Людмила Петровна задула последнюю свечу на торте, и гостиная погрузилась в мягкий полумрак августовского вечера. Воздух пах ванилью и легким дымком от фитилей.
На мгновение воцарилась тишина, нарушаемая лишь шорохом посуды.
Людмиле исполнилось шестьдесят. Казалось, целая жизнь пронеслась перед глазами — дом, дети, огород, усталость, которая теперь не отпускала даже по праздникам.
— Спасибо, родные, — сказала она негромко, улыбнувшись сыну и его жене.
Илья ответил ей тёплым взглядом, а вот Сергей Иванович, её муж, сидел мрачный, будто на похоронах.
Праздник испортился ещё до торта. Всё началось с того, что Марина — жена Ильи — появилась в гостиной в новой алой блузке. Ткань мягко переливалась при свете лампы, скромный вырез подчёркивал тонкую шею. Она выглядела празднично, но не вызывающе.
Сергей Иванович даже не поздоровался как следует. Он смерил её взглядом и фыркнул:
— В кого ты только рядишься, Марина? В актрису, что ли? Или на карнавал собралась?
— Сергей Иванович, это просто блузка, — тихо ответила она. — Я купила её специально к маминому дню рождения.
— Ну да, специально, — пробормотал он. — На такие наряды у тебя, значит, деньги есть, а на приличие — нет.
Илья напрягся, но промолчал. Людмила Петровна попыталась сгладить ситуацию:
— Серёжа, ну что ты опять? Девочка нарядилась — праздник ведь!
— Праздник… — буркнул муж. — Когда я в её возрасте был, женщины так не ходили. Всё напоказ!
Марина опустила глаза. Её щеки покраснели, но она сдержала себя.
В воздухе повисла неловкость. Даже свечи будто горели тише.
Когда гости начали поднимать бокалы, Сергей Иванович снова не удержался:
— Илья, ты хоть жену свою научи себя вести. Смеётся, как школьница.
— Пап, хватит, — спокойно сказал Илья. — Всё хорошо, не начинай.
— А я и не начинаю, — огрызнулся он. — Просто глаза режет.
Людмила Петровна перевела разговор на внуков, на огурцы, на погоду. Все старались притвориться, что ничего не произошло.
Но каждый знал: праздник уже треснул по шву, и сквозь него сочилась усталая злоба, накопленная за годы совместной жизни.
—————————————————————————————————————
Извините, что отвлекаю. Но... В моём канале Еда без повода в начали выходить новые рецепты. Подпишись чтобы не пропустить!
—————————————————————————————————————
Невидимый разлом
После ужина гости стали расходиться, оставляя на столе пустые бокалы и следы от ложек на тарелках. Когда последняя соседка закрыла за собой дверь, в квартире остались только четверо: Людмила Петровна, её раздражённый муж, их сын и Марина.
Сергей Иванович тяжело поднялся из-за стола.
— Всё, праздник окончен. Я устал, — сказал он и пошёл в спальню, хлопнув дверью так, что дрогнули стекла.
— Мама, не переживай, — тихо сказала Марина. — Он просто устал.
— Да я уже привыкла, — грустно вздохнула Людмила. — У него характер… как гранит.
Она с грустью посмотрела на опустевший торт. Одна свечка догорела, оплыв на блюдо.
— Пойду чай поставлю, — предложила Марина и направилась на кухню.
Илья молча помог ей убрать со стола.
Людмила слушала их шаги, шорох посуды, и думала: как-то всё пошло не так. Ей хотелось семейного тепла, смеха, а вместо этого — обиды, недосказанность.
Когда Марина вернулась с чайником, в коридоре послышался грохот. Сергей Иванович, видимо, снова хлопнул дверцей шкафа.
— Господи, — выдохнула Людмила. — Ну зачем он всё время злится?
— Я не знаю, мама, — Илья тяжело опустился на стул. — Он постоянно к Марине придирается. Как будто она ему что-то должна.
— Он стал другим, — вздохнула мать. — С годами озлобился. Раньше он был веселым, шутил, цветы мне дарил... А теперь словно всё в нём высохло.
Марина молчала, глядя в кружку.
— Я стараюсь не обижаться, — сказала она тихо. — Но сегодня он… он будто специально хотел унизить.
Людмила погладила её по руке.
— Не принимай близко к сердцу, милая. Он просто ревнует к молодости.
Эти слова застряли в воздухе. Илья нахмурился, а Марина удивлённо подняла глаза:
— Ревнует? Ко мне?
— Не в том смысле, — поспешно пояснила Людмила. — Просто тяжело ему, что жизнь идёт, а он стареет. Ты же понимаешь.
Но Илья понимал другое: под этим "тяжело" скрывалась какая-то нездоровая злость, которая с каждым годом только росла.
Он посмотрел на дверь спальни — за ней пряталась буря, что ещё не вырвалась наружу.
И он чувствовал: сегодня она всё же прорвётся.
Взрыв
Илья больше не выдержал. Он тихо встал из-за стола, прошёл по коридору и без стука открыл дверь в спальню родителей.
