Это случилось со мной осенью 2008 года — в те времена, когда смартфоны ещё были роскошью, а не необходимостью, и Nokia N95 казалась вершиной технологического чуда. Муж, зная мою страсть к гаджетам, решил сделать подарок на день рождения, который мы оба ждали, как манны небесной. Когда N95 только вышел, его цена кусалась — 45 тысяч рублей, целое состояние для нашей семьи. Мы копили год, откладывая по копейке с каждой зарплаты, и ровно через год цена упала до 21 тысячи. А муж, мастер по части онлайн-охоты за скидками, выудил в интернете объявление о продаже за жалкие 15 тысяч — подержанный, но в идеале, с гарантией. Курьер должен был привезти его в субботу, и я, конечно, рвалась встретить посылку одна: муж был на ночной смене, на "сутках", как мы тогда говорили. "Не волнуйся, — сказал он по телефону, — это твой день, наслаждайся сюрпризом".
В пятницу, за день до назначенной встречи, я направилась к банкомату — снять деньги с карты, чтобы не суетиться при курьере. На всякий случай взяла чуть больше: 17 тысяч рублей. Пятнадцать — на телефон, две тысячи — про запас, на тот случай, если вдруг захочется отметить покупку бутылкой шампанского или свежими круассанами. Банкомат стоял в людном месте, у супермаркета на окраине нашего спального района: лето выдалось жарким, солнце ещё не закатилось, часов семь вечера, народ сновал туда-сюда с пакетами из магазинов. Я набрала PIN, аппарат послушно выдал пачку хрустящих купюр — свежих, как будто только что из типографии. Положила пятнадцать тысяч в потайной карманчик кошелька на молнии, две — в основное отделение, а сотню сунула в "карманчик для мелочей", чтобы хватило на мелкие траты.
У банкомата крутился тип — такой, знаете, "неизвестно откуда взявшийся". Высокий, в потрёпанной куртке, несмотря на жару, с лицом, которое не запомнишь: ни бороды, ни татуировок, просто серая тень в толпе. Пока я стояла в короткой очереди, он не подошёл ни разу — просто слонялся неподалёку, то отходя на пару метров, то возвращаясь, уставившись в экран чужих операций. Взгляд его скользил по людям, как по меню: кто-то снимал, он замирал, потом отводил глаза. Ничего криминального — не хватало для тревоги, — но инстинкт кольнул: "Что-то не так". Я ускорила шаг, не оглядываясь, и нырнула в ближайший магазинчик, всего в трёх минутах ходьбы. Там, среди полок с молоком и выпечкой, купила пачку йогурта и пару булочек — расплатилась сотней, сдачу сунула в кошелёк. Заодно, на автомате, проверила потайной карман: деньги на месте, пачка целая, молния заперта. Уф, пронесло. До дома — семь минут пешком по знакомой аллее, мимо клумб с астерами и детской площадки, где ещё резвились малыши. Никто не подходил, никто не заговорил. Я даже напевала под нос — предвкушая завтрашний подарок.
Дома меня встретил отец — пенсионер, любитель вечерних новостей и чая с вареньем. Поцеловала его в щёку, разложила покупки на кухне, быстро поужинала йогуртом с булочкой. Включила телевизор — шла какая-то мелодрама, ничего особенного, но уютно. И вдруг... как удар током по вискам. Голова раскололась — не мигрень, не усталость, а что-то звериное, острое, как нож в глазницу. Боль пронзила так резко, что я замерла, вцепившись в подлокотник кресла. "Что это? — подумала я. — Перегрелась на солнце? Или кофе вчера перебрала?" Выпила анальгина — таблетка скользнула в глотку, как комок песка, — и села обратно, надеясь, что отвлекусь экраном. Глаза слезились, даже поднять взгляд было пыткой, но я упрямо уставилась в телевизор, бормоча про себя: "Пройдёт, просто день тяжёлый".
Отец, заметив мою бледность, буркнул: "Иди ложись пораньше, нечего тут маяться", — и ушёл в свою комнату с книгой. А я... я проваливалась. Не сон — это была трясина. Тело налилось свинцом: руки не слушались, ноги отекли, веки прилипли, как после анестезии. Передача плыла перед глазами — героиня рыдала в подушку, — но я уже не могла пошевелиться. Усталость навалилась, как одеяло из мокрого бетона, и я утонула в нём, слыша всё вокруг, но не в силах отреагировать. Отец подходил несколько раз — я чувствовала его шаги, тепло рук на плече. "Вставай, дочка, в кресле неудобно! Разбирай постель, иди спать нормально!" Он тряс меня, злился: "Ты оглохла? Почему молчишь? Не слушаешь отца?!" Я пыталась — Боже, как пыталась! — открыть глаза, шевельнуть губами, хотя бы рукой махнуть. Но тело предавало: мышцы онемели, язык распух. Он ругался, психанул — выключил телевизор, задёрнул шторы, оставив комнату в полумраке, и ушёл, хлопнув дверью. Я слышала каждый шорох: тиканье часов, далёкий лай соседской собаки, даже своё дыхание — тяжёлое, как у спящего медведя. Но толку? Я была囚ена в собственном теле — паралич, который не даёт ни крикнуть, ни бежать.
