— Я же выбирал лучший.
— Для кого? Я торт даже не ела.
Когда он поставил на табурет огромную коробку и протянул мне нож для упаковки, я ещё не знала про договор.
Я только видела: пульт уже лежит у него в ладони, как новый орден. На столе — список гостей, крошки, пустая коробка от торта, в вазе нож для сервировки, пахнет шампанским и макаронами по-флотски.
Юбилей — его. День — мой. И весь наш Рязань влез бы в этот пульт: нажал — и всё подчиняется.
— Режь, — торопит. — Там гарантийный талон, чек. Все по уму.
— Пульт мне тоже в коробку положить? — спрашиваю.
— Ну ты чего… — он улыбается, — давай, попробуем, а?
— Мы уже попробовали, — говорю. — В Кораблино, у невестки, неделю назад.
Он моргает. Гости за стенкой в зале шумят: «Сан Саныч, включай поздравления с флешки!». А я режу скотч и понимаю: коробка — не подарок. Коробка — упаковка для моего терпения.
***
До этого.
— Мама, ты где? — позвонил сын тогда, из командировки. — Заедешь к Оле, посмотри, как она там, малышня сопли льёт, я переживаю. Ей наверное помощь нужна.
— Заеду, — ответила я. — Ключи у меня есть.
— Только не ругайся, ладно? — он вздохнул. — Я тебя знаю, ты всё видишь насквозь.
Я пришла к Оле утром. На коврике перед первой дверью — её тапки и чужие мужские ботинки сорок третьего. У меня у самой сороковой. У Саши — сорок второй.
Я не растерялась, открыла вторую дверь своим ключом. На кухне — чайник булькает, кружки в горошек. Оля в халате, волосы в пучок. И он — мой, в своём клетчатом, из дачного шкафа.
— Доброе утро, — сказала я. — Дача у вас что, на Пролетарке теперь?
— Тихо, — он привстал, — Марина, не устраивай.
— Я не устраиваю. Я захожу. У меня ключи. Я бабушка, между прочим.
— А что такого? — Оля отставила кружку и вдруг сказала так легко, будто обсуждает цену картошки. — Я живой человек. И не где-нибудь, а в семье остаюсь. Со свёкром.
— Оля… — я даже не нашла, чем закончить. — Оля, тебе не холодно?
— А чего мне холодно, — усмехнулась. — Он теплый.
— Выйди, — попросила я мужа. — Пожалуйста.
— Ты опять начнёшь, — он открыл форточку, будто собирался проветрить воздух. — Я мужчина, между прочим. Мы взрослые.
— Взрослые, — сказала я. — Только ключи у вас детские.
Он оделся молча. Оля провела ногтем по столу, как будто чертила линию границы. Я закрыла за ним дверь, а потом, стоя в коридоре, произнесла тихо:
— Сына предупредишь ты. Не я. Ты.
— Сама скажу, — хмыкнула Оля из кухни. — Чего тянуть. Пусть знает: не отказывала никогда. А детей — ну, жизнь покажет.
— Жизнь? — я повернула голову на голос. — Жизнь — это больница, МФЦ, суд, школа. Там вопросы задают не жизни, а людям.
— Да ну, — ответила она. — Ты же сама тёща. Разрулишь.
***
Вечером он пришёл домой с той же ухмылкой.
— Марин, — шепнул, — ну чего ты как следователь. Мужик я. Ты — женщина. Любовь — это тепло.
— Тепло — это плед в нашей комнате, — сказала я. — А не «в семье со свёкром». Завтра сыну скажешь. Сам.
— Скажу, — он кивнул. — Только не пили.
Наутро он позвонил сыну раньше меня. И выложил всё, как на тарелке.
— Да, — сказал он в трубку. — Давно. Да, невестка. Да, регулярно. Нет, не стыдно. Да, и по детЯм — как повезло. Нет, не шучу.
Потом прикрыл ладонью динамик и улыбнулся:
— Всё. Мужик должен быть честным. Мы с ним мужики.
Сын молчал три секунды, как на службе на плацу. Потом выдохнул:
— Пап, спасибо, что сказал. И больше ты у меня в дом не войдёшь.
— Это ты погорячился, — повёл плечом муж. — Ты ж мой мальчик.
— Был, — сказал сын.
Через два дня у нас назначили «семейный совет». На стол я положила один лист — список гостей на его юбилей. Стол накрыт, бокалы, салфетки. На краю — пустая коробка от торта с логотипом «Сластёна», там крошки, как снег в апреле.
— Слушаем, — сказала я. — Говорим по очереди.
