Позвольте представиться: я, ваш покорный слуга, человек мирный, законопослушный и, как мне казалось, вполне адаптированный к тяготам и лишениям взрослой жизни. Но все мои университеты, все курсы стрессоустойчивости и медитации меркнут перед одним-единственным, самым суровым и безжалостным жизненным экзаменом – моей тёщей, Тамарой Васильевной.
Наше знакомство больше напоминало не смотрины, а заседание аттестационной комиссии, где я был несчастным дипломником, а она – строгим профессором с правом вето. Она сидела напротив, взирая на меня поверх очков, и ее взгляд, острый и цепкий, сканировал меня на предмет брака, словно я партия китайских игрушек с Алиэкспресса.
«Ну, Иван, – начала она, отхлебнув чаю из кружки с логотипом «Лучшей свекрови года». – Леночка говорит, вы в этих… компьютерах ковыряетесь?» Фраза «ковыряетесь» была произнесена с такой интонацией, будто я не senior-разработчик, а бомж, роющийся в мусорном баке в поисках усохшей картофелины.
Я попытался было робко вставить что-то о перспективах IT-индустрии и высоких зарплатах, но она тут же перебила: «Зарплата – это, конечно, хорошо. А гвоздь вбить сможешь? А унитаз починить? Вот мой покойный муж, царство ему небесное, мог печку из кирпича сложить за один вечер. А вы что? Чик-чирк по клавишам – и все».
Я чувствовал себя существом низшего порядка, бесполезным существом с неразвитыми большими пальцами, непригодным для выживания в суровом мире, где правят бал молотки и зубила. И вот, когда я уже мысленно прощался с Леной и своей несостоявшейся семейной жизнью, Тамара Васильевна вдруг пододвинула ко мне тарелку с гигантским, потекшим от крема куском торта «Прага» и изрекла: «Ешь. На костях одни щеки. Ленка, смотри, как он уплетает! Видно, твои макароны-рояль уже ему поперек горла стали».
Это был мой первый опыт столкновения с ее уникальным стилем общения: тотальное уничтожение самооценки, за которым следовала тотальная же забота, выраженная в пищевых продуктах. Я был сбит с толку, раздавлен, но торт и впрямь был божественным.
Прошло несколько лет. Мы поженились. И Тамара Васильевна, пользуясь тем, что живет в соседнем доме, стала не просто родственником, а постоянным, доминирующим фактором окружающей среды. Как сила тяготения или атмосферное давление. Ее нельзя было отключить, ее можно было только переждать.
Однажды случился первый акт великой драмы под названием «Ремонт в ванной». Закапал кран. Не просто капал, а отбивал нервную, навязчивую дробь, сводящую с ума. Я, вооружившись ютуб-каналом «Умелые ручки» и святой верой в свои силы, разобрал смеситель. Детальки, винтики, шайбочки – все это изящно разложилось на полу. Я был подобен хирургу, вскрывшему грудную клетку пациента. Проблема была лишь в том, что я забыл, как она должна работать в собранном состоянии.
Я сидел, по локоть в воде, в позе мыслителя, пытаясь собрать пазл из блестящих кусочков, как вдруг дверь в ванную со скрипом открылась. На пороге, как джинн, возникла Тамара Васильевна. В одной руке – авоська с огурцами, в другой – взгляд, полный безграничного презрения к моим инженерным способностям.
«Ну что, Левша, подкову блохе подковал?» – спросила она, ставя авоську на пол. Она молча, с видом оперного певца, выходящего на бис, отодвинула меня, окинула взглядом разбросанные детали и тяжело вздохнула. «Подай ключ. Не этот! Тот, что позазубреннее. И отвертку крестовую. Да не эту, у тебя же там размер другой! Господи, ну и руки-крюки».
Пятнадцать минут она возилась с краном, ворча что-то сквозь зубы про «нынешнее образование» и «интернеты ваши». Потом повернула вентиль – капля прекратилась. Она вытерла руки о мое же полотенце, посмотрела на меня с таким выражением, будто я только что пытался воскресить динозавра из куриной кости, и сказала: «В следующий раз, компьютерный гений, лучше позови сантехника. Или меня. На столе котлеты. И не вздумай Лене говорить, что я тебе помогала – подумает, что ты совсем беспомощный». И ушла. Я стоял мокрый, побежденный, но счастливый. Кран не тек. А котлеты на столе были шедевром кулинарного искусства.
