По мотивам фронтовой байки, рассказанной ветераном-разведчиком
Старшина Василий Кротов никогда не любил сладкого. Даже в детстве, когда мать по праздникам доставала припрятанный мёд, морщился и отворачивался. А тут судьба так повернулась, что именно мёд едва не стоил ему жизни…
Было это в сорок четвёртом, когда наши войска гнали фрица с нашей земли. Фронт двигался быстро, но разведка должна была работать ещё быстрее — высматривать, где немец может закрепиться, где готовит засады, какими силами располагает.
— Кротов, Семёнов, — вызвал их капитан Орлов. — Вам задание особое. Пойдёте в тыл к немцам, километров на двадцать. Там деревня Медуницы. Нужно выяснить, есть ли там гарнизон, какой силы, куда отступают, есть ли местные жители…
Пётр Семёнов, напарник Кротова, был парень весёлый, из-под Рязани. Воевали вместе уже полгода, притёрлись друг к другу. Василий — серьёзный, обстоятельный, а Пётр — легкомысленный, но смелый до безрассудства.
— Ну что, Вася, идём в гости к Гансам? — подмигнул Семёнов, проверяя автомат.
— Пойдём, — коротко ответил Кротов. — Только без твоих дурацких выходок.
— Какие там выходки. Дело есть дело.
Вышли в полночь. Шли осторожно, обходя дороги, двигаясь лесными тропками. Василий шёл впереди — у него был особый нюх на опасность, а Пётр прикрывал тыл.
К рассвету дошли до околицы Медуниц. Деревня казалась вымершей — ни дымка из труб, ни собачьего лая. Только ветер гонял по пустым улицам жухлые листья.
— Мёртвая деревня, — прошептал Семёнов.
— Тихо, — осадил его Кротов. — Может, и не мёртвая.
Но после часа наблюдения стало ясно — немцев в деревне нет. Ушли, видимо, вчера или позавчера. Остались только пустые избы да разбросанное по дворам барахло.
— Ну что, Вася, идём обратно? — спросил Пётр. — Задание выполнено.
— Подождём до вечера. Может, вернутся.
Укрылись в заброшенном овине на краю села. День выдался жаркий, и к полудню оба разведчика изнывали от жажды.
— Вась, а что это там, за деревней? — показал Семёнов на группу каких-то строений.
Кротов достал бинокль, присмотрелся.
— Пасека. Ульи.
— А может, там водица есть? Колодец в деревне немчура могла и отравить перед уходом…
— Может быть.
Дождались сумерек и осторожно двинулись к пасеке. Место это было укромное — со всех сторон окружённое лесом, спрятанное от посторонних глаз.
Колодца не оказалось, зато в пасечном домике они обнаружили настоящий клад — большую глиняную корчагу с медовухой. Видимо, пасечник приготовил её перед бегством, да так и не забрал.
— Во, Вася! — обрадовался Семёнов. — А ты говорил — воды попить.
— Это не вода, — насторожился Кротов. — Это брага медовая.
— Ну и что? Жажду утолим. А то язык уже к гортани прилип.
Попробовали осторожно — медовуха оказалась прохладной, да вкусной. Сладкая, пьянящая, с ароматом липового мёда.
— Хорошая штука, — признал Семёнов. — Ещё глоточек?
— Нельзя, Петь. Мы же на задании.
— Да ладно тебе! Одну кружечку — не помешает. Только силы прибавит.
Василий колебался. Жажда мучила нещадно, а медовуха была холодной, освежающей. В конце концов, одну кружку — не смертельно.
Выпили по кружке. Понравилось. Потом ещё по одной — для сугреву. Потом решили, что грех добру пропадать, и выпили всё. Медовуха была коварной штукой — пилась легко, голова вроде ясная, а действие сильное.
— Вась, а знаешь что? — уже заплетающимся языком сказал Семёнов. — А хорошо мы устроились. И война где-то там, а мы тут, в тишине, медком угощаемся.
— Угу, — согласился Кротов, которого уже заметно покачивало. — Хорошо.
— А давай споём что-нибудь?
— Нельзя петь. Война же.
— Да какая война! Вон как тихо кругом.
Они ещё долго философствовали о войне и мире, о доме и службе.
А потом Василий помнил только, как они, обнявшись по-братски, двинулись к какому-то стогу сена, чтобы «немного вздремнуть».
Проснулся Кротов от того, что кто-то тряс его за плечо. Голова раскалывалась, во рту было сухо, как в пустыне, а солнце било прямо в глаза.
— Вставай, соня, — бормотал рядом Семёнов. — Кажется, дело дрянь.
Василий с трудом разлепил глаза и ахнул. Они лежали в стогу сена посреди поля, а вокруг царила подозрительная тишина. Той канонады, которая вчера только гремела, больше не было слышно.
— Который час? — прохрипел Кротов.
— Часов десять, наверное. Слушай, Вась, а почему так тихо?
Они выбрались из стога и огляделись. Действительно — тишина была зловещей. Ни выстрелов, ни грохота танков, ни воя «катюш».
