Маша узнала о её визите от мужа, когда уже складывала посуду после ужина. Его голос звучал виновато, почти извиняющимся, хотя он и пытался придать ему деловой тон.
— Мама хочет приехать в выходные. Она уже давно не видела нас с вами.
«Не видела тебя», — подумала Маша, но вслух ничего не сказала. Она просто кивнула, продолжая вытирать тарелки, и чувствовала, как в груди сжимается что-то знакомое. Это чувство появилось в их браке ровно через месяц после свадьбы, когда Евгений первый раз привёл в их новую квартиру свою мать, Марину Алексеевну.
Маша всегда старалась быть хорошей невесткой. Готовила сложные блюда, слушала советы о том, как правильно варить суп, не спорила, когда Марина Алексеевна поправляла её относительно предпочтений её собственного сына. Маша казалась себе терпеливой и мудрой. На самом деле она была просто трусливой.
Визит был назначен на субботу в полдень. Маша весь день пятницы проводила в суете: меняла скатерть на более нарядную, пылесосила углы, даже в шкафу переставляла вещи, хотя свекровь, конечно, туда не заглядывала. Евгений наблюдал за этой суетой с диваном, время от времени предлагая помощь, которую Маша вежливо отклоняла. Он был хороший человек, но только на поверхности, в тонком слое любезности, под которым скрывалось неумение делать выбор.
Когда Марина Алексеевна прибыла с двумя авоськами в руках и нескончаемым потоком замечаний, Маша уже привыкла. Замечания касались всего: цвета штор («Слишком мрачно, дорогая, нужны что-то потеплее»), расстановки мебели («Диван в таком месте пропадает всё тепло от камина»), качества хлеба на столе («Ты, Маша, всё в этом супермаркете берёшь? Я бы посоветовала другой»).
Но по-настоящему бурным стал вечер. Марина Алексеевна, как обычно, осталась ночевать. Её чемодан был всегда готов, как боевой комплект миссионера. Когда Маша и Евгений готовились ко сну, невестка услышала привычный звук: свекровь заходила в их спальню без стука.
— Евгеньчик, дорогой, у тебя ужасно мёрзнет спина! Смотри, какой вид у этого матраца! Нужно купить подходящий. Я знаю отличный магазин, мне могу с тобой съездить завтра утром.
Маша лежала в темноте и слушала, как её муж кротко соглашается. На следующее утро он действительно уехал, оставив Машу и мать наедине.
То, что произошло потом, стало переломной точкой. Марина Алексеевна села на кухне с чашкой чая и начала говорить. Долго и уверенно. Она рассказывала, что Евгений всегда был чувствительным ребёнком, что ему нужна особая забота, что мужчины не приспособлены к самостоятельности, и что его мать лучше всех знает, что ему нужно. И главное — что Маша, конечно, хорошая девочка, но явно недостаточна для роли спутницы жизни такого сложного, требующего внимания человека.
Маша слушала эту тираду, и что-то в ней переломилось. Не ломалось — переломилось. Как старая палка, которая неожиданно обрела достаточно силы, чтобы выстоять против ветра.
— Марина Алексеевна, — перебила она, и её голос прозвучал совсем не так, как обычно. — Когда я выходила замуж за Евгения, я вышла замуж за него, а не за вас. И он дал мне слово, что я буду его приоритет. Его выбор — это я. А ваш сын должен научиться быть мужчиной, а не мальчиком, который бегает проверять матрац по велению мамы.
Марина Алексеевна открыла рот, но слова не пришли. Её лицо побледнело, а затем покраснело. Евгений, вернувшись час спустя с сумками, найденной в машине мамы и купленными матрацами, понял, что произошло что-то ужасное. Его мать в ярости готовила вещи, бормоча что-то про неблагодарность, про то, что она всегда старалась помочь, про то, что Маша забыла, откуда её муж взялся.
Евгений выслушал обе стороны. Не помощь предложил — разговаривал о компромиссах. Но Маша уже не слушала о компромиссах. Она объяснила ему всё, медленно, четко, как ребёнку: либо она, либо мать, и если он не готов выбрать, то она знает, как будет жить дальше — одна.
Это было пять лет назад. Евгений выбрал Машу, но не полностью. Его мать он не бросил, но установил границы. Марина Алексеевна приходила не чаще одного раза в месяц, звонила только в определённое время, и главное — она больше не приходила в спальню ночью, не придиралась к вещам в доме и не давала рекомендаций о том, как жить.
Но в браке Маши и Евгения многое изменилось. Он стал ближе к матери после той сцены. Не потому что простил, а потому что остался ею обеспокоен. Он будто взял всю её боль на себя. И Маша видела это, понимала, что её победа была пирровой. Она выиграла, но потеряла спокойствие своего мужа.
Сейчас, когда она складывала посуду, она осознавала, что дальше эта жизнь не может продолжаться. Не в этом режиме. Не с этим бесконечным противостоянием.
— Слушай, — сказала она вечером, когда они легли в кровать. — Мне нужно с тобой поговорить. Серьёзно.
Евгений настороженно повернулся к ней. После той давней ссоры он всегда напрягался, когда Маша использовала это «мне нужно поговорить».
— Я не хочу быть врагом твоей матери. Понимаешь? Я правда не хочу. Я хочу, чтобы ты был счастлив со мной, но не в ущерб отношениям с ней. Это невозможно.
