Двадцать лет назад, когда яблони в нашем саду только начинали цвести, я потеряла не просто подругу Катю.
Мы росли бок о бок с самых пелёнок. Наши матери дружили ещё до нашего рождения, и судьба словно специально поселила нас в соседних домах. Нас путали все — от базарных торговок до учителей в школе. Одинаковые платья, одинаковые косы, одинаковый смех. Мы и сами порой забывали, где кончается одна и начинается другая.
— Вы как сёстры-близняшки, — говорили люди.
— Мы и есть сёстры, — отвечала Катя. — Только не по крови, а по душе.
После школы наши дороги впервые разошлись. Катя вышла замуж за Сергея, своего первого и единственного. Я помню, как она прибежала ко мне с новостью о беременности, ещё до того, как сказала мужу. Её глаза светились таким счастьем, что мне хотелось плакать от радости.
Но судьба оказалась жестокой.
Когда мне сообщили, что Катя умерла при родах, я не поверила. Не могла поверить. Такого просто не бывает — люди не умирают в двадцать лет, не умирают, когда даришь жизнь. Это неправильно. Это несправедливо.
Я не хотела идти прощаться. Не могла заставить себя увидеть её в гробу. Но родители настояли — в нашем селе отказ прийти к покойнику считался страшным неуважением.
— Ты должна проводить её, — сказала мама. — Иначе она не простит.
Вечером я переступила порог Катиного дома. В большой комнате уже стоял гроб, обитый белым атласом. Вокруг — море цветов и тихий плач родственников. Мне указали на единственный свободный стул у изголовья.
Я села и наконец посмотрела на подругу.
Она лежала, бледная, словно восковая кукла. Руки сложены на груди. Лицо спокойное, почти улыбающееся. Но это была не Катя. Не моя живая, смеющаяся, непоседливая Катюша.
Слёзы душили меня, но я не плакала вслух. Просто сидела и смотрела, пока в комнате медленно сгущались сумерки.
Ближе к полуночи люди начали расходиться. По старинной традиции покойник должен был провести три дня и три ночи в родном доме — последнее прощание перед вечной разлукой.
— Останься, пожалуйста, — попросила меня Катина мать, заплаканная, постаревшая за один день. — Не оставляй её одну.
Я кивнула. Как я могла отказать?
После трёх часов ночи сон начал одолевать меня с неумолимой силой. Веки наливались свинцом, голова клонилась к груди. Я встряхивалась, пыталась сосредоточиться, но усталость была сильнее.
— Прости меня, Катюша, — прошептала я, беря её холодную руку в свою. — Прости, что не смогла уберечь тебя. Прости, что ты ушла так рано.
Я начала растирать её ледяные пальцы, пытаясь согреть их своим теплом. Бессмысленно, я знала. Но мне нужно было что-то делать, чувствовать хоть какую-то связь.
И тогда сон накрыл меня, как волна.
Во сне я всё ещё сидела на том же стуле, держа Катину руку. Свечи горели ровным пламенем, отбрасывая дрожащие тени на стены. И вдруг...
Катя открыла глаза.
Я не испугалась. Во сне это показалось естественным. Она медленно приподнялась, села в гробу. Её движения были плавными, почти невесомыми. Она смотрела на меня с той самой улыбкой — знакомой, тёплой, родной.
— Не плачь, — сказала она тихо. — Всё хорошо.
Катя взяла мою руку — ту, которой я согревала её пальцы — и сняла со своей руки кольцо. Серебряное, с маленькой бирюзой, которое ей подарили на день рождения пять лет назад. Она никогда его не снимала.
— Это тебе, — Катя надела кольцо на мой палец. — Оно будет оберегать тебя всю жизнь. Это мой подарок. Мой талисман для тебя.
— Катя, я не могу... — начала я.
Но она приложила палец к моим губам.
— Можешь. И должна. Живи за нас обеих. Живи счастливо.
Я хотела ответить, но вдруг почувствовала что-то странное — лёгкое царапанье на ладони. Кольцо словно ожило, прижалось к коже...
Я проснулась от скрипа двери. В комнату вошла Катина мать с подносом — чай для тех, кто бодрствовал.
Рассвет только начинал сочиться сквозь занавески. Я поморгала, возвращаясь к реальности. Сон был таким ярким, таким настоящим...
И тут я посмотрела на свою руку.
На пальце блеснуло серебро.
Кольцо. Катино кольцо. То самое, с бирюзой.
Сердце ухнуло в пятки. Я посмотрела на руки подруги, аккуратно сложенные на груди. На её безымянном пальце кольца не было.
— Боже мой... — прошептала я.
Я выскочила из комнаты, едва не столкнувшись с Катиной матерью в коридоре.
— Что случилось? — испугалась она.
Я протянула руку, показывая кольцо. Слова застревали в горле.
— Я... я не знаю, как... Мне приснилось... Она надела на меня... Но это же был сон!
Женщина взяла мою руку, внимательно посмотрела на кольцо. Потом на меня. В её глазах не было удивления — только грустная нежность.
— Если она захотела отдать его тебе, значит, так тому и быть, — сказала она просто. — Не снимай. Это её последний подарок.
После похорон я словно провалилась в чёрную яму. Депрессия навалилась тяжёлым одеялом, под которым невозможно было дышать. Я уволилась с работы, перестала выходить из дома. Мир потерял краски.
Тогда я приняла решение — переехала к родителям Кати. Они остались с новорождённой девочкой на руках, маленькой Машенькой, которая стоила жизни своей матери. Им нужна была помощь. И мне нужна была цель.
Я ухаживала за малышкой, качала её по ночам, пела колыбельные. Те самые, что когда-то пела нам моя мама. Постепенно боль притупилась. Не ушла — нет, она осталась где-то глубоко внутри. Но жизнь продолжалась.
Годы шли. Катя не приходила ко мне во снах больше ни разу. Я вышла замуж, родила дочку. И назвала её Катей — в честь той, кого так и не смогла забыть.
Кольцо я не снимала никогда. Оно стало частью меня, как шрам или родинка. И правда, за эти двадцать лет со мной не случилось ничего плохого. Жизнь текла ровно, спокойно, счастливо. Может, это случайность. А может, Катино последнее благословение действительно работает.
Сегодня я снова приехала в село. Яблони цветут так же, как двадцать лет назад. Я иду по знакомой тропинке к кладбищу на окраине.
Родителей Кати уже нет — они ушли несколько лет назад. Машенька выросла, вышла замуж, родила своих детей. Она стала копией матери — те же глаза, та же улыбка. Иногда, глядя на неё, я забываюсь и почти вижу саму Катю.
Я стою у могилы, смотрю на фотографию на памятнике. Катя улыбается мне с портрета — молодая, красивая, вечно двадцатилетняя.
— Привет, подруга, — говорю я вслух. — Прости, что давно не приезжала. Дел было много. Моя Катюша в университет поступила, представляешь? Умница такая выросла.
Ветер шелестит листвой. Птица поёт где-то в кустах.
— Спасибо тебе, — продолжаю я, касаясь кольца на пальце. — За всё. За дружбу. За защиту. За то, что не оставила меня.
Солнце пробивается сквозь облака, освещая надгробие. И мне кажется — или это не кажется? — что Катина улыбка на фотографии становится чуть теплее, чуть живее.
Я стою ещё какое-то время, рассказывая ей обо всём — о семье, о планах, о мелочах жизни. Так же, как мы болтали когда-то, сидя на крыльце в летние вечера.
И где-то в глубине души я знаю — Катя до сих пор рядом. Оберегает.