— Нет, Алла Борисовна, не выйдет. Ни Зоя, ни ее дети на дачу не поедут.
Ольга стояла, прислонившись бедром к кухонной тумбе, и методично вытирала полотенцем абсолютно сухую чашку. Субботнее утро, которое обещало ленивый завтрак с Димой и, может быть, поездку в садовый центр, превратилось в очередной балаган.
Свекровь, Алла Борисовна, сидевшая за столом Ольги в ее же, Ольгиной, кухне, картинно поджала губы. На ней был «парадный» домашний халат — плюшевый, цвета перезрелой сливы, с вышивкой золотой нитью. Она всегда надевала его, приходя «в гости» к сыну, словно этот халат давал ей особые полномочия.
— То есть, как это «не поедут»? — пропела она, растягивая гласные. — Олечка, ты что, не поняла? Я же не спрашиваю. Я говорю, что Зоя вещи собирает. У девчонок ее аллергия на городскую пыль. Им нужен воздух!
Ольга вздохнула, ставя чашку на полку. Вот она, классическая Алла Борисовна: властная, скупая на эмоции, но щедрая на манипуляции. Притворщица высшего разряда.
— Воздух — это прекрасно. Только дача — моя. И я не планировала этим летом пускать туда квартирантов. Даже бесплатных.
— Квартирантов? — свекровь аж привстала, ее лицо пошло красными пятнами. — Родную сестру Димы, племянниц своих, ты называешь квартирантами? Оля, ты совесть-то имей! Это же родня! Семья!
В этот момент из ванной вышел Дима. Высокий, ладный, в простой серой футболке, он еще пах гелем для душа. Он был начальником отдела в логистической фирме, и в нем жила эта вечная состязательность: кто лучше живет, кто успешнее, тот и «главный». Но Ольгу он любил — крепко, по-настоящему. И эта любовь была единственным, что удерживало Ольгу от того, чтобы просто выставить свекровь за дверь.
— Мам, ты чего с утра? — Дима налил себе воды, глянув на напряженную спину жены.
— А что я? — тут же сменила тактику Алла Борисовна. Голос ее задрожал, в глазах блеснула фальшивая слеза. — Я о семье пекусь! У Зоеньки дети чахнут в городе. А у вас — то есть у Оли, — она ядовито подчеркнула последнее слово, — дача простаивает! Что, жалко для родни? Олечка же там не живет, мотается только по выходным!
Дима нахмурился. Он не любил, когда мать начинала «представление».
— Мам, во-первых, Оля получила эту дачу в наследство от своей тетки. Это ее личное. Во-вторых, мы там строимся. Какая Зоя с детьми? На стройплощадке?
— Ой, строятся они! — фыркнула свекровь. — Тот сарай, что ли, сараем и останется! А Зойка — она неприхотливая. Она бы и в сарае пожила, лишь бы деткам хорошо.
Ольга едва сдержала усмешку. Она работала продавцом в большом садовом центре, и уж что-что, а «сарай» от «дома» отличить могла. Тетка оставила ей крепкий бревенчатый домик в старом дачном поселке. Да, не дворец, но и не развалюха, как пыталась представить свекровь. А главное — там была земля. Ее земля.
— Алла Борисовна, мы этот разговор уже вели, — твердо сказала Оля. — Вы хотели, чтобы мы продали мою «добрачную» однушку, в которой мы сейчас, кстати, и сидим...
— Потому что сыну негоже жить в квартире жены! Мужчина должен...
— ...продали дачу, — не дала ей договорить Оля, — сложили все деньги, взяли ипотеку и купили огромный дом в Подмосковье. Чтобы там поселились вы, Зоя с выводком и еще тетя Вера из Рязани.
— А что такого? — искренне возмутилась свекровь. — Большая дружная семья! Все вместе!
— Только платить за эту «дружную семью» должны почему-то мы с Димой. А точнее — я. Своим наследством. Нет, Алла Борисовна. Не будет этого.
Дима поставил стакан.
— Мам, Оля права. Тема закрыта. Мы сами решим, как нам жить. Хочешь чаю?
