Поэт и Ангел хранитель
Он не видел ее, но всегда чувствовал. Она была его тихим вдохновением, шепотом в утренней заре, что рождал строчки, и ветерком перелистывающим страницы. Она была Ангелом-Хранителем, а он — всего лишь поэт с душой, полной трепетного смятения.
Годами Она парила незримой тенью у его плеча, оберегая от бед, направляя его шаги. Она ловила его стихи, еще не записанные, рожденные где-то в глубине сердца, и знала его душу лучше, чем кто-либо. И в этой божественной близости рождалось земное, запретное для неё чувство — любовь.
Она полюбила тихий свет в его глазах, когда он подбирал нужное слово, и боль, что туманила их, когда слова не находились. Она влюбилась в того, кого должна была хранить, но с кем не могла разделить ни взгляда, ни прикосновения.
Однажды, когда Он, глядя на закат, прошептал: «Я чувствую, будто кто-то незримый держит мою руку, и от этого сердце разрывается от нежности», — Она не выдержала. Она явилась перед ним в сиянии своих белых крыльев, не ангел хранитель, а ангел с разбитым сердцем.
Их миры соприкоснулись. Он касался ее крыльев, и они звенели, как хрустальные струны. Они говорили ночами напролет, но между ними всегда была незримая стена — закон Небесной Канцелярии. «Хранитель не может принадлежать тому, кого хранит», — гласили древние скрижали. Любовь смертного и бессмертного была семенем хаоса.
Наставник, седовласый архангел, явился к ней с последним предупреждением. «Выбери, дитя света: твое предназначение или его гибель. Близость к тебе сожжет его душу. Ты — шторм, а он — свеча».
Она смотрела с небес на маленький домик Поэта, где он писал новое стихотворение — о ней. Она видела, как его одинокая тень скользит по стенам. И она сделала свой выбор.
Она вернулась к нему на рассвете, стоя на краю облака. «Я не могу хранить тебя с небес, — сказала она, и голос ее дрожал. — Я буду хранить тебя на земле».
Он с ужасом смотрел, как она шагнула в пустоту. Но это не было падением. Это было освобождение. С небес посыпались перья, белые, как снег, и таявшие в воздухе. Ее крылья, бывшие символом ее силы и вечности, рассыпались в сияющую пыль. Боль была всепоглощающей, будто рвали на части саму душу, но она летела навстречу своей судьбе.
Она упала на колени, больше не сияющая, не невесомая. Просто девушка, с большими, полными слез глазами и в простом платье. Дрожащей рукой она дотронулась до своей спины — там не было ни крыльев, ни боли, только гладкая кожа. Она была обыкновенной. Она была смертной.
Дверь скрипнула. На пороге стоял поэт, с лицом, мокрым от слез. Он не видел ее падения, но почувствовал в сердце жгучую пустоту, а затем — новое, хрупкое присутствие. Он подбежал к ней, подхватил на руки и прижал к груди.
— Ты останешься? — прошептал он, боясь, что она растает как сон.
— Навсегда, — выдохнула она, и в этом слове было больше силы, чем во всех ее ангельских заклятьях.
Они продолжали любить друг друга. Уже не поэт и ангел, а просто мужчина и женщина. Он писал стихи о земной любви, такой же хрупкой и прекрасной, как утренняя роса. Она училась чувствовать: как обжигает горячий чай, как щекочет трава под босыми ногами, как сладко засыпать в объятиях любимого под мерный стук его сердца.
Она нашла свое небо не в бескрайних высях, а в его взгляде. И ее счастливый конец начался именно тогда, когда она отважилась упасть.
Константин Цунамин