Ключ скрипнул в замке ровно в девять утра, и у Натальи, стоявшей на кухне в одной футболке, сердце ушло в пятки. Этот звук — скрежет металла, неизбежный, как восход солнца в понедельник. Он означал: конец частной жизни. Наступило время визита Галины Семеновны.
— Андрюша, ты где? — разнесся по квартире звонкий, поставленный голос, не терпящий возражений.
Наталья инстинктивно прижала к груди кружку с горячим кофе, словно это был щит. Холодный паркет под босыми ногами вдруг показался ледяным. Она сделала глоток. Горечь разлилась по языку — вкус дурного предзнаменования.
— Мама? — из спальни послышался сонный, смятый голос Андрея. — А что случилось? Ты же говорила, заедешь после одиннадцати.
— Что случилось? — Галина Семеновна уже появилась в дверях кухни, как королева на осмотре своих владений. Невысокая, плотная, в аккуратном плаще и с огромной сумкой, из которой торчал пакет с чем-то зеленым: всегда свежим укропом. — У меня, Андрюша, планы поменялись. А ты спишь. В девять-то утра! Молодость, не молодость, а дисциплина — голова всему.
Ее холодный, оценивающий взгляд скользнул по Наталье: от макушки спутанных волос до босых ног. Задержался на кружке.
— Кофе? На голодный желудок? Наташа, я тебе сто раз говорила — это яд. Желудок разъедает. Надо овсянку. Или мой витаминный смузи. Я тебе рецепт оставляла.
— Доброе утро, Галина Семеновна, — тихо, но чеканя слова произнесла Наталья.
— Утро будет добрым, если его правильно начать, — отрезала свекровь, водружая свою сумку на стол. — Андрей, вставай, поможешь мне. Я тебе тут полезных круп привезла. И для Натальи травяной сбор, для успокоения нервов. Ты что-то бледная.
Наталья сжала кружку так, что косточки на пальцах побелели. «Для успокоения нервов». О, ирония. Единственное, что могло успокоить ее нервы, полное отсутствие Галины Семеновны.
Андрей, мятый и сонный, появился в дверях, потирая глаза. На нем были застиранные пижамные штаны. Он выглядел как подросток, застигнутый врасплох суровым правосудием.
— Мам, ну я же говорил… можно было позвонить.
— Телефон для посторонних, — отпарировала Галина Семеновна, начиная выгружать из сумки пакеты с гречкой, рисом и каким-то подозрительным иван-чаем. — А я зашла, как к себе. У вас же тут вечный аврал, я хоть с продуктами помогу. Холодильник, кстати, надо разморозить. И льда там уже пол камеры. Это не энергоэффективно.
Она подошла к холодильнику и открыла его, словно это была ее законная собственность. Наталья замерла. Вчера она потратила час, чтобы идеально его вымыть и разложить все по полочкам. Но Галина Семеновна найдет, к чему придраться.
— Так… творог у вас на второй полке стоит. Его надо на верхнюю, там холоднее. А соки… зачем столько соков? Сплошной сахар. Лучше бы компот сварили. Экономнее и полезнее.
— Мам, отстань от холодильника, — слабо попытался возразить Андрей, плюхаясь на стул.
— Я не отстаю, я восстанавливаю порядок! — Галина Семеновна обернулась, и ее взгляд упал на подоконник. — О! А вот и он! Классика!
Она быстрыми шажками подошла к окну и провела пальцем по деревянной раме. Палец остался пыльным. Триумф. Она подняла его, как свидетель обвинения.
— Пыль. В субботу вечером. Наташа, милая, я же показывала тебе, как правильно мыть окна? С двух сторон и с уксусом. А ты, я смотрю, грязной водой протерла.
Наталья закрыла глаза на секунду. Она мыла это окно в среду. Но в ее вселенной пыль появлялась мгновенно, стоило Галине Семеновне переступить порог.
— Галина Семеновна, я вымою, — выдавила она, чувствуя, как по щекам разливается предательский жар.
— Конечно, вымоешь. А то дышать нечем, — свекровь вздохнула, смерив Наталью взглядом, полным сожаления о несостоятельности невестки. — Ладно, садитесь. Пока Андрей чай заваривает, поговорим о деле.
Сердце Натальи снова неприятно кольнуло. «О деле». Эти слова всегда предвещали что-то неприятное.
Она медленно опустилась на стул напротив. Андрей суетливо заваривал чай, стараясь не смотреть ни на одну, ни на другую.
Галина Семеновна устроилась поудобнее, сложив руки на столе. Деловая, собранная.
— Так вот, — начала она, и в голосе зазвенели стальные нотки. — У меня к вам предложение. Вернее, уже почти решенный вопрос.
Наталья почувствовала, как по спине пробежал холодок.
