— Ты опять с ней разговаривал? — спросила Арина, не отрываясь от книги. Вечерняя тишина в их уютной гостиной казалась хрупкой, готовой треснуть от любого резкого звука.
Стас бросил ключи на тумбочку в прихожей. Звякнули они как-то слишком громко, нарушив покой.
— С кем, «с ней»?
— Со своей мамой, Стас. С кем же еще, — Арина наконец подняла на него глаза. Она слишком хорошо изучила за эти годы его интонации. Этот нарочито беззаботный тон всегда скрывал что-то важное, что-то, что ему было неудобно произносить вслух.
— Ну, говорил. Я с мамой каждый день созваниваюсь, ты прекрасно это знаешь, — он прошел на кухню, по привычке открыл холодильник, окинул полки отсутствующим взглядом и закрыл дверцу, ничего не взяв. Нервный, суетливый жест, выдавший его с головой. — Она просто… беспокоится. Обо мне. О нашем будущем.
— Беспокоится, что у тебя до сих пор нет своей доли в моей квартире? — слова вырвались сами, холодные и колкие.
Стас замер в дверном проеме, ведущем на кухню. Его лицо мгновенно стало жестким.
— При чем здесь это? Тамара Игоревна просто считает, что в жизни всё должно быть по-честному. И юридически грамотно.
— Юридически грамотно — это когда муж, прожив с женой пять лет, вдруг начинает прикидывать, какой кусок он может у нее отсудить? — Арина аккуратно отложила книгу на диван. Тишина окончательно разбилась, и ее осколки, казалось, звенели в воздухе.
Квартира, ставшая яблоком раздора, досталась Арине от бабушки. Это было не просто жилье, а родовое гнездо, место, где прошло ее детство, где пахло бабушкиными шарлотками и старыми книгами. Каждая трещинка на паркете, каждая потертость на подоконнике хранила воспоминания. Когда они со Стасом поженились, вопрос о жилье не стоял. Он переехал к ней, и это казалось естественным. Первые годы были наполнены легкостью и смехом. Стас носил ее на руках, дарил нелепые, но милые букеты полевых ромашек и называл «моя тихая гавань».
Все изменилось около полугода назад. Его мать, Тамара Игоревна, женщина с цепким умом бухгалтера и стальной волей, начала свою тихую, планомерную осаду. Она никогда не повышала голос, не устраивала скандалов. Ее оружием были вкрадчивые беседы с сыном, полные «житейской мудрости» и «заботы о его будущем».
— Станислав, ты мужчина, — говорила она ему по телефону, пока Арина была в другой комнате. — А мужчина должен твердо стоять на ногах. Любовь — это прекрасно, но жизнь — вещь материальная. Ты в этой квартире прописан? Прописан. Значит, имеешь право. Это закон.
Сначала Стас отмахивался, говорил, что они с Ариной любят друг друга и эти «бумажные» вопросы их не касаются. Но капля точила камень. Тамара Игоревна была настойчива. Она рисовала ему картины возможного будущего: «А вдруг что? А если она тебя выставит? Ты останешься на улице, в свои тридцать пять. А так у тебя будет своя доля, своя уверенность в завтрашнем дне».
И вот теперь, стоя в проеме кухни, Стас смотрел на жену не как на любимую женщину, а как на препятствие.
— Ты всё усложняешь, Арина. Никто ничего отсуживать не собирается. Речь просто о том, чтобы оформить всё… правильно. Для нашего же спокойствия.
— Мое спокойствие закончилось в тот момент, когда твой голос изменился при упоминании моей квартиры, — тихо ответила она. — Я вижу, как ты смотришь на эти стены. Ты их уже делишь, Стас. В своей голове.
Он ничего не ответил, только тяжело вздохнул и ушел в спальню, плотно прикрыв за собой дверь. Арина осталась сидеть в гостиной, в густеющих сумерках. Ее тихая гавань превращалась в поле боя. Она чувствовала себя так, будто в ее дом, в ее душу, вошли в грязных сапогах.
На следующий день Арина позвонила старшей сестре, Кате. Катя, в отличие от мягкой и неконфликтной Арины, была женщиной резкой и прагматичной. Она работала в риэлторском агентстве и на жизнь смотрела без розовых очков.
— Кать, привет. Удобно?
— Для тебя всегда, сестренка. Что стряслось? Голос у тебя, будто лимон съела.
Арина, сбиваясь и стараясь сдержать дрожь в голосе, пересказала вчерашний разговор и предшествовавшие ему недели холодного напряжения. Катя молча слушала, а потом вынесла свой вердикт:
— Понятно. Свекровь решила «позаботиться» о сыночке. Классика жанра. Этот твой Стас, конечно, хорош. Пять лет жил, в ус не дул, а тут вдруг о «юридической грамотности» вспомнил. Так, без паники. Первое: что у тебя с документами на квартиру?