— Марина, — поднял ладони он, — давай всё к делу. Я виноват, да. Но у меня юбилей. Я хочу, чтобы было красиво.
— Красиво — это когда дети знают, чей у них отец, — сказала я. — И когда паспорт не ходит по чужим постелям.
— О! — он хлопнул. — Паспорт! Кстати. Я тут справился. Подарок тебе будет — огонь.
— Меня не надо поджигать, — сказала я.
— Не дури, — он засмеялся. — Телевизор. Самый-самый. Большой. На стену повесим. Вечером гости — и мы сразу показ кино, поздравления, фото.
— На чьи деньги? — спросила я.
— Ну ты же у меня экономист. Разберёшься, — подмигнул. — Там рассрочка, копейки.
— На кого оформлена? — уточнила.
— Ну… — он отвёл глаза. — Это не важно. Я же выбирал лучший.
— Для кого? — спросила я. — Я торт даже не ела.
Он промолчал. Я взяла салфетку, вытерла стол. Потом сказала:
— Сегодня твой юбилей. Значит, решаем по-взрослому. Три пункта. Первый — ты забираешь свои вещи и уходишь к Оле. Второй — дети делают ДНК по твоей инициативе и за твой счёт. Третий — телевизор не нужен.
— Телевизор нужен, — он оглянулся на стену. — Мы же люди.
— Люди — это не диагональ, — сказала я. — Люди — это слово и подпись.
Он уставился на меня, как на налогового инспектора. Всё же надел рубашку, поправил галстук. Вечером пришли «родные» — сослуживцы, двоюродные, соседи.
Пахло селёдкой, пловом, шампанским. Он сказал тост про любовь и взрослых людей. Я подняла стакан воды и поставила обратно. Он раскрыл коробку, вытянул из пакета конверт:
— Тут всё, как надо! Гарантия, сервис, регистрация. И договор.
— Дай договор, — сказала я.
— Потом, потом, — он взмахнул рукой, — давай тортик, свечи, видео! А ты, Марина, распишись там, где «получила».
— Дай договор, — повторила я.
— Марина, — вмешалась его сестра, — не порть праздник. Мужик старался.
— Дай договор, — сказала я в третий раз.
Он положил мне на ладонь бланк рассрочки. Печать МФО. «Покупатель: Иванова М. Н.». Паспортные данные — мои, без ошибок. Сумма — ровно под «лучший», с переплатой, как у хорошей сказки.
Подписей две. Первая — моя в ксерокопии: «согласна пользоваться личным кабинетом». Вторая — «покупатель», корявая, но моя фразой «по доверенности».
— Ты где взял мой паспорт? — спросила я.
— Ты же сама давала «на дачу страховку оформить», — он усмехнулся. — Марин, не придирайся. Это ради семьи.
— Ради семьи ты в постель к Оле ложился? — спросила я.
— Марин, — сосед повернул ко мне ладонь, — ну вы не разогревайте. Телевизор красивый.
— Красивые — это письма следователя, — сказала я. — Они короткие.
— Да хватит, — он сжал пульт. — Подпишешь — и все расходятся довольные. Завтра поедем в салон, привезут, смонтируют. Ты же у меня бухгалтер — поймёшь: рассрочка.
— В договоре — кредит, — я показала строку мелким шрифтом. — Микрофинансовая организация. Проценты — как в сказке: пока читаешь, уже стареешь.
— Это мелочи, — он махнул. — Главное — картинка. Ты посмотри диагональ!
— Диагональ — вот, — я провела пальцем по строке «созаемщик отсутствует». — А вот тут — «СМС-уведомления на номер клиента». На мой. И вот тут — моя подпись. Ты понимаешь, что это уголовка? Подлог, использование чужих документов, если уж начистоту.
— Марина, — сестра шепчет, — ну праздник же…
— Праздник — это когда люди честные, — говорю. — И когда у торта не пустая коробка.
Он скривился, взял пульт, нажал на кнопку — пульт клацнул в пустоту.
— Телевизора нет, — сказала я. — Есть бумага.
— Ничего, — он усмехнулся. — Зато у нас есть гости. Давайте, включаем поздравление… воображаемое.
— А у меня — закон, — ответила я. — И ручка.
***
Дальше всё случилось быстро, как в МФЦ в удачный день.
— Ты что собираешься делать? — он насторожился.
— Заявление, — сказала я. — На расторжение договора. У вас пункт «клиент вправе отказаться в течение семи дней» — вот он. И заявление в полицию — на факт оформления без согласия. И на старте — запись разговора со словами «по доверенности» и «паспорт давала на страховку».
— Марин, ты же не зверь, — он обиделся. — Мы же семья.