— У моей подруги, Лидочки, беда. Такая беда… — Галина Семеновна сделала драматическую паузу, давая осознать весь масштаб грядущей жертвы. — У нее в квартире ремонт. Капитальный. С перфораторами, пылью, всем этим кошмаром. А жить ей негде. Снимать — денег нет, Лидочка ведь одна, пенсия мизерная.
— Мам, мы же… — начал Андрей, но она его остановила взглядом.
— Я не закончила. Так вот. Ей надо на месяц, ну, максимум на полтора, куда-то деться. И я подумала… а у вас тут просто рай неиспользуемый!
Она широким жестом обвела кухню.
— Гостиная у вас огромная! И диван-еврокнижка, на котором никто не спит. Он прямо просит, чтобы на нем кто-то пожил! Однушка у Лидочки, теснота, а тут — раздолье. И ей хорошо, и вам… ну, вы поможете пожилому человеку. Благое дело.
В квартире повисла тишина. Такая густая, что ее, казалось, можно было резать ножом. Наталья слышала, как стучит ее собственное сердце. Где-то за стеной включили дрель, но этот звук был приглушенным по сравнению с гулом в ее собственной голове.
Лидия. Полтора месяца. В нашей квартире. На нашем диване.
Она посмотрела на Андрея. Он уставился в свою чашку, интенсивно размешивая сахар, которого там не было.
— Андрей, — тихо сказала Наталья. — Ты что-нибудь скажешь?
Он вздрогнул, поднял на нее глаза. В них читалась паника, желание провалиться сквозь землю.
— Ну… мама предлагает… это же ненадолго… и правда, Лидия Петровна человек хороший… — он замялся.
— Конечно, хороший! — подхватила Галина Семеновна. — Тихая, культурная, не пьет, не курит. Утром чай попьет и на целый день на улицу — по магазинам, по подружкам. Вы ее почти и видеть не будете! Как домового.
— Как домового, который будет жить в моей гостиной, — медленно, слово в слово, произнесла Наталья. Она уже не чувствовала ни жара, ни холода. Только странное, ледяное спокойствие. — И пользоваться моим туалетом. Моей ванной. Моей кухней.
— Наташа, не драматизируй! — всплеснула руками свекровь. — Какая «моя»? Это общая семейная квартира! Андрей тут прописан. И он не против помочь пожилому человеку. Правда, Андрюша?
Она посмотрела на сына с таким давлением, что он бессильно кивнул.
— Ну… в общем-то да… Мы же не звери.
Вот он. Момент истины. Молчаливое предательство. Он уже согласился. Без нее. В ее собственном доме ее голос не значил ровным счетом ничего. Она была декорацией. Обслуживающим персоналом.
Наталья медленно поднялась. Руки у нее не дрожали. Она поставила кружку на стол с тихим, но отчетливым стуком. Звук прозвучал как выстрел в гробовой тишине.
Она посмотрела прямо на Галину Семеновну. Прямо в эти холодные, уверенные в своей безнаказанности глаза.
— Нет, — сказала она тихо, но так, что было слышно каждую букву.
— Что «нет»? — не поняла свекровь.
— Лидия Петровна не будет здесь жить. Ни месяц. Ни неделю. Ни дня.
Андрей вытаращил глаза. Галина Семеновна замерла с выражением лица человека, который только что увидел, как стул заговорил.
— Это… это моя квартира, — продолжила Наталья, и голос ее окреп. — Я ее покупала. На свои деньги. До того, как выйти за вашего сына. Прописана здесь только я. И я говорю — НЕТ.
Она сделала паузу, давая этим словам повиснуть в воздухе.
— Я никому не позволю превращать мой дом в бесплатный хостел. Без моего разрешения. Вы поняли, Галина Семеновна?
Она повернулась и вышла из кухни. Шагая по коридору, она слышала за спиной оглушительную тишину, а потом взрывчатую смесь возмущенного вздоха свекрови и сдавленного бормотания Андрея: «Мама, подожди… Наташ, давай обсудим…»
Но щелчок замка в спальне прозвучал громче всех их слов.
Дверь в спальню закрылась, и этот щелчок будто перерезал воздух. Наталья стояла, прислонившись лбом к прохладной поверхности двери, и слушала. Сначала был взрыв — возмущенный, приглушенный шепот Галины Семеновны, похожий на шипение кипятка. Потом — сдавленный, оправдывающийся голос Андрея. Слова разобрать было невозможно, но интонации впивались в спину иголками.
Потом все стихло. Хлопнула входная дверь. Ушла. Наталья почувствовала, как дрожь, которую она сдерживала всем телом, наконец вырвалась наружу. Она сжала кулаки, заставила себя дышать глубже. «Выстояла. Сказала «нет». Впервые».
Она ждала, что будет дальше. Скандал с Андреем? Немые упреки? Плач? Она готовилась к бою, собирая осколки своей воли.