Проснулась я сама — или, скорее, вынырнула, — ближе к четырём утра. Часы на стене тикали упрёком. Глаза приоткрылись с усилием, как ржавые ставни. Тело затекло в позе эмбриона: руки-ноги в судороге, спина ноет. Я села — мир качнулся, голова закружилась, в ней клубился туман, густой, как осенний дым. Слабость была такой, что встать не получалось: ноги — вата, руки — чужие. Голова всё болела, но уже тупо, ноюще, как после удара. Сидела так минут десять, собирая волю в кулак. Наконец, заставила себя привстать — ползком, цепляясь за стену, — и доплелась до кухни. Выпила ещё анальгина, запивая водой из-под крана. Шатало, хотелось рухнуть на пол, но я знала: если сяду — опять утону. Часы показывали 4:15. Разобрала постель, кое-как забралась под одеяло — и только здесь, в знакомой тишине спальни, боль начала отступать. Туман рассеялся, мысли прояснились. Завела будильник на десять — "Курьер же!" — и наконец уснула по-настоящему, без теней.
Утро встретило бодростью — обманчивой, как затишье перед бурей. Отец, наливая чай, тут же устроил нагоняй: "Что это вчера было? Как зомби в кресле! Не слушаешь, не отвечаешь — я думал, плохо тебе!" Я отмахнулась, пробормотав: "Устала просто, прости". Не стала рассказывать — сама ничего не понимала. Что это было? Отравление? Стресс? Или... тот тип у банкомата? Мысли вихрились, но я отогнала их: сегодня праздник! Умылась, попила чаю с тостами, и села ждать. Чтобы не копаться при курьере, решила заранее достать деньги — положить пачку на журнальный столик, в шаговой доступности.
И вот оно — открытие, от которого кровь стынет. Кошелёк в сумке, потайной карман на месте, молния заперта. Но внутри — пусто. Ни пятнадцати тысяч, ни даже намёка на них. Перерыла всё: отделения, боковые карманы, даже подкладку сумки пропинала пальцами. Две тысячи — на месте, в основном кармане. Чек из банкомата — тоже: чётко видно, снято 17 тысяч, оставлено 3 на "чёрный день". "Как? Куда? Когда?!" — вопросы бились в голове, как птицы в клетке. От магазина до дома — семь минут, без остановок, без встреч. В магазине проверяла — были. Дома — некому взять: отец спал, квартира заперта. Отдала под гипнозом? Почему не все деньги? Не документы, не квартиру обчистили? Если внушение — то где и когда? Тот подозрительный тип... Его взгляд у банкомата — не просто любопытство, а что-то хищное, проникающее?
Забегая вперёд: телефон купила — на последние сбережения из "нычки", 13 тысяч плюс две "нетронутые". Сошлось, но аппарат оказался бракованным: экран глючил, камера не фокусировалась. Вернула, мужу не сказала — скандал был бы эпическим, он и так винил себя за "дешёвку". А загадка мучила ночами. Я полезла в интернет — тогда форумы кипели подобными историями. "Цыганский гипноз", "внушение на расстоянии", "мошенники-гипнотизёры". В Новосибирске женщина под диктовку по телефону ввела PIN в банкомат и отдала всю зарплату. В Томске жертва оформила кредиты и переводила деньги неделями, как зомби. А в Москве, говорят, банды "гипнотизёров" в 2000-х грабили банки: кассиры сами выносили миллионы, уверяя, что "не могли остановиться". Психологи объясняли: стресс, внушаемость, комбинация с химией — в еде, воздухе? Я даже сходила в банк: "Проверьте транзакцию!" Но чек — железно, снято 17 тысяч. Или нет?
История не закончилась. Прошло семь-восемь месяцев — зима сменилась весной, я забыла о том кошмаре, списав на "нервы". Но бюджет дал сбой: надо было снять последние 3 тысячи с той карты — "на рассаду", как я шутила. Банкомат тот же, лето опять жаркое. Сняла пачку, распечатала чек — и перед тем, как швырнуть в урну, глянула. Ноги подкосились, мир поплыл: остаток — 17 000 рублей. Ровно столько, сколько было до того "снятия". Чек из прошлого — не фальшивка, серия совпадает. А те 17 тысяч... они вернулись? Или их никогда не было? Банк в недоумении: "Система не ошибается". Психолог, к которому я потом пошла, пожал плечами: "Ложная память? Диссоциативное расстройство?" Но я-то помню запах свежих купюр, вес пачки в руке. И тот взгляд у банкомата — как будто он заглянул в душу и забрал не деньги, а время.
До сих пор не понимаю. Было ли это гипнозом — тем самым "цыганским", о котором шептались на форумах? Или банкомат глючил, а я — в трансе от ожидания чуда? Иногда думаю: может, те пятнадцать тысяч просто растворились в трещинах реальности, как тени в кошельке. И жду, затаив дыхание, не вернутся ли они снова — с чеков, из тумана в голове. Ведь если один раз такое случилось, почему не повторится? В конце концов, в нашем мире, полном невидимых нитей, кто знает, что прячется за молнией потайного кармана.