, тёплая роса на стекле. Я достала телефон, щёлкнула фронтальной камерой и посмотрела на женщину в экране: морщины по-честному, глаза — не по привычке, а по правде. Улыбнулась — не зеркалу, себе.
— Ну? — рядом подсела соседка по процедурам, Галя из Миасса, гордая владелица путёвки и внучки-восьмиклассницы. — Отправляй, не жадничай.
— Отправлю, — кивнула я. — И ещё в один чат — старый наш, дворовый. Я там писала всегда рецепты, а сегодня — напишу: девочки, перерасчёт стажа — это не страшно.
— Правильно! — Галя подняла пластиковый стакан. — За бумагу, которая на нашей стороне.
— За выбор, — сказала я.
***
— Мам, — сын ответил почти сразу. — Видел фото. Ты… как будто вернулась к себе.
— Это я туда и ехала.
— Папа уже не пишет в чат.
— Устал, наверное.
— Он спрашивал, придёшь ли на дачу в гости к новым хозяевам. Сказал, что они звали.
— Я приду к себе. Когда захочу — на дачу или в суд. В этой истории хоть где-то решаю я.
— Хорошо. Я рядом, если что.
— Спасибо. А «если что» — уже наступило. Я — здесь.
***
— Сударыня, — та самая проводница подошла вечером, когда мы стояли в тупике под горами. — Чай будете?
— Нет, спасибо. Я уже. — я показала ей снимок в телефоне. — Видите? Это моё первое фото, где я улыбаюсь не для кого-то.
— Красивое.
— Не красивое. — я покачала головой. — Правдивое.
Я поставила телефон на подоконник, прислонила к стакану и сняла ещё одно — в профиль, с билетиком на фоне. Отправила в чат двора. Подписала: «ПФР пересчитал — я пересчитала себя».
И вдруг — от него: «Вернись. Давай начнём сначала».
Я долго смотрела на экран и набрала: «Сначала — это без подделанных согласий. Без “ты кто вообще такая”. Без “не заработала”. Если сможешь — начнём. Если нет — я уж начну без тебя».
Он прочитал и не ответил.
Лишь через 2 дня сын позвонил и сказал, что папа в реанимации, у него инсульт и он без сознания. Я сначала пригорюнилась, как-то жалко его стало. А потом махнула рукой на это событие вслух сказала: — Он отдыхал на мне всю жизнь. Моя очередь. ❇️ ЕЩЁ ПРОЧИТАТЬ 👇