— Фронт ушёл на запад, — мрачно констатировал Василий. — Наши продвинулись дальше.
— Да ну, нафиг! Мы что так дрыхли, что не слышали ничего.
— Похоже на то.
Они посмотрели друг на друга и поняли всю катастрофичность ситуации. Два разведчика, проспавшие продвижение фронта из-за пьянки, — это не просто ЧП. Это трибунал, а скорее всего — расстрел.
— Что будем делать? — спросил побледневший Семёнов.
— Идём до своих, — решительно сказал Кротов. — Другого выхода нет.
Они взяли курс на запад, туда, где, по их расчётам, должны были находиться советские войска. Настроение у обоих было скверное. Василий мрачно размышлял о том, как будет объяснять командованию своё «геройство», а Пётр то и дело виновато оглядывался на напарника.
— Вась, это всё я виноват, — наконец сказал он. — Это я тебя уговорил...
— Заткнись, — буркнул Кротов. — Сам дурак, что согласился.
— Может, скажем, что в плен попали? А потом бежали?
— А раны где? А синяки где? Сразу видно будет, что врём.
— Тогда что?
— Правду скажем. Авось, помилуют.
Километра через три они вышли на просёлочную дорогу. Здесь недавно прошла техника
— следы гусениц ещё были свежими. Но чьи — советские или немецкие — понять было трудно.
— Пойдём по дороге или стороной? — спросил Семёнов.
— Стороной.
Они продолжили путь, держась подальше от дорог. К полудню голод стал нестерпимым — с вечера ничего не ели, если не считать медовухи. Желудок сводило спазмами.
— Слушай, Вась, — жалобно сказал Пётр, — может, зайдём в какую деревню? Поищем чего съестного?
— С ума сошёл? В деревне могут быть немцы.
— А может, и нет. Может, все ушли.
— Риск большой.
— А помереть с голоду — риск маленький?
Василий подумал. Силы действительно были на исходе, а до своих ещё неизвестно сколько идти.
— Ладно, — решил он. — Но осторожно.
Вскоре показалась небольшая деревушка — с десяток изб, окружённых огородами. Выглядела заброшенной, но разведчики не спешили выходить из леса.
Полчаса наблюдали — никого. Наконец Кротов махнул рукой:
— Пошли. Но быстро.
Они перебежали к крайней избе, заглянули в окно. Пусто. Зашли внутрь — хозяева ушли явно в спешке. На столе ещё стояли недопитые стаканы с чаем, в печи тлели угли.
В подвале нашли картошку, квашеную капусту, кусок сала. Не задерживаясь, набрали еды и выбрались из деревни.
Поели в лесу, отдохнули немного и двинулись дальше. Солнце клонилось к закату, когда они вышли на берег небольшой речки.
— Передохнём здесь, — решил Василий. — А ночью пойдём дальше.
Расположились в прибрежных кустах. Речка журчала успокаивающе, где-то кричали кулики. Мирная картина — если бы не война.
— Вась, а что, если нас расстреляют? — вдруг спросил Семёнов.
— Не расстреляют. Максимум — штрафбат.
— А разве это лучше?
— Лучше. В штрафбате хотя бы шанс есть выжить и вину искупить.
— А если не поверят?
— Тогда действительно плохо дело.
Они сидели молча, каждый думая о своём. Пётр, наверное, вспоминал жену и маленькую дочку в Рязани. А Василий думал о матери, которая осталась в сожжённой немцами деревне под Смоленском.
С наступлением темноты двинулись дальше. Шли по компасу, ориентируясь на звёзды. Ночь была тёплой, безлунной.
Километра через два услышали голоса. Залегли, прислушались. Говорили по-немецки, но как-то вяло, без энтузиазма.
— Что делать будем? — прошептал Семёнов.
— Обойдём стороной.
Но обойти не удалось. Немцы, видимо, тоже двигались на восток, и пути пересеклись на небольшой поляне.
Увидели друг друга одновременно. Василий уже схватился за автомат, готовясь к бою, когда произошло нечто невероятное.
Немецкий офицер, пожилой человек с седыми усами, поднял руки и закричал:
— Рус! Гитлер капут! Кригe энде!
За ним руки подняли и остальные — человек двенадцать пожилых солдат. Автоматы полетели на землю.
— Вася, ты что-нибудь понимаешь? — ошалело спросил Семёнов.
— Ничего не понимаю, — признался Кротов, не опуская автомата.
Немецкий офицер что-то говорил на ломаном русском языке. Из его сбивчивой речи удалось понять главное: они — резервисты из Баварии, призванные совсем недавно. Воевать не хотят, домой хотят. Сдаются в плен.
— А документы у них есть? — практично спросил Семёнов.
Оказалось, есть. И не просто документы — целая сумка с картами, шифрами, планами отступления.
— Вася, — возбуждённо зашептал Пётр, — ты понимаешь, что это такое?
— Понимаю, — медленно сказал Кротов. — Это наше спасение.
Они построили пленных в колонну и двинулись к линии фронта, которая уже была слышна. Шли всю ночь. Немцы покорно плелись, не думая о бегстве.
На рассвете наткнулись на советский дозор.