Сергей Иванович лежал на кровати, глядя в потолок. Лицо у него было мрачное, будто высеченное из камня.
— Пап, — начал Илья. — Давай без криков, но я должен сказать. Хватит издеваться над Мариной. Что она тебе сделала?
— Сделала? — усмехнулся отец, не глядя на него. — Она своим видом уже всё сделала. Ходит, крутится, будто актриса.
— Ты серьёзно? — нахмурился Илья. — Это просто одежда. Нормальная, красивая, женственная.
— Женственная? — передразнил Сергей Иванович. — Да она в этом шёлке как кукла! Думаешь, приятно смотреть, как твоя жена мельтешит перед глазами, а мой сын на неё слюной исходит?
— Пап! — Илья резко повысил голос. — Что ты несёшь?
Тот сел, покраснев.
— Я говорю, как есть! В наше время женщины вели себя скромно. А не ходили полуголыми, чтобы мужики глазели.
Илья вздохнул, чувствуя, как закипает кровь.
— Ты просто не понимаешь. Время другое. Она не выставляется напоказ — она просто ухоженная! И тебе, похоже, именно это и не даёт покоя.
— Мне? — фыркнул Сергей Иванович. — Да я таких, как она, сотню видел! Думают, что молодость вечна. А потом сами рыдают у зеркала.
— Ты её ненавидишь, потому что она тебе напоминает, что ты стареешь, — выпалил Илья.
Молчание повисло тяжёлой стеной.
Сергей Иванович посмотрел на сына и вдруг, будто сорвавшись, выкрикнул:
— Думаешь, я не вижу, как ты на неё смотришь? А я? Я что, не человек? У тебя вся жизнь впереди, а у меня — всё позади! Доживаю с… со старухой!
Он осёкся. Комната погрузилась в мёртвую тишину.
На пороге стояла Людмила Петровна, побледневшая, с рукой, застывшей на дверной ручке.
Илья молчал. Даже дышать не мог. А из кухни выглянула Марина — растерянная, испуганная.
Сергей Иванович закрыл лицо руками.
— Я… не то хотел сказать, — пробормотал он. — Просто… тяжело всё это.
Людмила Петровна сделала шаг вперёд, но голос её дрогнул:
— Серёжа… ты понимаешь, что сказал?
Он не ответил. Только отвернулся к стене.
А Илья, стоявший посреди комнаты, впервые в жизни почувствовал не злость — а жалость. К отцу, к матери, ко всем им. Потому что в этих словах прозвучала не ненависть — а отчаянная зависть к жизни, что уходила от него навсегда.
Зависть и горечь
Марина стояла у двери, бледная, сжимающая руки, как школьница, вызванная к доске.
Тишина звенела.
Наконец она тихо спросила:
— Сергей Иванович… вы завидуете Илье? Из-за меня?
Он не поднял головы. Но плечи его дрогнули.
— Я… не знаю, — глухо сказал он. — Просто когда смотришь на вас… всё внутри крутит. Будто жизнь уходит, а ты стоишь на месте.
Людмила Петровна тяжело села рядом с ним на кровать. Положила руку на его седые волосы.
— Серёжа… ну что ты такое говоришь? Мы же с тобой прожили жизнь. Разве этого мало?
— Мало, — сказал он почти шёпотом. — Хотелось бы хоть раз ещё… почувствовать, что живой. А теперь только дача да таблетки.
Людмила отвела глаза. В груди защемило.
А Илья стоял, не зная, что сказать. Всё это было слишком откровенно, слишком нелепо.
Марина сделала шаг вперёд.
— Я не виновата, что вы стареете, — сказала она спокойно, но твёрдо. — Илья любит вас. Я тоже стараюсь быть вежливой. Но ваши слова… они обидные.
— Обидные? — глухо усмехнулся Сергей Иванович. — А правда всегда обидна.
Людмила повернулась к нему, и в глазах её сверкнула усталость, накопленная за годы:
— Ты всю жизнь обижаешь людей, Серёжа. И называешь это правдой. Может, дело не в возрасте, а в том, что тебе просто нравится ломать чужие души?
Он ничего не ответил. Только отвернулся к стене, словно пряча глаза.
Повисла долгая пауза.
Тогда Марина, словно решившись, сказала с лёгкой усмешкой:
— Я, конечно, могу и в халате ходить, если вам так спокойнее. Но в парандже точно не выйду.
Людмила резко подняла голову:
— Что ты сказала?
— То, что думаю, — ответила Марина. — Я вас уважаю, но переступать через себя не стану.
Эта дерзость будто вырвала Людмилу из оцепенения. Она вдруг ощутила, как в ней поднимается то самое старое чувство — обида, боль, ревность.
И пока никто не ожидал, сорвалась с места, указав на Марину пальцем:
— А ты вообще сюда больше не приходи! — крикнула она. — Мужа моего решила окрутить? Вертихвостка!
Марина отступила, ошеломлённая.
Илья вскрикнул:
— Мама, ты что несёшь?!