— Бабушкино завещание. Квартира полностью моя, я вступила в наследство задолго до брака.
— Отлично. Это ключевой момент. Имущество, полученное в дар или по наследству одним из супругов, разделу при разводе не подлежит. Точка. Его прописка — это просто регистрация по месту жительства, она не дает права собственности. Никакого.
— Но он так уверенно говорит… И Тамара Игоревна, она ведь неглупая женщина…
— Она хитрая, а не умная, Ариша. Это разные вещи. Она давит на его мужское самолюбие и жадность. Расчет простой: ты испугаешься, сдашься, согласишься переписать на него какую-нибудь долю, лишь бы сохранить мир в семье. Не вздумай! Это будет началом конца.
— Что же мне делать?
— Ничего. Веди себя спокойно. Скажи ему, что проконсультировалась с юристом и его претензии беспочвенны. И наблюдай за реакцией. Если он человек, он извинится и эта тема будет закрыта. А если… ну, ты поняла. Тогда готовься к худшему.
Разговор с сестрой немного успокоил, но червь сомнения уже грыз изнутри. Вечером, когда Стас вернулся с работы, Арина решила последовать совету Кати. Она приготовила ужин, постаралась создать видимость обычной семейной жизни.
— Стас, я хочу вернуться к нашему вчерашнему разговору, — начала она как можно спокойнее, когда они сели за стол. — Я понимаю беспокойство твоей мамы, но оно безосновательно. Я сегодня уточнила у знающего человека. Эта квартира — мое наследство. Она не является совместно нажитым имуществом. И твоя прописка не дает никаких прав на долю в ней. Давай просто закроем эту тему и будем жить как раньше.
Стас медленно жевал, глядя в тарелку. Потом поднял глаза, и в них не было ни тени смущения или раскаяния. Только холодный, упрямый расчет.
— Знающий человек? Это твоя сестра-риэлтор, что ли? Нашла эксперта. Арина, ты не понимаешь. Мама консультировалась с настоящим адвокатом. Есть разные юридические тонкости. Например, если в квартире во время брака был сделан ремонт, который значительно увеличил ее стоимость, то супруг может претендовать на часть.
Арина застыла с вилкой в руке. Они действительно делали ремонт три года назад. Переклеили обои, поменяли сантехнику. Но все основные расходы она оплачивала сама, со своих сбережений. Стас тогда только сменил работу, его зарплата была нестабильной.
— Какой ремонт, Стас? Обои, которые я сама выбирала и оплачивала? Смеситель в ванной? Ты серьезно?
— А чеки у тебя сохранились? На все? — он усмехнулся. — Вот видишь. А я помогал. Я работал. Мой труд тоже стоит денег. Адвокат говорит, это можно доказать.
Это был удар ниже пояса. Он превращал их общие усилия по созданию уюта в бухгалтерскую смету. Каждая прибитая им полка, каждая собранная тумбочка теперь имели свою цену.
— Я не верю, что слышу это, — прошептала Арина. — Тот Стас, за которого я выходила замуж, никогда бы так не сказал.
— Люди меняются. И обстоятельства меняются, — отрезал он. — Я не прошу чужого. Я просто хочу то, что мне положено по справедливости.
Ужин был безнадежно испорчен. Арина молча убрала со стола и ушла в гостиную. Она села на диван и обхватила себя руками. Холод пробирал до костей. Человек, с которым она делила постель, с которым мечтала о детях, смотрел на нее как на врага и оценивал ее квартиру в денежном эквиваленте.
Следующие несколько недель превратились в ад. Атмосфера в доме стала невыносимой. Они почти не разговаривали. Стас приходил поздно, ел молча и утыкался в телефон или ноутбук, что-то выискивая и с кем-то переписываясь. Арина была уверена — с матерью и ее «адвокатом». Иногда он ходил по комнатам с рулеткой, что-то измеряя. На вопрос Арины «Что ты делаешь?» он бросал: «Планирую. Для себя».
Арина перестала спать. Каждую ночь она лежала без сна, вслушиваясь в дыхание мужа рядом и чувствуя себя в одной постели с чужим, враждебным человеком. Она похудела, под глазами залегли тени. Работа в городском архиве, раньше казавшаяся ей скучноватой, теперь стала спасением. Там, среди пыльных папок и запаха старой бумаги, она могла хотя бы на несколько часов забыть о кошмаре, в который превратилась ее жизнь.