— Семья — это где невестка не ходит к свёкру. А договор — не на жену, — сказала я.
— Ну так расторгни, — он пожал плечами. — Мы потом новый оформим.
— У тебя — свой. На тебя, — ответила я. — Ты взрослый.
— А ты куда? — он схватил коробку, как щит.
— Домой. Собрать документы.
— Подожди, — он шёл за мной по коридору. — Ты куда разошлась?
— В кассу, — сказала я. — В кассу вокзала.
— Зачем? — он растерялся.
— Купить подарок себе.
— Какой ещё подарок? — он прижался к стене. — Я же телевизор…
— Билет, — сказала я. — На поезд. Рязань — и дальше. Любая сторона света, где нет твоих пультов.
— Ты глупая, — он выдохнул. — У тебя пенсия, у тебя привычки, у тебя сын, внуки…
— У меня — жизнь, — ответила я. — И я в неё вернусь.
Я взяла ручку, на обороте гарантийного талона вывела: «От договора №… отказываюсь. Подпись. Дата». Приложила копию паспорта из моего файла.
Бланк положила в конверт вместе с заявлением в полицию — шаблон я нашла ещё утром, когда научилась гуглить по словам «МФО», «подлог», «кредит без согласия».
На телефоне — диктофон срезал его фразу про «по доверенности». На стол — пустую коробку от торта. На холодильник — список гостей с зачёркнутой строкой «Марина — торт разрежет».
— Всё? — он впился взглядом.
— Почти, — сказала я. — Помнишь, ты говорил: «Мужик должен быть честным»?
— Ну? — поднял бровь.
— Будь, — я кивнула. — Позвони сыну. Скажи: «Я уехал к Оле». С капслоком.
— А ты куда? — повторил.
— В кассу, — повторила я. — А потом — в вагон. В окно включу «лучший» Рязань: башни, Оку, фонари. Без твоих пультов.
— Марин… — он тянулся ко мне за рукав.
— Не трогай, — я отстранилась. — Это мой рукав. Моя рука. Моя подпись.
— Я всё исправлю, — он торопливо закивал. — Я всё-всё. Я скажу Оле, чтобы…
— Скажешь — хорошо, — сказала я. — Только без меня.
***
В кассе пахло бумагой и плиткой, как в моей молодости, когда мы ездили в Москву на выставки. Я протянула паспорт и сказала:
— На сегодня. Любой вечерний. Купе можно, плацкарт можно. Неважно. Лишь бы ехать. В одну сторону.
— Куда? — спросила кассир.
— Далеко, — ответила я. — И честно.
— Ну… — кассир усмехнулась. — В Казань есть. В Самару. В Тулу. В Питер через Москву.
— Давайте Питер, — сказала я. — Через Москву нормально. Мне бы ночь в дороге.
— В одну? — уточнила.
— С билетом, — улыбнулась я.
СМС от МФО пришла моментально: «Ваша заявка на отказ от договора №… принята. Ожидайте звонок оператора». СМС от сына — через пять минут: «Мам, я с тобой. Папе сказал, чтоб вещи забрал».
— Вы на юбилей собирались? — кассир взглянула на мои блестящие туфли.
— Я на свободу, — ответила я. — И на свой день рождения. Поздний, но мой.
Она пододвинула билет. Тонкая бумага, печать, строка «Рязань-1 — Москва-Казанская». Я взяла его, как берут ребёнка за руку: аккуратно и навсегда.
***
— Марина! — догнал меня у подъезда он, без пиджака, с пультом в руке. — Ну ты куда, ну серьёзно!
— Я же сказала: в поезд, — ответила я.
— Вернёшься? — в его голосе впервые появилась трещина.
— Я вернусь к себе, — сказала я. — А ты — к себе. У каждого — свой экран.
— Без тебя я… — он развёл руки. — Пульт кому?
— Себе, — сказала я. — Ты же выбирал лучший.
— Марина, — он на секунду стал маленьким. — Я ведь… я же…
— Ты всё уже сказал, — я глянула на часы. — У тебя сегодня свобода. Поздравляю.
— Это ведь твой день свободы тоже, — он произнёс это как оправдание.
— И я наконец знаю, что дарю себе, — ответила я.
— Что? — он сделал шаг.
— Выход, — сказала я.
Я шагнула в вагон. Вечерний Рязань шумел, как телевизор на максимуме. Я выключила звук в голове и услышала только одно: стук поездных колёс впереди. И пошла на этот звук, не оглядываясь.
Я не выбирала диагональ — я выбрала направление.
Подпишитесь на канал, чтобы вы могли оставить своё мнение.