Алла Борисовна поняла, что лобовая атака провалилась. Сын, ее единственный Дима, снова был на стороне «этой торгашки семенами». Она резко поднялась, плюшевый халат распахнулся, обнажив выцветшую ночную рубашку.
— Неблагодарные! — выплюнула она. — Я вам добра желаю, дуракам! Чтобы все по-людски было! А ты, — она ткнула пальцем в Ольгу, — ты еще пожалеешь, что от семьи отвернулась! Ты Диме не ровня, он начальник, а ты... так, прилавок!
Она прогромыхала в коридор, хлопнула дверью так, что в серванте звякнула посуда.
Ольга прикрыла глаза. Упрямый прагматик в ней говорил: «Все правильно сделала». Но женская часть души ныла от несправедливости. Она подошла к окну. Начало мая, во дворе буйно цвела сирень, выбрасывая лиловые и белые кисти. Аромат пробивался даже сквозь закрытую форточку.
— Дим, я так больше не могу, — тихо сказала она. — Она же нас сожрет. Она считает мою квартиру — нашей общей. Мою дачу — своей.
Дима подошел сзади, обнял ее за плечи, уткнулся носом в волосы, пахнущие шампунем с ромашкой.
— Оль, ну ты же знаешь мою мать. Она ворчунья. Поворчит и перестанет. Я же с тобой. Я всегда буду на твоей стороне, слышишь?
Он поцеловал ее в висок. Ольге стало легче. Дима был ее крепостью. Его состязательный характер имел и обратную сторону: он никому не позволял обижать то, что считал «своим». А Оля была «его» женщиной.
— Ладно, — улыбнулась она. — Поехали за рассадой. А то сезон уйдет. Мне нужно еще петунию ампельную посмотреть, хочу кашпо на даче развесить.
— Только давай сначала кофе, — Дима потер руки. — И твой фирменный омлет.
Напряжение спало. Казалось, буря миновала. Но Ольга, прагматик до мозга костей, чувствовала: это была лишь разведка боем.
Предчувствие ее не обмануло. Настоящая буря грянула через неделю.
Они вернулись с дачи поздно вечером в воскресенье. Уставшие, но довольные. Оля наконец-то высадила рассаду томатов в теплицу. Она знала маленький секрет: чтобы томаты лучше приживались, в лунку надо кинуть горсть луковой шелухи и щепотку золы. Это и от фитофторы защита, и калий.
Дима косил траву, и теперь они привезли в город целый ворох свежескошенного сена для морской свинки дочери (дочь гостила у Ольгиной мамы). Квартира встретила их тишиной и запахом пыли.
Пока Дима был в душе, его телефон, лежавший на тумбочке в коридоре, завибрировал. Раз, другой. Оля машинально взяла его, чтобы отнести мужу, и экран загорелся. Сообщение в общем чате «Родня». Алла Борисовна.
Оля никогда не читала чужих сообщений. Но тут... Заголовок чата и первые строки высветились на заблокированном экране, и Ольге не нужно было даже открывать его.
Алла Борисовна: «Зоя, Вера, не кипятитесь. С Димой я поговорю. Он мягкий, я надавлю. Главное — Олька».
Сердце Ольги ухнуло куда-то в район пяток. Пальцы сами разблокировали телефон (пароль она знала — день рождения их кота).
Чат «Родня» был полон сообщений за последнюю неделю. Она читала, и майский вечер в ее уютной квартире становился ледяным.
Тетя Вера (из Рязани): «Алла, ну что за невестка у тебя! Хабалка! Наследство ей свалилось, так она возомнила себя королевой! Димка-то начальник, а она кто? Продавщица!»
Зоя (сестра Димы): «Мам, она мне в лицо сказала 'нет'! Моим детям! Я не знаю, как Димка ее терпит. Она же упрямая как осел».
Алла Борисовна: «Девочки, тише. Я все узнала. Эта дача — ерунда. Главное — однушка ее. Квартира в хорошем районе. Если ее продать, и дачу эту паршивую, и Димкину долю в родительской квартире (я свою ему отпишу, для дела!), то нам как раз хватит на тот дом в Комарово, что мы смотрели. Помните, с большим участком?»
