Предыдущая часть здесь.
Лейло впервые находилась в замкнутом пространстве кабины фуры с двумя незнакомыми мужчинами. Это очень ее смущало. Она забилась в угол заднего сиденья, застеленного тюфяком, ворохом пледов, и сидела тихо как мышь. Водители, в свою очередь, ее словно не замечали. Но это не было пренебрежением, скорее наоборот, проявлением уважения: не принято в Узбекистане разглядывать чужих замужних женщин, тем более заговаривать с ними. Так и ехали километр за километром. Когда одному из водителей требовался отдых, Лейло пересаживалась на переднее сиденье, освобождая лежанку, ей тоже давали возможность немного поспать.
Лейло очень волновалась, не задержат ли ее на границе Узбекистана и Казахстана, но пограничный переход Гишт-Куприк миновали без осложнений. Горы остались позади и потянулись бескрайние, бесконечные казахские степи. Не за что глазу зацепиться, ничто не отвлекает от тяжелых мыслей. Лейло переживала, что уехала не попрощавшись с детьми, ничего им не объяснив, не сказав, что обязательно заберет их, как только устроится – словно бросила, как кукучи[1], подкинула в чужое гнездо. Как ими живется без мамы? Простят ли ее?
Пограничный переход Жайсан тоже миновали благополучно, и вот она – Россия. Здесь никто не задержит беглянку и не вернет к ненавистному мужу. Казахские степи сменились ковыльными оренбургскими, здесь уже чувствовалось дыхание осени. Вдоль дороги замелькали перелески, все чаще попадались речушки, озера. В придорожных кафе и заправочных станциях звучала русская и какая-то незнакомая речь – оказалась башкирская. Лейло отвлеклась от тяжелых мыслей, все вокруг было ново, интересно: не только речь, но и дома, одежда людей, манера общения.
А фура мчалась все дальше по огромной стране. И вдруг – целое море воды! Волга! Лейло и не представляла, что реки могут быть такими полноводными. Дух захватывало от русской природы. Потянулись леса, березняки в осеннем разноцветье, могучие ели… Лейло вертела головой, стараясь ничего не пропустить – вот она какая, Россия.
Женщина так утомилась от впечатлений, что проспала въезд в Москву, проснулась, когда началась разгрузка фуры. Лейло выбралась из кабины, вытащила объемистую сумку, которую ей перед отъездом вручила Замира со словами: «Вот, возьми, тут кое-какие теплые вещи. И не отказывайся: в Москве уже осень, впереди зима. Хочешь выжить – бери». Подруга была права, Лейло сразу продрогла под моросящим дождиком. Она открыла сумку, вытащила куртку, натянула на себя, накинула на голову капюшон. Куртка была ей велика: капюшон сползал на нос, рукава закрывали пальцы, но зато стало теплее и не так сыро. Лейло в растерянности топталась возле фуры, не зная, куда податься. Тем временем разгрузка завершилась, водители сели в кабину, посигналили ей, то ли прощаясь, то ли требуя отойти подальше, фура развернулась и уехала. Последняя ниточка, связывавшая ее с Узбекистаном, оборвалась.
По широкому проспекту между невероятно многоэтажными домами мчались машины. Окна в домах сияли разноцветными звездами, где-то высоко скрываясь в облаках. Прохожие под зонтами спешили по своим делам, а Лейло все стояла под дождем, боясь отойти и потеряться в этом море людей, зданий, машин. Вспомнила, что должна позвонить по телефону, который ей вручил Карим перед отъездом, – свой телефон она выбросила в урну еще в Намангане. Вскоре после звонка подъехала легковая машина, из нее вышел мужчина и окликнул ее. Родная узбекская речь прозвучала как музыка.
Легковое авто мчалось по вечерним московским улицам. Взгляд выхватывал знакомые по открыткам, фильмам, телепередачам здания. Лейло не успевала сообразить, что это, а уж промелькнуло, уже новая картинка перед глазами. Наконец подъехали к старенькой пятиэтажке, забытой меж новых высоток, поднялись на четвертый этаж. Провожатый, назвавшийся Улугбеком, позвонил в звонок возле обшарпанной двери, потом побухал в дверь кулаком.
Дверь открыла молодая беременная узбечка, невысокого роста, круглолицая, с тщательно убранными под платок волосами и в просторном платье, из-под которого выглядывали традиционные штанишки. Лейло на мгновение показалось, что она не в огромной чужой Москве, а в своем родном Намангане.
– Ассалом алейкум, Мадина, – поприветствовал ее мужчина. – Вот, принимайте пополнение. Только что из Ташкента.
Лейло назвала свое имя и по привычке слегка поклонилась, приложив руку к груди.
– Алейкум ассалом, – приветливо улыбнулась Мадина, – добро пожаловать, проходите, пожалуйста.
Гости прошли в комнату, заполненную двухъярусными железными койками, словно в казарме. На одной из коек спал мужчина. Часть комнаты была отгорожена перегородкой из кусков фанеры и картона.