Но настоящая эпопея, Великая Битва за Шкаф, случилась позже. Лена попросила меня перевесить полку в гардеробной. Не просто полку, а целую систему хранения. Я, наученный горьким опытом, отнекивался, ссылался на работу, на плохое самочувствие, но в итоге, поддавшись на уговоры и пообещав «сделать все красиво», снова полез в бой.
Тамара Васильевна застала меня в процессе сверления стены. Я был полон энтузиазма. Дрель гудела, пыль летела во все стороны. Она замерла на пороге, как индеец на тропе войны, заслышавший топот копыт кавалерии.
«Стоять! – крикнула она так, что я чуть не выронил дрель. – Ты что делаешь?»
«Полку вешаю!» – бодро отрапортовал я, чувствуя себя покорителем Эвереста.
«В ЭТУ стену? – ее голос дрожал от ужаса. – Да это же несущая! Ты сейчас арматуру зацепишь! Проводку пробьешь! Трубу отопления просверлишь! Мы все тут к чертям собачьим взлетим на воздух! Лена! Лена, иди сюда скорее! Твой муж дом наш хоронит!»
Началась паника. Лена примчалась с испуганным лицом. Тамара Васильевна, размахивая руками, живописала картины неминуемого апокалипсиса: обрушение перекрытий, потоп, короткое замыкание и нас, несчастных, бредущих по щиколотку в воде под завалами гипсокартона. В итоге полку вешал «профессионал» – ее старый знакомый, дядя Ваня, который, постучав по стене, изрек: «Тамара, да тут бронеплита, в нее гвоздь не вобьешь». А я неделю ходил под прицелом ее взгляда, который ясно говорил: «Я знала, что ты скрытая угроза национальной безопасности».
Однако все эти события были лишь разминкой перед главным испытанием, которое вошло в семейную хронику как «Грибной Апокалипсис».
Наступила золотая осень. Я, вдохновленный романтическими фильмами и идиотской уверенностью, что могу все, решил доказать свою состоятельность как добытчика, кормильца и настоящего мужчины, не боящегося дикой природы. Я объявил, что еду за грибами.
Лена посмотрела на меня с тихим ужасом. Тамара Васильевна – с откровенным издевательством.
«За грибами? – фыркнула она. – Ты поганку от сыроежки отличишь?»
«Конечно! – воскликнул я, демонстративно доставая телефон. – У меня есть специальное приложение! Оно по фотографии определяет вид гриба с точностью до 99,9%!»
Она посмотрела на мой смартфон так, будто я предложил ориентироваться в лесу с помощью лозы и хрустального шара. Молча, с чувством собственного превосходства, она удалилась к себе и вернулась с огромным, потрепанным временем и жизнью атласом грибов 1978 года издания. Книга пахла нафталином и безапелляционностью.
«На, – сказала она, вручая мне этот фолиант. – Телефон твой сядет, а книга – нет. И запомни, дубина: белый – с толстой ножкой, под шляпкой губка. Лисички – воронкой, растут семьями. И если сомневаешься – НЕ БЕРИ. Понял?»
«Понял», – покорно кивнул я, чувствуя себя самураем, получившим от сёгуна секретный свиток с техниками боя.
В лесу было прекрасно. Пахло хвоей и свободой. Я шел, наслаждался тишиной и… находил грибы! Сначала я скрупулезно сверялся с атласом, фотографировал каждый находку и проверял в приложении. Потом, опьяненный успехом, стал действовать более решительно. Моя плетеная корзина, купленная специально для этого случая, наполнялась с угрожающей скоростью. Я был на вершине блаженства. Я – потомок древних охотников-собирателей! Я – царь леса!
Я вернулся домой триумфатором. Лена ахнула при виде моего «улова». Я уже представлял, как мы будем жарить эти дары природы с лучком и сметанкой, как я буду скромно отмахиваться от восторгов. Я был героем.