Но то, что случилось дальше, оказалось страшнее.
Андрей не ворвался в спальню. Не требовал объяснений. Когда Наталья через полчаса вышла, решив разговаривать, он сидел на том же стуле на кухне и смотрел в пустую чашку. Лицо его было серым, бесформенным.
— Андрей, — начала она, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Нам нужно поговорить.
Он поднял на нее глаза. В них не было злости. Была усталая, почти отеческая жалость.
— О чем говорить, Наташ? — он тихо вздохнул и отодвинул чашку. — Все уже ясно. Ты показала, кто здесь хозяин. Поздравляю.
Он встал и прошел мимо нее, в ванную. Щелкнул замок.
Это было начало. Начало молчаливой осады.
С того утра Андрей перестал с ней разговаривать. Совсем. Он просто… делал ее невидимкой. Если ему нужно было что-то — например, узнать, где его носки, — он писал смс. Коротко, без обращений. «Носки?». Она могла стоять в двух шагах от него. Он поднимал на нее тот же усталый, отрешенный взгляд и доставал телефон.
Он перестал есть ее еду. В первый же вечер Наталья, пытаясь вернуть хоть каплю нормальности, сварила его любимый куриный суп. Он зашел на кухню, постоял у стола, посмотрел на дымящиеся тарелки.
— Я не голоден, — сказал он в пространство и ушел в гостиную. Через час она услышала, как он заказывает пиццу.
Он спал на диване. Не с гневным скрипом пружин, а тихо, как тень. Утром он аккуратно складывал одеяло и убирал его в шкаф, стирая все следы своего присутствия. Или своего изгнания?
Прошла неделя. Квартира превратилась в ловушку с призраками. Они двигались по ней по разным орбитам, не пересекаясь. Наталья слышала его тихий, подобострастный разговор по телефону в гостиной. С матерью.
— Да, мам… Ничего… Все нормально… Не переживай ты так.
— Нет, не кричала. Просто сказала и все.
— Знаю, знаю… Ничего, переживем…
Она стояла за дверью и чувствовала, как что-то затягивается у нее внутри в тугой, холодный узел. Он не защищал ее. Он даже не защищал их. Он играл роль несчастного сына, которого злая жена поссорила с любящей матерью. Он делал ее тираном в этой истории.
Однажды, придя с работы, она не нашла его дома. На столе в прихожей лежал аккуратно сложенный листок из блокнота. Без «привет», без «пока». Просто слова, выведенные ровным, безличным почерком: «Уехал к маме на дачу. Вернусь завтра вечером».
Она взяла листок. Бумага была холодной. Как все в этом доме за последнюю неделю. Мороз проник в стены, в мебель, в воздух, но холод был внутри, а не снаружи. Она включила отопление на максимум.
Этой ночью она искала разгадку.
Наталья зашла в его кабинет, точнее, в угол гостиной, где стоял его компьютерный стол. Не ища ничего конкретного, она просто надеялась наткнуться на какую-то зацепку. Открыв нижний ящик стола, где он хранил мелочи, она нашла тетрадь.
Старая, потрепанная тетрадь в картонной обложке. Школьная. На обложке детскими каракулями было выведено: «Стихи и сочинения. Андрей И. 4 «Б» класс».
Сердце сжалось от нежности и боли. Она бережно перелистала страницы. И в самом конце, на последнем листе, она увидела этот список.
Текст был написан другим почерком — угловатым, неровным, с сильным нажимом. Рукой Галины Семеновны.
«Чтобы мама не ругалась, я должен:
- Слушаться сразу.
- Не перечить.
- Убирать игрушки.
- Получать пятерки.
- Кушать все, что дают.
- Молчать, когда взрослые разговаривают.
- Любить маму больше всех.»
А ниже, тем же детским почерком, что и на обложке, было выведено: «Исполнено. Андрей».
Наталья выронила тетрадь. Она отшатнулась от стола, как от удара током.
Это был не муж. Это был запуганный мальчик из четвертого «Б», который нашел единственный способ выжить — «молчать, когда взрослые разговаривают». И «любить маму больше всех». Все эти годы он не был ее партнером. Он был заложником старой программы. Его молчание, его уход в себя — это не обида. Это — глубоко укоренившийся страх. Страх перед матерью, который оказался сильнее любви к жене.
Она боролась не с мужем. Она боролась с призраком из его детства. С системой, против которой его воля была равна нулю.
Наталья подняла тетрадь, положила ее обратно в ящик и медленно закрыла его. В квартире было тихо. Но теперь эта тишина наполнилась новым смыслом. Это был не звон обиды. Это был звон капкана, в который много лет назад попал маленький мальчик. И теперь он затянул и ее.
Она поняла, что война только началась. И враг был куда страшнее, чем она думала. Продолжение>>