Зоя: «Ого! Мам, а Олька-то согласится?»
Алла Борисовна: «А куда она денется? Я Димке скажу, что она вас всех ненавидит, родню его. Что она его позорит своей работой. Он мужик с гонором, ему это не понравится. Начнет на нее давить. А она... ну поплачет и согласится. Они с Димкой в том доме в мансарде прекрасно устроятся. А мы уж на первом и втором этажах. Вера, тебе комнату с эркером, как ты хотела».
Ольга читала, и краска медленно отступала от ее лица. Они не просто хотели дачу. Они хотели все. Они хотели лишить ее квартиры, купленной на деньги, что оставила ей ее бабушка. Они хотели отнять наследство ее тети. И все это под соусом «большой дружной семьи».
Но самое страшное было не это. Самым страшным было то, с каким презрением они говорили о ней. «Торгашка». «Хабалка». «Упрямый осел». «Поплачет и согласится».
Из душа вышел Дима, вытирая волосы полотенцем.
— Оль, ты чего бледная? Случилось что?
Ольга молча протянула ему телефон.
Он читал долго. Его лицо из расслабленного становилось сначала удивленным, потом хмурым, а под конец — каменно-злым. Его «состязательный» дух был задет до глубины души. Это была не просто бытовая ссора. Это был заговор. Заговор против его семьи, против его жены.
— Мать... — прорычал он. — Ну, мать...
— Дим, — Оля говорила тихо, но в голосе ее звенела сталь. Она больше не была обиженной жертвой. Она была прагматиком, у которого пытаются отнять его собственность. — Они считают меня идиоткой. «Поплачет и согласится».
Дима поднял на нее глаза. В них полыхал гнев.
— Я сейчас ей позвоню! Я им всем...
— Не надо. — Оля взяла его за руку. Ее ладонь была холодной. — Не звони.
— Как 'не звони'? Оля, они... они тебя грязью поливают! Они нас ограбить хотят!
— Я знаю. И если ты сейчас позвонишь, они превратят тебя во врага. Алла Борисовна тут же разыграет сердечный приступ. Скажет, что ее не так поняли, что это все «бабьи разговоры», а ты, сынок, предал мать ради «юбки». И они затаятся. А потом ударят с другой стороны.
Дима смотрел на жену с удивлением. Она была права. Его мать была мастером таких игр.
— И что ты предлагаешь? — спросил он.
Ольга села на банкетку в коридоре. В ее голове, привыкшей к четким алгоритмам продаж и логистике поставок семян, уже складывался план. Холодный, упрямый, прагматичный план.
— Они считают меня глупой «торгашкой»? Они хотят «большой дом»? Они хотят «выгоды»? — Она усмехнулась. — Хорошо. Они это получат. Ты ведь любишь розыгрыши, Дим?
Дима не понял.
— Оль, какой розыгрыш?
— Самый лучший. Они хотят поиграть в «родственные узы»? Мы сыграем. Только по моим правилам. — Она посмотрела на мужа. — Ты на моей стороне? До конца?
Дима видел перед собой не растерянную жену, а генерала перед битвой. И ему это нравилось. Его жена не «сползла по стенке». Его жена готовила контратаку.
— До конца, Оль. Что делаем?
— Для начала, — Оля взяла свой телефон, — я позвоню Алле Борисовне. И извинюсь.
— Что?!
— Я скажу, что была неправа. Что я все обдумала. Что семья — это главное. — Она улыбнулась ледяной улыбкой. — Я скажу, что готова рассмотреть ее предложение. Насчет дома.
Дима смотрел на нее во все глаза.
— Ты... серьезно?
— Абсолютно. Я скажу, что как раз нашла один... невероятно выгодный вариант. Просто золотое дно. Но есть нюанс. — Оля нажала кнопку вызова. — Пусть соберут «семейный совет». Зою, Веру. Всех, кто хочет «выгоды». Завтра. Я им такое «золотое дно» покажу... они надолго запомнят.
Она приложила трубку к уху, ее лицо мгновенно стало виноватым и растерянным.
— Алло, Алла Борисовна? Здравствуйте, мамочка... Простите меня, засранку... Вы были правы, я все поняла...