Зима девяносто четвертого. Морозная Литва дышала тишиной, как будто ничего вокруг не менялось. На стрельбище в пригороде Каунаса стояла семнадцатилетняя Милита Транкаутене — худенькая биатлонистка, будущий мастер спорта, дочь электрика и парикмахерши. Она целилась в мишень с привычным азартом: дыхание ровное, руки твердо держат винтовку, звук выстрела тонет в снегу. В тот момент никто не мог знать, что именно этот навык — не медальный, а смертельный — определит всю её жизнь.
После распада Союза спорт рухнул вместе со страной. Федерация биатлона закрылась, база — обанкротилась. Денег не было даже на проезд до тренировок, не говоря уж о выездах на соревнования. Молодым спортсменам оставалось либо бежать за границу, либо искать любую работу. И когда из Чечни пришла весть о “контрактах” для стрелков — щедрых, по восемьсот долларов за точный выстрел, — Милита почти не сомневалась.
Ей обещали короткую командировку: «месяц-два, максимум». Обещали, что стрелять придется не по людям, а по «мишеням». В реальности мишенями оказались бойцы. В конце девяносто четвертого Милита с пропуском “гуманитарной миссии” села на поезд до Владикавказа, а дальше — по разбитым дорогам на стареньком “Икарусе” в сторону Грозного.
Так началась её стрельба без аплодисментов, где вместо финишной ленточки — дымящиеся дома, вместо фанатов — боевики, а вместо медалей — долларовые купюры, свернутые в патронные ленты. На стрельбище Милита ловила дыхание, а здесь — только тишину после выстрела. Ту самую тишину, в которой умирает спорт, и рождается война.
Когда Милита Транкаутене впервые ступила на развалины Грозного, её белое спортивное трико — тот самый костюм биатлонистки — выглядело нелепо. На фоне обугленных домов и запаха гари он словно символизировал что-то чужое, несоответствующее месту. Но этому несоответствию и был смысл. Именно отсутствие внутренней связи с землёй, с людьми, с войной позволяло ей стрелять без сомнений. Её тренировали попадать в цель — теперь эти цели были движущимися, кричащими и кровоточащими.
Её первое задание — наблюдательный пост на восточной окраине города. Имя офицера, которого она убила, неизвестно. Она тогда всё ещё дрожала, винтовка тряслась в руках. Но первый выстрел попал точно — не в голову, как учили на войне, а ниже пояса. Мужчина рухнул, закричал, к нему бросились товарищи, и Милита выстрелила снова. Позже она рассказывала кому-то из своих — «страх проходит после третьего раза».
Вскоре она перестала бояться звуков. Лязга затвора, ударов гильз, даже радиопереговоров на русском. Она работала как на соревнованиях: дыхание ровное, выстрел — пауза — проверка. Каждое попадание — отметка на прикладе. За офицера — звёздочка, за солдата — крестик.
Её техника считалась «особенной». Она стреляла только ниже пояса — чтобы солдат не умер сразу, чтобы он кричал. Для неё это была не жестокость, а стратегия. Крик привлекал других, и тогда начиналась настоящая охота. Она снова, снова, жала на курок... Те, кто выжил, потом рассказывали, что этот звук — не плач, а механический визг, издаваемый человеком, в котором уже нет человека. И где-то на крыше, в белом трико, бывшая спортсменка методично ставила новую зарубку на прикладе винтовки.
К весне девяносто пятого о Милите Транкаутене знали все — и свои, и чужие. В отрядах чеченских боевиков она стала почти легендой, женщиной-призраком с холодной точностью и металлическими глазами. На прикладе её винтовки было восемнадцать зарубок — восемнадцать подтверждённых жизней. Не больше и не меньше. Каждая метка сопровождалась коротким молчанием, словно минутой уважения к самой себе.
В отряде Басаева к ней относились с суеверным страхом. Её вроде бы уважали, но ни один боец не хотел оставаться рядом с ней надолго. Говорили — она не человек. Несколько пленных чеченцев позже вспоминали, что Милита почти всегда улыбалась во время выстрела — не от радости, а как спортсменка, довольная результатом. «Она делала это слишком спокойно», — говорил один боевик, — «словно просто тренировалась».
Но в войне есть граница между ремеслом и наслаждением — и она эту границу переступила. Ходили слухи, что после каждого боя Милита не спала, долго чистила оружие, шепча себе под нос счёт: раз, два, три… до восемнадцати. А ночью — вставала и выходила стрелять по собакам, лишь бы не потерять навык.
Некоторые утверждали, что в ней умер человек, другие — что там и не было человека вовсе. Один сержант, побывавший под Аргуном, рассказывал: «Когда нашли её крышу, на месте лежала белая винтовка, выжженная по дереву как будто от тепла рук. В углу — фантик от литовского шоколада и восемнадцать насечек на прикладе. Только вот самой её там не было. Ушла в ночь, тихо, как стрельба».
Эта история — не просто о киллере в спортивном костюме. Это о том, как выстрел может съесть душу быстрее, чем голод. И где-то среди выжженных руин Грозного осталась тень девушки, которая когда-то просто мечтала о медали.
Летом девяносто пятого года имя Милиты Транкаутене уже произносили с уважением и страхом — и даже в рядах боевиков, и у российских солдат. На прикладе её винтовки было восемнадцать зарубок — меток на каждый убитый выстрел, которые она считала не просто цифрами, а долями собственных духовных потерь. Её звали «Белая Колготка» — не из-за белого трико, а за холодную точность и безжалостность, с которыми она выполняла свою «работу».