— Маша, ты же знаешь, я же всё делаю…
— Нет, ты ничего не делаешь правильно. И я тоже, похоже. Мы оба неправильно подошли к этому.
Она сделала паузу, собирая мысли. В комнате было так тихо, что слышно было, как соседи включают телевизор.
— Я предлагаю тебе вот что. Мы приглашаем твою маму, но не для каких-то политических демонстраций. Мы просто с ней разговариваем. Все трое. Честно. О том, что нас беспокоит. Без упреков, без войны. Просто люди, которые друг друга любят, но не знают как.
Евгений молчал долго. Маша уже думала, что он заснул, но потом он медленно ответил:
— Я боюсь, что это станет ещё хуже.
— Или станет лучше, — возразила Маша. — Но худше, чем сейчас, быть не может.
Встреча произошла на следующую субботу, в кафе, на нейтральной территории. Это была идея Маши — не дома, где каждый уголок способен вызвать ассоциации и старые обиды.
Марина Алексеевна приехала в новом платье, с поправленной причёской. Было видно, что она нервничала, хотя и старалась это скрывать под маской спокойствия. Евгений выглядел как приговорённый.
Маша начала первой.
— Марина Алексеевна, я хотела сказать, что мне нужно было сделать это давно. Я ошиблась в своём подходе. Я пыталась выстроить границы, но я выстроила стену. И это было неправильно.
Свекровь смотрела на невестку с выражением, которое было трудно расшифровать.
— Я не хотела обижать вас, — продолжила Маша. — Я хотела защитить наш брак. Но я защитила его так, что он стал холодным. Вместо этого я хочу, чтобы вы были его частью. Но как? Так, чтобы я не чувствовала, что я конкурирую за место в сердце моего мужа.
Марина Алексеевна начала было что-то говорить, но Маша подняла руку.
— Дайте мне закончить, пожалуйста. Я понимаю, что вы любите Евгения. Я вижу это. Но вы его мать, а я его жена. Это разные роли. И Евгений может любить нас обеих, если мы позволим ему это делать естественно. Без игр, без выбора. Просто его мама и его жена.
Она замолчала. Все трое сидели молча, кофе в чашках уже остывал.
Тогда Евгений неожиданно заговорил. Его голос дрожал немного.
— Мама, я тебя люблю. Но Маша права. Когда вы обе мне нужны, и я не знаю, куда встать, я теряю и вас, и себя. Мне нужны вы обе, но мне нужно знать, что я взрослый и я сам делаю свой выбор. Что я выбираю Машу не потому, что я её боюсь, и не потому, что я тебя не люблю.
Марина Алексеевна долго смотрела на сына. Потом её глаза стали мокрыми.
— Я не понимала, что я делаю. Я думала, что помогаю. Что я защищаю тебя, — её голос был очень тихим. — Я потеряла твоего отца, когда ты был маленький. Я боялась потерять и тебя. Поэтому я… я держала тебя близко. Слишком близко.
Маша невольно потянулась через стол и положила руку на руку свекрови. Это был жест, который бы ещё пять лет назад казался ей абсолютно невозможным. Но теперь это было просто естественной человеческой реакцией на боль, которую испытывал другой человек.
— Мы можем всё изменить, — сказала Маша. — Если захотим.
Изменения происходили медленно. Марина Алексеевна научилась звонить перед визитом, а не объявляться с подарками. Она начала спрашивать Машу о её дне, расспрашивала, чем та занимается, интересовалась её мнением, а не только давала советы. Маша, в свою очередь, приглашала свекровь помочь выбрать новый диван, слушала её рецепты без предчувствия скрытой критики.
Евгений, стоя между своей матерью и жёнами, наконец почувствовал себя целым. Он мог любить их обеих без раздвоения, без ощущения предательства.
Спустя год Маша забеременела. И когда она сообщила об этом, Марина Алексеевна заплакала, но на этот раз это были слёзы радости, а не тоски по прошлому. Она попросила прощение за годы холода и неуверенности.
— Ты стала той невесткой, которую я не смогла увидеть, когда она была передо мной, — сказала она Маше, обнимая её.
А Маша просто улыбалась, держа на животе руки Марины Алексеевны, чувствуя новую жизнь внутри и новую жизнь в отношениях с этой женщиной, которая когда-то казалась её врагом.
Когда родился их сын, Марина Алексеевна пришла в роддом с букетом цветов и уже уготовленными пелёнками, вязаными жилетами и целым рецептариумом блюд, которые помогут Маше восстановиться. И в этот раз Маша не почувствовала никакой критики в этих жилетах. Она увидела в них просто любовь.
Евгений стоял рядом, глядя на свою жену и свою мать, припавших к кроватке новорождённого, и понял, что наконец произошло то, что он так долго искал. Не компромисс. Не граница. Просто семья, которая научилась говорить правду друг другу и слышать боль в сердцах друг друга.
Позже, когда его сын подрастёт, Евгений расскажет ему о том, как почти разрушилась его семья, потому что никто не решился просто поговорить. О том, как его мама, его жена и он сам научились любить друг друга не несмотря ни на что, а потому что они решили услышать друг друга.
Но сейчас, в этот первый день материнства Маши, этот рассказ был впереди. А впереди была только радость, слёзы счастья, безудержная любовь трёх поколений, наконец понимающих друг друга.