В тот день его кабинет поразил меня стерильным порядком, чуждым душе Ивана Васильевича. Лишь три скромные бутылочки, украшенные готическим, пугающим шрифтом, стояли на столе, как солдаты на параде.
— Вы изволили опоздать, — сухо произнёс профессор. — Поставьте свой зонт. И запомните: порядок превыше всего. Но раз уж вы здесь, продолжим ваше образование.
Вы требуете хлеба и зрелищ? Что ж, получите! Ибо без истории напиток — просто жидкость.
Лекция номер двенадцать... Или тринадцать? Неважно! Начнём с прадедушки, с фундамента. С того, что заставляло тевтонских рыцарей улыбаться в своих железных ведрах.
ШНАПС. Алхимия для бедных.
История его проста, как мычание. Средневековье. Германия. Холод. Сырость. Скука. Монах, устав от манускриптов, взирает на гнилое зерно и вопрошает: «Господи, и это — тварь твоя? Лишь на корм свиньям?» И тут — озарение! Брожение. Дистилляция. Так из отбросов родился нектар богов… или, по крайней мере, простого люда. «Шнапс» — от «schnappen»: глотать, хватать. Его не пили — его проглатывали залпом, как дракон — пламя.
Технология — алхимия в её приземлённом воплощении. Всё, что содержит сахар или крахмал, сбраживали, а затем гнали. Получалась жидкость, чей дух прямо говорил о своём происхождении. Картофельный — грубоватый и маслянистый. Зерновой — резкий и чистый. Фруктовый — намёк на деликатность.
— Подойдите ближе! Не бойтесь! — Профессор схватил стопку, и жидкость в ней взволновалась. — Смотрите: прозрачна, как совесть младенца. Но не обманывайтесь! Понюхайте…
Я, покорённый его напором,послушно вдохнул. Хлеб. Зерно. Лёгкий дрожжевой дух.
—А теперь…Тактильный театр!
Одним движением он опрокинул стопку в горло, зажмурился, а затем, широко открыв глаза, выдохнул на меня облачком пара.
—Вот он! Момент истины! Ощущение — будто проглотил шар молнии. Не обжигает! Это — стремительная волна. Она не греет, а включает внутреннюю печь. Короткий. Ядрёный. Импульс, что бьёт в солнечное сплетение и командует: «Живи! Работай! Руби лес!».
Послевкусия нет — лишь лёгкое, хлебное эхо. Напиток-функция. Немецкий инженный подход к опьянению.
КИРШВАССЕР. Бархатный поцелуй с отравленным лезвием.
А теперь — мутация! Элегантная мутация. Где-то в Шварцвальде человек, уже сдобренный шнапсом, вышел на воздух и увидел цветущие вишнёвые сады. И его ум, опьянённый и практичный, воскликнул: «А если перегнать не картошку, а ЭТО?».
Это история любви и предательства. Любви к вишне — используют особый, терпкий сорт. И предательства — ибо ягоды давят ВМЕСТЕ с косточками!
Именно они, эти безобидные семена, дарят тот миндальный, горьковатый аромат, тот намёк на цианидный шарм, что делает киршвассер не просто водкой, а напитком с характером.
Профессор взял стопку и начал согревать её в ладонях, как алхимик — философский камень.
—Цвет? Его нет. Напиток-невидимка. Но поднесите…
Он сунул стопку мне под нос.
—Чувствуете? Не варенье. Это — тёмная, почти дикая вишня. Миндаль. Влажная древесина. И… лёгкая горечь разбитых надежд. Истинно немецкий романтизм!
Он помолчал,давая мне прочувствовать этот букет.
—А теперь— тактильность! — Он отхлебнул, задержал глоток во рту, причмокивая. — О! Это не удар! Это — бархатный поцелуй с отравленным лезвием на кончике. Тепло разливается медленно, обволакивающе. Сначала — спелая ягода, сочная, почти сладкая. А потом — раз! — является та самая изящная горчинка. Она сушит кончик языка и оставляет долгое, пронзительное послевкусие. Это не напиток для драки. Это — для дуэли на эпиграммах.
БИТТЕР. Философия в стакане.
И, наконец, наш финалист. Дитя необходимости и немецкой любви к порядку. Даже в страданиях. История его начинается в аптеке! Лекарям была ведома польза горьких трав для пищеварения. Они настаивали полынь, горечавку, коренья на спирту. Получалось нечто полезное и отвратительное. Но однажды некий гений, отчаявшийся пациент, добавил туда мёду и воскликнул: «Чёрт побери, да это же вкусно!».
Профессор схватил бутылку с тёмно-рубиновой жидкостью и, прищурившись, стал изображать старого аптекаря.
—Технология? Не дистилляция, а мацерация! Травы, коренья, кора неделями настаиваются в спирту, отдавая ему свои горькие соки. Затем — фильтрация, карамель для цвета, сахар для баланса. Выходит сложный, но сбалансированный эликсир.
—Финальный акт!— Он протянул мне стопку. — Пейте. Это же медицина!
Под его властным взглядом я не мог не подчиниться и сделал глоток.
—Ну?!— его глаза сверкали. — Сначала — обманчивая сладость, да? А теперь… Чувствуете?
Я чувствовал. Армия горьких духов высаживалась на моём языке. Это был не голос, а хор. Травяной. Пряный. Терпкий.
—Ощущение— будто вас поцеловал сам Лесной Король! Тепло от него не огненное и не бархатное, а тонизирующее! Оно бодрит, будто влили в вас порцию чистой энергии. Послевкусие — долгое, сложное, как партитура Вагнера. Вы чувствуете каждую травку. Это напиток-медитация. Его пьют, чтобы думать.
В кабинете воцарилась тишина. Профессор отставил стопки, выстроил их в безупречную линию и накрыл шёлковым платком.
—Вот вам и вся Германия. Шнапс — это работяга в жилетке. Киршвассер — поэт с цианидным карандашом. Биттер — мудрый аптекарь-философ. Три стадии души: действие, эмоция, рефлексия. Прозит! И помните: правильный напиток в неправильное время способен философа превратить в дровосека, а дровосека — в пациента аптекаря. Экспериментируйте. С умом.
С этими словами он достал из кармана вишнёвую косточку, подбросил её, ловко поймал и сунул обратно с таинственным видом. Лекция была окончена.
Ну что, проникся духом немецкой души? Теперь беги в мой канал «Свиток Семидневья» и сделай всё, что должен сделать уважающий себя искатель приключений: подпишись, лайкни, поделись с товарищем и разразись комментарием! Там таких историй – на целый винный погреб!
А в следующий раз мы махнем от немецкой педантичности к дикому и жаркому континенту. Австралия. Где вместо трёх аккуратных стопок тебя ждёт целое буйство красок, запахов и опасностей. Мы будем разгадывать секреты местного эля, который варят под звуки диджериду, и выяснять, что пьют охотники на крокодилов после тяжёлого дня. Готовь свой самый прочный бокал!