Но в глазах Людмилы уже горел тот самый огонь, который вспыхивает, когда внутри копится слишком много несказанного.
Последняя капля
— Мама, хватит! — голос Ильи дрожал, но он попытался говорить спокойно. — Что за бред ты несёшь?
— Никакой не бред! — вспыхнула Людмила Петровна. — Я женщина, я всё вижу! Она ходит тут, красуется, будто невеста на подиуме. Думаешь, я не замечаю, как твой отец на неё косится?
— Мама! — Илья вскочил, хлопнув ладонью по столу. — Да он на всех косится! Это не повод выливать на Марину всё, что у вас между собой!
— Сынок, — вмешался Сергей Иванович, хрипло, устало. — Не повышай голос. Мать права. Невестка могла бы и поскромнее выглядеть. Всё-таки не вечеринка, а день рождения пожилой женщины.
Марина выдохнула, не веря своим ушам.
— То есть вы всерьёз думаете, что я сюда пришла, чтобы кого-то… окрутить?
— А разве нет? — подняла брови Людмила Петровна. — Или ты думаешь, старые не чувствуют, когда их молодостью тычут в лицо?
— Люда! — резко оборвал её Сергей, но было поздно — слова уже вылетели, как пули.
Марина густо покраснела.
— Знаете, я всегда старалась быть вежливой. Всегда думала, что вы — семья. Но если для вас я просто вертихвостка — значит, ошибалась.
Она медленно повернулась к Илье.
— Пойдём, — сказала спокойно.
— Подожди, — мать встала, скрестив руки. — Думаешь, я тебе позволю вот так хлопнуть дверью?
— Я думаю, — ответила Марина твёрдо, — что у нас с Ильёй есть свой дом. И своё достоинство.
Илья подошёл к матери и посмотрел прямо в глаза:
— Хочешь, чтобы я остался? Без неё?
— Я хочу, чтобы ты одумался! — крикнула она. — Женщина должна быть скромной, а не этой…
— Всё, — оборвал её сын. — Мы уйдём.
Он взял Марину за руку. Та посмотрела на него благодарно — без слёз, без истерики, просто устало.
Через пять минут хлопнула входная дверь.
В квартире повисла мёртвая тишина.
Людмила Петровна стояла у окна, глядя в темноту, где только что исчезли фары их машины.
Сергей Иванович сел в кресло и прикрыл глаза.
— Ну и чего добилась? — глухо спросил он.
— Справедливости, — ответила она, хотя голос дрогнул.
Но внутри ей стало холодно, будто из дома вынесли не молодых — а последнюю тёплую надежду.
Разрыв
Марина и Илья ехали молча. Ночь за окном казалась бесконечной. Фары скользили по асфальту, отражаясь в мокрых лужах.
— Что это было? — наконец спросила Марина. — Я пыталась понять, но не могу. Они ведь нормальные люди. Или были.
— Не знаю, — ответил Илья, сжимая руль. — Мне кажется, отец просто… завидует. Молодости, жизни, тебе. А мать — ревнует его даже сейчас.
Марина горько усмехнулась.
— Прекрасно. Получается, я виновата в их старости?
— Нет, — тихо сказал Илья. — Ты просто напомнила им, что время идёт.
Они подъехали к дому. Лифт поднимался медленно, будто тоже устав от этого вечера.
Дома Марина сняла блузку и бросила на стул.
— Хоть сожги её, — сказала она с иронией. — Символ всех бед.
— Не глупи, — улыбнулся Илья, но улыбка вышла грустной. — Всё нормально, забудь.
Он обнял её. Они стояли молча, слушая тишину, пока не зазвонил телефон. На экране высветилось: "Мама".
Илья вздохнул и ответил.
— Да, мама.
Голос Людмилы был холоден, как лёд:
— Я хотела сказать, что если твоя жена и дальше собирается приходить к нам, пусть соблюдает приличия. Никаких коротких юбок, вырезов, шпилек и макияжа. У нас теперь дресс-код.
Илья усмехнулся.
— Может, ей и не краситься? Или вообще в платке ходить?
— Вот именно! — с готовностью подхватила мать. — Без показухи, как нормальная женщина!
Он замолчал, потом сказал спокойно:
— Хорошо, мама. Тогда мы просто не придём.
— Подожди, Илья… — голос Людмилы дрогнул. — Тебе-то никто не запрещает.
— Нет, мама. Или мы с Мариной вместе, или никак. Всё, хватит.
Он положил трубку.
Марина подошла, прислонилась к нему плечом.
— Ну? — спросила.
— Всё. Конец спектаклю, — ответил он.
Они сидели в тишине. За окном тихо шелестел дождь.
Сергей Иванович и Людмила Петровна больше не звонили. Илья тоже не тянулся первым.
Иногда он смотрел на старый семейный альбом и думал, что там — другая жизнь. Там смех, солнце, молодость.
А теперь — только тишина. Густая, вязкая, как старость, от которой не скрыться никому.
Погрузитесь в наши другие захватывающие истории! Прочитайте эти рассказы!