Эссе княжны императорской крови Марины Петровны об отъезде в эмиграцию из Крыма в 1919 г. было написано по запросу французского журнала Revue des Deux Mondes ("Обозрение Старого и Нового света") в 1932 г. В опубликованном виде в этом издании не обнаружено. (В 1927 г. Марина Петровна вышла замуж за князя А. Н. Голицына и стала княгиней Романовой-Голицыной.)
Документ выявлен в частном собрании Х. Робинс (Тулон) и переведен с французского языка в 2024 г. Владиславом Кожиным, в 2025 г. введен в научный оборот. Оригинал эссе был передан в музейную экспозицию дворца Дюльбер.
"Господину редактору журнала Revue des Deux Mondes.
Разъясняя Ваш запрос, готова сказать, что в то время, когда мы поняли, что эвакуация из Крыма становится все более близкой, наша большая семья начала всерьез задумываться, можно ли дальше оставаться в Дюльбере. Большевики уже захватили южные русские земли и угрожали Крыму. В гавани Севастополя еще оставались английские, французские и греческие военные корабли, но кроме них Крым защищала лишь небольшая дивизия Белой армии. С каждым днем ситуация становилась все опаснее.
Получив очередное письмо от королевы Александры, своей сестры, с уговорами покинуть Россию, императрица Мария Федоровна, вокруг которой мы все собрались, наконец, решилась: как помню, 24 марта 1919 года к нам в Дюльбер прибыл английский капитан с сообщением, что Мария Федоровна только что объявила о своей готовности покинуть страну. На следующий день он должен был взять ее с собой на борт военного корабля “Мальборо”, который отправится в Константинополь, а оттуда в Англию. Каждый, кто хотел отплыть вместе с ней, должен был готовиться к отъезду, но при этом капитан предупредил, что мог взять лишь ограниченное количество пассажиров и багажа.
Наша семья с прислугой и штатом насчитывала более 80 человек, поэтому с собой можно было взять только самое необходимое и дорогое. Для меня выбор не был слишком трудным. Я не могла расстаться со своей любимой нянюшкой Нюсси, а она, со своей стороны, не представляла своей жизни без дорогой своей “княжечки”. Как глубоко верующий человек, она была убеждена, что выполняет Божью волю, помогая мне и следуя за мной повсюду.
Что касается багажа, то я настаивала только на том, чтобы вместе со мной отправилась моя коллекция татарских тканей и костюмов, книг, рисунков, икон. Все остальное для меня уже не было столь важным. Я взяла краски, книжки, дорогие сердцу вещицы. Мои родные тоже начали поспешные сборы. По сделанному каждым выбору можно было судить о том, к чему лежало его сердце. Дядя Николаша, великий князь Николай Николаевич, велел упаковать самое дорогое для него оружие и полученные им высшие награды от царя. Он также взял с собой несколько сундуков с серебром. Мама и тетя, великие княгини Милица и Анастасия, и другие дамы велели спешно упаковать находившиеся в Дюльбере фамильные бриллианты и другие драгоценности.
Прекрасную диадему мамы с пшеничными колосьями, которую я так любила и видела по торжественным случаям в Петергофе и Царском Селе, пришлось оставить и спрятать под лестницей – мы верили, что вернемся. Феликс Юсупов, которого я так и не смогла простить и понять из-за убийства безоружного человека, привез под мышкой две свернутые в рулон картины Рембрандта из родового дворца в Петрограде и старую скрипку своего деда в футляре из палисандра. В спешке он собственноручно вырезал картины из рам.
Через несколько дней, 29 марта, корабль “Мальборо” вышел из порта Ялты и взял курс на Константинополь. Это был прекрасный солнечный день. Я помню, как горы были окутаны легкой дымкой, как раз в том самом месте, откуда теперь большевики угрожали городу. Мы не осознавали тогда, смеясь и шутя, как вовремя нам удалось бежать, ведь буквально за день до этого захватили Симферополь, а через несколько дней пал и Севастополь. На борту творилась страшная неразбериха. Никто не понимал, где чьи вещи. Отец взял с собой, помимо одежды, рисунков и чертежей, большого императорского орла, которого привез из столицы. Офицер британского королевского флота, служивший в то время на борту корабля, был вынужден спрашивать у меня, где что размещать, где вещи императрицы, а где остальных. Как размещать и принимать путников, которых великое множество.
Среди этих забот я услышала, как с кораблем поравнялось маленькое военное судно с несколькими сотнями гвардейских офицеров на борту, готовых защищать Севастополь. Началось пение будто хора. Сначала я не поняла, что произошло, но потом вслушалась и обомлела: когда эти офицеры увидели стоящего на борту бывшего Верховного главнокомандующего армией и вдовствующую императрицу, они во всю силу запели старый гимн “Боже, царя храни!”. Я встала как пораженная и вытянулась – и поняла, что это конец. Это Россия прощается с нами, русские воины идут на смерть со страшной стихией революции. Мы никогда не вернемся!
Матушка спряталась в каюте после и не выходила. Николай Николаевич, прекрасный в своей несломленности, отдавал войскам честь, а Мария Федоровна в простеньком костюмчике из твида в черных оборках, по великолепной русской традиции, благословила этих [людей], поющих прощальную песню: она осенила их крестным знамением. Очень скоро мы в последний раз увидели маяк Ай-Тодора и прекрасные белые стены нашего Дюльбера. Теперь в закате солнца они сияли алым цветом. Мы долго-долго стояли на палубе и молчали, пока линия берега не исчезла из вида. Это был закат нашей настоящей жизни.
Подтверждено: Марина Романова-Голицына, 13 мая 1932 года, Париж"
Эссе впервые было опубликовано в статье: Карушкина Н. В., Кожин В. В. Ценности великих князей Николаевичей после революции // Известия Смоленского государственного университета. 2025. № 2. С. 190-204.