— Стой! Кто идёт? — окрикнул их сержант.
— Свои! Разведчики Кротов и Семёнов! С языками!
Дальше всё было как в тумане. Их доставили в штаб полка, где капитан Орлов едва не упал, увидев своих «погибших» подчинённых.
— Где вас носило двое суток? — набросился он на них.
— Товарищ капитан, — чётко отрапортовал Кротов, — задание выполнено. Привели двенадцать пленных с документами. Установили, что противник в панике отступает.
— Какое ещё задание? Вас уже не ждали! Думали, убили!
— Никак нет, товарищ капитан, не убили. Вот наткнулись на группу немцев, пришлось конвоировать. С ними не разбежишься.
Орлов посмотрел на пленных немцев, на папку с документами, на своих разведчиков и махнул рукой:
— Идите в медсанбат, приведите себя в порядок. Потом доложите подробно.
А через день их вызвали в штаб дивизии. Комдив, полковник Петренко, внимательно выслушал их рапорт о «выполнении специального задания».
— Понятно, — сказал он. — Ценные сведения добыли. Немцы действительно в беспорядке отступают. — Он помолчал, потом добавил: — Представляю обоих к наградам.
Кротова и Семёнова наградили медалями «За отвагу». На торжественном построении комдив зачитал приказ о поощрении разведчиков, проявивших мужество и находчивость при выполнении боевого задания в тылу врага.
— Ну что, Вась, — шепнул Семёнов, когда они стояли в строю, — повезло нам или нет?
— Повезло, — согласился Кротов. — Спасибо медовухе.
— И немцам спасибо. Хорошие попались — воевать не захотели.
— И то правда.
После войны Василий Кротов работал на заводе в Туле, растил сыновей, жил обычной мирной жизнью. Но каждый год 9 мая доставал свои медали и рассказывал внукам про войну.
Только историю с медовухой не рассказывал никому. Кроме одного раза — когда уже совсем состарился и чувствовал, что скоро уйдёт.
Тогда он поведал эту байку своему внуку Алёше, который пришёл навестить деда в больнице.
— Дедушка, — спросил пятнадцатилетний парень, — а это правда всё?
— Истинная правда, внучек. Только никому не рассказывай. Стыдно мне.
— А чего стыдного-то? Вы же немцев в плен взяли.
— Да не в том дело, — улыбнулся старик. — А в том, что храбрость наша оказалась пьяной. И спасла нас не смелость, а обыкновенная удача.
— Ну и что? Зато всё хорошо кончилось.
— То-то и оно. — Василий Петрович погладил внука по голове. — Война такая штука, что в ней всякое бывает. И героизм настоящий, и случайности нелепые. А иногда они так переплетаются, что не разберёшь, где что.
— А дядя Петя потом что с ним стало?
— Пётр Семёнович? — Глаза деда потеплели. — Живой остался, слава богу. После войны в Рязань вернулся, работал на железной дороге. Долго переписывались, потом как-то связь потерялась. Но знаю — дожил до старости, внуков понянчил.
— А вы встречались после войны?
— Один раз встретились. В пятьдесят пятом году, на десятилетие Победы. Он в Москву приехал, на парад. Встретились у Кремля, выпили по рюмочке. Помянули боевых товарищей.
— И про медовуху вспоминали?
— Как же не вспоминать, — засмеялся дед. — Он мне тогда сказал: «Вась, а знаешь что? Та медовуха была самым важным питьём в моей жизни. Если бы не она — не привели бы мы тех немцев, не получили бы медали. А может, и под трибунал попали бы за самовольство». «Это точно, Петь», — говорю. «Значит, судьба такая была».
Василий Петрович замолчал, глядя в окно госпитальной палаты. За окном шёл мелкий осенний дождик, жёлтые листья кружились на ветру.
— Дедушка, а ты потом мёд любил? — спросил внук.
— Знаешь, странное дело. До войны терпеть не мог сладкого. А после той истории полюбил. Твоя бабушка всегда удивлялась — покупаю мёд банками, ем с хлебом, с чаем. «Откуда, — говорит, — у тебя эта страсть появилась?» А я ей правды не говорил. Просто отвечал: «На войне распробовал».
— А она догадывалась?
— Думаю, да. Баба умная была, твоя бабушка. Но виду не показывала. Только иногда смотрела на меня таким взглядом... понимающим. Женщины они такие — всё чувствуют.
— Дедуль, а можно я эту историю запишу? Для истории семьи?
— Можно, — согласился старик. — Только не для публики. Для семьи. Пусть правнуки знают, что дед их не только героем был, но и дураком порой. Это тоже важно — помнить, что мы все люди обыкновенные.
— А медаль-то настоящая?
— Настоящая, внучек. За тех немцев дали, за документы их. Неважно, как мы до них дошли — важно, что дошли и задание выполнили.
Алёша записал дедовы слова в свой блокнот. А через неделю Василий Петрович Кротов тихо скончался во сне...
P.S. Может и вы, уважаемый читатель слышали военные байки? пишите в комментариях, а я постараюсь сделать из них рассказы...