Однажды, не выдержав, она сама поехала к Тамаре Игоревне. Без предупреждения. Она застала свекровь за полировкой столового серебра. Тамара Игоревна, всегда безупречно причесанная, в строгой блузке, встретила ее с вежливой, но ледяной улыбкой.
— Ариночка, какой сюрприз. Проходи. Чаю?
— Спасибо, не нужно, Тамара Игоревна. Я приехала поговорить.
— Я вся во внимании, — свекровь отложила бархатную тряпочку и сложила руки на коленях.
— Зачем вы это делаете? — голос Арины дрогнул. — Зачем вы настраиваете Стаса против меня? Разрушаете нашу семью? Из-за квадратных метров?
Тамара Игоревна посмотрела на нее так, будто она была маленькой неразумной девочкой.
— Дорогая моя, я ничего не разрушаю. Я созидаю. Я созидаю благополучие моего единственного сына. Мужчина без собственности — не мужчина. Ты должна это понимать, как женщина. Он вкладывал в эту квартиру свою душу, свои силы. Почему он должен остаться ни с чем, если, не дай бог, у вас что-то не сложится?
— Но у нас все было хорошо, пока вы не вмешались!
— Хорошо — это когда все права соблюдены, — отчеканила Тамара Игоревна. — Станислав — человек мягкий, непрактичный. Если бы не я, он бы так и сидел у тебя под крылышком, не думая о будущем. Я просто открыла ему глаза. Это мой материнский долг.
Арина поняла, что это стена. Непробиваемая стена из эгоизма, прикрытого материнской заботой. Спорить было бесполезно.
— Вы отнимаете у меня мужа, — тихо сказала она.
— Глупости. Настоящая жена поддержала бы мужа в его стремлении обрести почву под ногами. А ты думаешь только о себе.
Арина ушла, оглушенная этим холодным, расчетливым цинизмом. Надежды больше не было.
Развязка наступила через неделю. Стас вернулся с работы раньше обычного. В руках у него была папка с документами. Он не раздеваясь прошел в гостиную, где Арина сидела с книгой, и бросил папку на журнальный столик.
— Вот. Можешь ознакомиться.
Арина открыла папку. Сверху лежал официальный документ — исковое заявление. В нем Станислав Игоревич требовал признать за ним право на 1/3 долю в квартире на основании произведенных «неотделимых улучшений».
А потом он произнес фразу, которая стала последним гвоздем в крышку гроба их брака. Он произнес ее почти буднично, глядя куда-то в сторону.
— Мама сказала, что раз я здесь прописан, то имею право на долю, готовься к суду! — угрожал муж.
В этот момент Арина почувствовала не боль и не обиду. Она почувствовала странное, ледяное освобождение. Все стало на свои места. Маска была сброшена. Человек, которого она любила, окончательно исчез, растворился, уступив место жадному и мелочному незнакомцу, повторяющему чужие слова.
— Хорошо, — сказала она ровным, незнакомым самой себе голосом. — Будет тебе суд. А теперь, будь добр, собери свои вещи и уезжай. К маме. Там тебе помогут подготовиться.
Стас опешил. Он, видимо, ожидал слез, истерики, уговоров. А встретил спокойный, холодный взгляд.
— В смысле? Куда я поеду? Я здесь живу. Я здесь прописан.
— Ты здесь больше не живешь. Ты подал на меня в суд, чтобы отнять часть моего дома. Мы больше не семья. Собирай вещи. Если не уйдешь сам, я вызову полицию.
Что-то в ее голосе заставило его поверить, что она не шутит. Он растерянно смотрел на нее, потом его лицо исказилось злобой.
— Ты еще пожалеешь об этом! Я все равно получу свое!
— Посмотрим, — ответила Арина и отвернулась к окну.
Он ушел, громко хлопнув дверью. В квартире воцарилась звенящая тишина. Арина не плакала. Она подошла к книжному шкафу, достала старый семейный альбом. Вот она, маленькая, с двумя косичками, сидит на коленях у бабушки в этой самой комнате. Вот ее родители, молодые и счастливые, на фоне тех же обоев, которые она недавно сменила. Это была ее крепость. И она будет за нее бороться.
На следующий день Арина по совету сестры наняла хорошего адвоката. Елена Сергеевна, энергичная женщина лет пятидесяти, внимательно выслушала ее историю и изучила документы.
— Дело ваше выигрышное на сто процентов, — уверенно заявила она. — «Неотделимые улучшения» — это их единственный, и очень слабый, козырь. Нам нужно будет собрать доказательства, что основные расходы на ремонт несли вы. Вспомните, может, вы платили картой? Есть выписки из банка? Может, сохранились какие-то чеки, договоры с мастерами?