И тут, будто по спутниковой связи, связанной исключительно с грибным радаром, в дверях появилась Тамара Васильевна. Она вошла, молча подошла к корзине, стоявшей в центре кухни, и ее лицо постепенно, как в замедленной съемке, стало менять выражение с нейтрального на маску трагического ужаса.
«Иван… – прошептала она, и в ее голосе дрожали слезы (или это был сдерживаемый хохет?). – Это… это все, что ты нашел?»
«Да! – с гордостью подтвердил я. – И белые, и лисички, и подберезовики!»
Она медленно, с театральным пафосом, стала вынимать грибы из корзины, раскладывая их на столе, как криминалист – вещественные доказательства.
«Вот этот, – она подняла красивый, крепкий гриб с бархатной коричневой шляпкой, – это не белый. Это сатанинский гриб. Один такой – и можно вызывать катафалк. Понял? Ка-та-фалк!» Она швырнула его в мусорное ведро с такой силой, будто он был жив и лично ей угрожал.
«А эта… «лисичка», – она с презрением ткнула пальцем в оранжевый грибок, – ложная. Вызовет такие видения, что ты будешь жалеть, что не съел тот, сатанинский. И это… о, Господи, пронеси…»
Она отшатнулась от корзины, схватившись за сердце. В ее руке был небольшой, невзрачный гриб на тонкой ножке. «Бледная поганка, Ваня! – почти закричала она. – Смерть в миниатюре! Ты собрал не обед, ты собрал полную корзину смерти! Тут из всего твоего «урожая» можно есть только два подосиновика и, возможно, вот этот мухомор – для разнообразия ощущений перед комой!»
Мухомор, конечно, был шуткой. Но в тот момент я был готов поверить, что и его я собрал как деликатес. Великий Грибной Поход закончился полным и безоговорочным разгромом. Вся моя добыча, добытая потом и кровью, под ее непрерывный траурный монолог о моей несостоятельности, была выброшена в помойный бак. Я стоял уничтоженный. Я был не охотником, а браконьером на собственной кухне.
Вечером мы сидели у нее на кухне и ели жареную картошку с селедкой. Было обидно, досадно, но чертовски смешно.
«Ничего, – сказала Тамара Васильевна, подкладывая мне на тарелку самый хрустящий кусок картошки. – Зато живые. Грибник из тебя, Ваня, как из меня балерина. Лучше уж ты своими компьютерами занимайся. Это у тебя хоть как-то получается».
И знаете, в этой фразе не было ни капли злобы. Была констатация факта, приправленная какой-то странной, почти материнской нежностью.
Сейчас, оглядываясь на все эти годы, я понимаю, что Тамара Васильевна – это не враг и не судья. Она – мой личный, гиперопекающий тренажер стрессоустойчивости. Она – живое воплощение принципа «хочешь мира – готовься к войне». Она может за пять минут уничтожить все мое мужское самолюбие, но она же первая примчится с кастрюлей куриного бульона, если я чихну. Она разнесет в пух и прах мою попытку починить утюг, но будет хвастаться перед всей очередью в поликлинике моей (сильно приукрашенной) карьерой.
Она – часть нашего семейного ландшафта. Неровная, колючая, иногда мешающая проходу, но – своя. И когда я вижу, как она, забыв о всех своих «сатанинских грибах» и «несущих стенах», качает на руках нашу маленькую дочку, и на ее лице, обычно строгом, расцветает улыбка такой безмерной, беззаветной нежности, я понимаю простую истину.
Все эти битвы – всего лишь ее своеобразный, абсурдный, смешной и до слез бестолковый язык любви. Язык, в котором «А я тебе говорила!» значит «Я переживаю за тебя», а «Руки-крюки!» переводится как «Дай я тебе помогу».
И знаете что? Я бы не променял эту войну на самый спокойный мир. Потому что за каждой такой битвой обязательно последует перемирие. А перемирие у Тамары Васильевны всегда сопровождается котлетами. И они, черт возьми, того стоят. Каждый съеденный кусок – это вкус победы. Победы над собой, над обидой, и над бледной поганкой в собственной корзине.