– Рожать-то скоро будете? – мимоходом спросил Мадину Улугбек.
– Да уж со дня на день, – ответила та.
– Ну, Аллах в помощь, – кивнул мужчина и обратился уже к Лейло, – Давайте ваши документы, оформлю миграционную карту и патент на работу. А до тех пор постарайтесь не отходить далеко от дома. Со всеми вопросами – к Мадине, она тут за хозяйку.
Провожатый забрал документы и ушел, оставив женщин наедине.
– Пойдемте, Лейло, я покажу вам комнату и где у нас что, а потом поужинаем и познакомимся поближе, расскажете откуда вы, и что вас привело в этот вавилон, называемый Москвой.
Собственно, показывать было не так много: обычная трехкомнатная хрущевка. Из проходной комнаты они попали в маленький тамбур, в который выходили две двери, одна вела в комнату, где проживала семья Мадины, ее муж и дочка, а за другой находилась «женская половина»: в тесное пространство втиснулись две двухъярусные кровати, продавленное кресло между ними, табурет возле окна. Подоконник служил столом, судя по стопкам тарелок, чашек, накрытых чистым полотенцем. Часть стены при входе занимал самодельный стеллаж, собранный из полированных досок, бывших когда-то другой мебелью. На одной из полок стоял маленький телевизор.
– Занимайте вот эту кровать, – Мадина указала на верхнюю койку справа, – она только вчера освободилась, вам повезло. Я даже не успела поменять белье. Сейчас принесу чистый комплект. А вещи можно сюда, это будет ваше отделение – она открыла одну из створок стеллажа. Здесь живут еще три женщины, они сейчас на работе. Женщины хорошие, вечером придут – познакомитесь. В проходной комнате живут мужчины. Их можно не опасаться, у всех семьи дома, в Узбекистане, но лучше, все-таки на ночь запираться на ключ, и лишний раз не выходить из комнаты, глаза не мозолить. За перегородкой живет еще одна семья с двумя детьми. Муж работает грузчиком на рынке, а жена присматривает за детишками, своими и соседей по рынку. Советую вам прямо сейчас принять душ с дороги, потому что скоро здесь станет многолюдно, в ванную и туалет попасть будет непросто. А после ванны приходите на кухню, покушаете и поболтаем.
Санузел оказался обшарпанным, с отвалившимися кафельными плитками, и добела вытертым линолеумом на полу, но на удивление чистым. Потрескавшаяся ванна была тщательно вычищена. Открытые полки над раковиной, заставленные многочисленными стаканчиками с зубными щетками, тюбиками пасты, мыльницами тоже были чистыми.
В тесной кухне Лейло ждал горячий обед: пиала с шурпой, лепешка, чай. Мадина не была словоохотливой собеседницей, больше задавала вопросы, чем говорила о себе, но слушательницей она оказалась внимательной, сочувствующей. Лейло и не заметила, как рассказала ей всю свою историю, поделилась страхами и печалями.
Тем временем квартира наполнялась жильцами, сколько их было, Лейло сосчитать не могла. По квартире забегали дети, Мадина не успевала кипятить чайники, заваривать чай, разливать шурпу по пиалам, ломать лепешки, ей стало не до разговоров. Лейло ушла на женскую половину. Там уже светился экран телевизора, две девочки играли в куклы на нижнем ярусе кровати. К ночи перенаселенная квартира затихла, лишь светились на кроватях экраны телефонов в руках тех, кому не спится.
Лейло тоже не могла уснуть. Она осторожно поворачивалась с боку на бок, опасаясь упасть с верхнего яруса кровати. Снизу раздавался храп, изредка хныкал ребенок, скрипели половицы в соседней комнате.
«Как тут можно жить? Зачем я приехала? Неужели мои детки, после вольницы в доме Каримовых, после комфорта в доме Замиры, должны будут выживать в этом холодном чужом городе, в этой трущобе? – думала Лейло, – Нет, нет, это невозможно! Но что же делать? Не возвращаться же назад к Алдару… И это невозможно… С таким трудом удалось вырваться самой и вырвать из его рук детей! Надо идти до конца, обратной дороги нет".
Она вытерла слезы отчаяния и попыталась сама себя успокоить: "Если смотреть на ситуацию, как на временную, то все не так уж плохо, – дети в безопасности, под присмотром Замиры; мне удалось уехать в Россию, благополучно добраться до Москвы; я не под открытым небом, какое-никакое – а пристанище – тепло и сухо, хоть за окном льет дождь; я сыта, здорова, мне помогают с документами. Да все просто отлично! А бытовые трудности – это все временное, главное, что зацепилась".
С этими мыслями Лейло постепенно погрузилась в беспокойный сон. Но долго спать ей не пришлось, за окном едва затеплился серый осенний рассвет, как в комнате вспыхнул свет. Женщины собирались на работу, захныкали разбуженные дети. Через некоторое время соседки ушли. Лейло вновь задремала. Сквозь сон почувствовала, как чья-то рука теребит ее за плечо.
[1] Кукукчи – кукушка (узб.)
Продолжение следует...