Арина начала лихорадочно вспоминать. Да, большую часть материалов она покупала в крупном строительном магазине и платила картой. Она заказывала установку окон в фирме, и договор был на ее имя. Катя помогла найти свидетелей — общих друзей, которые были в курсе, что ремонт затеяла и оплачивала в основном Арина.
Начался долгий, изматывающий процесс. Суд назначил заседание через два месяца. Все это время Стас жил у матери. Он не звонил, не писал. Только один раз Арина столкнулась с ним в магазине. Он был с Тамарой Игоревной. Свекровь смерила ее презрительным взглядом и, взяв сына под руку, демонстративно прошла мимо. Стас отвел глаза. В этот момент Арине стало его почти жаль. Он выглядел потерянным и несчастным, как марионетка, которую ведут на веревочке.
Первое заседание суда было для Арины тяжелым испытанием. Она увидела Стаса, сидящего рядом со своим адвокатом — скользким типом с бегающими глазками. Стас избегал смотреть ей в глаза. Его адвокат долго и нудно рассказывал, как Станислав Игоревич, не покладая рук, трудился на благо семьи, как он своими руками делал ремонт, в то время как его супруга «лишь присутствовала». Он предъявил несколько фотографий Стаса с дрелью в руках и пару чеков на какие-то незначительные суммы за гвозди и клей.
Когда слово дали Елене Сергеевне, она была краткой и точной. Она представила суду выписки с банковского счета Арины, подтверждающие оплату стройматериалов на крупную сумму, договор с оконной фирмой на имя Арины, показания свидетелей. Аргументы стороны истца рассыпались в прах.
Судья, пожилая строгая женщина, задала Стасу несколько вопросов.
— Скажите, истец, какая у вас профессия?
— Менеджер по продажам, — промямлил Стас.
— У вас есть строительное образование? Опыт работы в этой сфере?
— Нет… Но я помогал. Друзья подсказывали.
— Вы можете предоставить суду смету на произведенные вами работы? Доказательства, что ваши «улучшения» действительно значительно увеличили рыночную стоимость квартиры?
Стас молчал. Его адвокат пытался что-то возразить, но судья его остановила.
Было еще одно заседание, потом еще. Процесс затягивался. Стас и его мать, видимо, поняв, что дело проигрышное, пошли на другую тактику. Они начали распускать про Арину грязные слухи среди общих знакомых. Что она его выгнала на улицу, что она всегда была жадной и расчетливой. Арине было больно, но она держалась. Рядом были сестра и несколько верных подруг, которые знали правду.
Она сменила замки в квартире. Сделала небольшую перестановку. Каждый вечер, возвращаясь с работы, она физически ощущала, как ее дом очищается от чужого, враждебного присутствия. Она начала дышать полной грудью. Она заново знакомилась с собой, со своими желаниями. Оказалось, что ей нравится тишина. Ей нравится читать до полуночи, не боясь, что кто-то будет недовольно ворочаться рядом. Ей нравится спонтанно уехать на выходные к сестре на дачу. Она поняла, как сильно она прогибалась в браке, как часто отказывалась от своих интересов в пользу интересов мужа.
Наконец, наступил день вынесения решения. Арина пришла в суд спокойная и уверенная. Судья зачитала решение сухо и монотонно: в иске Станиславу Игоревичу отказать в полном объеме. Суд не нашел оснований для признания за ним права на долю в квартире.
Стас сидел с каменным лицом. Тамара Игоревна, которая тоже присутствовала в зале, поджала губы так, что они превратились в тонкую ниточку. Когда заседание закончилось, Арина молча вышла из зала.
На выходе из здания суда ее догнал Стас.
— Арина, подожди.
Она остановилась, но не обернулась.
— Я… Поздравляю, — выдавил он. — Может, поговорим? Я думаю, мы… погорячились. Мама была неправа.
Арина медленно повернулась и посмотрела ему в глаза. Она не увидела там раскаяния. Только досаду проигравшего и желание вернуть все на удобные для него позиции.
— Поздно, Стас. Слишком поздно. Ты свой выбор сделал, когда принес мне ту папку. Возвращайся к маме. Она тебе объяснит, что делать дальше.
Она развернулась и пошла прочь, не оглядываясь. Она шла по улице, и впервые за долгие месяцы на ее лице появилась легкая, едва заметная улыбка. Это была не улыбка победителя. Это была улыбка человека, который прошел через бурю и вышел на берег. Да, она потеряла мужа, потеряла пять лет жизни, потраченных на иллюзию. Но она сохранила свой дом. И что гораздо важнее — она сохранила себя. Впереди была новая, неизвестная жизнь. И она была к ней готова.