В отряде считали, что она не стреляет ради денег — это было просто её ремесло и, возможно, единственная потерянная часть человеческого тепла, которую она пыталась удержать. Говорили, что её глаза были стеклянными, лишёнными страха и жалости. «Как будто там внутри уже давно никто не живёт», — рассказывали товарищи.
Сознание солдат, попадавших под её прицел, вспоминало холодную равнодушную женщину, которая не просто убивала — она превращала каждого выжившего в обречённого. Техника её была подчинена не только расчету, но и психологическому воздействию — попадание ниже пояса означало мучения, крики, а за ними — смерть. Именно эту игру Милита знала лучше всех.
Солдаты утверждали, что её холодный взгляд мог пронизать насквозь, её руки не дрожали даже под градом ответного огня. Многие считали её ходячим мифом — живым воплощением ужаса, движущимся в белом, кто не оставлял шансов ни своим, ни чужим.
В августе тысяча девятьсот девяносто пятого года Милита Транкаутене должна была попасть в руки российской спецслужбы для допроса — как яркое доказательство иностранного вмешательства в чеченский конфликт. Но вместо этого, по документам, она оказалась участницей трагической аварии — вертолет потерял управление, и она выпала из него. Именно так была официально зафиксирована её смерть. Однако, в Москве и Вильнюсе долго не желали ни подтверждать, ни опровергать факт гибели.
В вашу память закрались вопросы. Почему тела не нашли? Почему официальная версия — авария? Пока что никто не признал её тела, и даже военные и официальные источники странно молчат. Люди и по сей день задаются вопросом — действительно ли Милита Транкаутене погибла при загадочных обстоятельствах или её «убрали» так же тихо, как и появилась в качестве легенды. В мире, где мифы пользуются большей популярностью, чем правда, этот случай остается одной из самых жутких загадок чеченской войны.
История Милиты Транкаутене — это одна из самых загадочных и противоречивых легенд чеченской войны. Поисками её занимались даже журналисты из "Московских новостей", которые обыскали всю Литву и Прибалтику, однако официально её личность так и не была подтверждена. В спортивных школах и федерациях биатлона не нашли ни одной спортсменки с такой фамилией, а в архивах и у тренеров её просто не было.
Это породило массу разговоров и слухов: Милита стала больше символом, чем реальным человеком, легендой «белых колготок», которая существовала как идеальный образ врага для демонизации противника. Российские военные рассказывали о женщинах-снайперах с лёгким европейским акцентом, но в конечном счёте было ясно, что настоящих прибалтийских снайперш в войне было очень мало, а истории о них — собраны из отдельных фактов и преувеличений.
Тем не менее, имя Милиты Транкаутене прочно вошло в армейский фольклор и стало символом чуждой и беспощадной силы, которая отнимала жизни российских солдат. Для многих она — призрак, отражение страха и отчаяния войны, а для других — просто миф, который удобен обеим сторонам конфликта. В любом случае, история этой снайперши остаётся нерасшифрованной страницей в череде тёмных секретов первой чеченской войны.
История Милиты Транкаутене, ставшей символом так называемых «белых колготок» на чеченской войне, окутана не только кровью и выстрелами, но и густым туманом мифов и недоказанных слухов. Журналисты, множество раз пытавшиеся найти хоть какие-то её следы в Литве — от спортивных федераций до архивов биатлона — так и не обнаружили свидетельств, что такая спортсменка действительно существовала. Все официальные структуры, включая тренеров и руководителей, отрицают факт её реального присутствия в спорте.
Тем не менее, имя Милиты прочно обосновалось в армейском фольклоре и сводках как снайперши с холодным взглядом и точным выстрелом, причём неважно, реальна она или плод коллективного воображения, рожденного нуждой объяснить нечто чуждое и страшное на войне. Искатели правды постоянно сталкиваются с противоречиями — реальные женщины-снайперы действительно появлялись, но масштаб и роль прибалтийских «белых колготок» сильно преувеличены; очевидцы рассказывают о жестокости и хладнокровии, но реальные имена и биографии остаются неизвестными — словно эта история создана для маскировки реальных событий и лиц.
Так Милита Транкаутене перестаёт быть одной из многих — превращаясь в призрак белого трико, легенду, которая одновременно вдохновляет страх, недоверие и загадочность, прочерчивая тонкую грань между правдой и вымыслом в жестокой хронике войны.
История Милиты Транкаутене — это больше чем рассказ о реальной личности. Это неразгаданная загадка, которая навсегда останется на грани правды и мифа. Несмотря на многочисленные легенды и свидетельства, официальных подтверждений о её существовании нет. Многие журналисты, включая корреспондентов «Московских новостей», пытались найти хоть какой-то след о ней в Прибалтийских странах, но результаты оказались нулевыми — ни в спортивных школах, ни в архивах, никому неподтверждаема её фамилия и биография.
Милита стала символом, воплощением страха и жестокости чеченской войны, её образ перемешался с историями о неизвестных снайперах, живущих на грани вымысла. В фильмах и книгах она предстает как призрак в белом трико — холодная, беспощадная, одна из тех, кто изменил ход войны. Возможно, эта история была создана для объяснения хаоса и потерь, для придания человеческого облика неизвестному, для страха врага.
Именно в этом состоит трагедия и сила её образа — призрак, который пугает и вдохновляет, одновременно мучая память и продолжающий жить в тени тех событий, которые невозможно полностью понять и принять. Война и правда порой несовместимы, а Милита — живое тому доказательство.