Кабинет был похож на гибрид спальни и операционной. Полумрак, смягчённый приглушённым сиянием светодиодных лент за потолочными панелями. Стерильный воздух с едва уловимым ароматом лаванды и озона. В центре — кресло-трансформер, больше похожее на капсулу для криосна, к которому тянулись щупальца проводов и полимерных трубок. Доктор Артём Воронов, сомнолог высшей категории, проверял показания на мониторах. Ритмы мозга пациента, Леонида Петрова, выстраивались в ровную синусоиду дельта-волн. Фаза медленного сна. Глубина погружения — 87%. Идеально для диагностики.
— Подключаюсь, — тихо произнёс Артём, надевая на себя обруч с нейросенсорами. Его ассистентка, Марина, кивнула, склонившись над своим терминалом.
— Канал стабилен. Психоэмоциональный фон пациента в норме. Можно начинать, доктор.
Артём откинулся в своём кресле, закрыл глаза. Знакомое ощущение падения в пустоту, сменяемое вспышкой калейдоскопических образов, а затем — резкая фокусировка. Он стоял в длинном коридоре, стены которого были сложены из гигантских книг. Корешок одной гласил: «Детство. Том 1». Другой — «Страхи. Неоконченное издание».
Сон Леонида. Классическая библиотека памяти. Артём двинулся вперёд, его шаги беззвучны. Он был здесь призраком, наблюдателем, диагностом. Его задача — найти трещины в этом, казалось бы, идеальном фасаде. Пациент жаловался на хроническую усталость, апатию, но стандартные тесты не выявляли ничего, кроме лёгкого невроза. Руководство клиники направило его к Воронову для глубинного сканирования.
Артём подошёл к книге под названием «Инцидент. 7 лет». Он протянул руку, и страницы сами начали перелистываться, revealing сцену: маленький мальчик прячется в шкафу, слыша за дверью ссору родителей. Стандартная травма. Но что-то было не так. Сцена была статичной, как застывшая фотография. Обычно травматичные воспоминания в снах пульсируют энергией, искажаются. Здесь же всё было чётко, выверено, как в учебнике по психологии.
— Любопытно, — пробормотал Артём.
— Не правда ли? — раздался спокойный голос позади него.
Артём резко обернулся. В коридоре, прислонившись к стеллажу с томом «Юность», стоял сам Леонид Петров. Он был одет не в пижаму, а в элегантный тёмный костюм, точно такой же, в котором пришёл на приём днём. В руках он держал тонкий планшет.
— Вы... Вы не должны быть в сознании, — выдавил Артём, чувствуя, как почва уходит из-под ног. Этого не может быть. Пациент спит. Его эго, его сознание должно быть растворено в ландшафте сновидения, не способное к рефлексии.
— Должен? — Леонид мягко улыбнулся. — Это сильно сказано. Вы ведь доктор Воронов? Тот, кто подсаживается в чужие сны, чтобы ковыряться в чужих травмах. Интересная профессия. Сомнолог-диагност. А вы не задумывались, доктор, почему вас так тянет в чужие кошмары?
Артём отступил на шаг. Ландшафт сна дрогнул, книги на полках поплыли, как в жаре.
— Что вы делаете? Это ваш сон. Я здесь для диагностики.
— О, нет, доктор, — Леонид покачал головой и сделал шаг вперёд. — Вы ошибаетесь. Это не мой сон. Это ваш.
Удар был настолько ошеломляющим, что Артём на мгновение потерял дар речи. Он посмотрел на свои руки — они были чёткими, реальными. Он чувствовал текстуру бумаги под пальцами. Так всегда и было в чужих снах. Но сейчас что-то изменилось.
— Взгляните, — Леонид протянул планшет.
На экране pulsated энцефалограмма. Но ритмы были другими — быстрые, хаотичные бета-волны, прерываемые всплесками альфа-ритма. Ритмы поверхностного, тревожного сна. И подпись: «Пациент: Воронов Артём Сергеевич».
— Невозможно, — прошептал Артём. — Я... я на стороже. Моё сознание...
— ...остаётся в клинике, да-да, я читал ваши статьи, — закончил за него Леонид. — Уверены? Абсолютно уверены? Вы вот уже три месяца спите в этой капсуле, доктор. Каждую ночь. А я прихожу к вам. Чтобы поставить диагноз.
Коридор с книгами начал рушиться. Тома падали с полок, разлетаясь на клочья исписанной бумаги. Вместо них проступали очертания другого помещения — старой, заброшенной квартиры с облупившимися обоями. Запах пыли и лекарств ударил в нос. Артём узнал эту квартиру. Это была квартира его детства.
— Нет, — простонал он. — Остановите. Я выхожу из соединения. Марина! Экстренный выход!
Леонид стоял неподвижно, наблюдая за ним с клиническим интересом.
— Выхода нет, Артём Сергеевич. Пока мы не закончим наш сеанс. Вы так любите ставить диагнозы другим. «Подавленная вина», «синдром спасателя», «эмоциональное выгорание». Давайте теперь посмотрим на вас.
Стены квартиры сомкнулись. Артём увидел себя, десятилетнего, сидящим у постели бледной, исхудавшей женщины. Его мать. Он читал ей книгу, его голос дрожал. Он знал, что она не слушает, что её взгляд устремлён куда-то вдаль, за границы боли и морфия.
— Вы вините себя, что не смогли её спасти, — голос Леонида был безжалостно спокоен. — Вы были ребёнком. Но ваше детское сознание решило, что это ваша fault. Вы недостаточно громко читали. Недостаточно сильно хотели, чтобы она осталась. И с тех пор вы пытаетесь спасать других. Не людей, доктор. Вы пытаетесь спасать их сны. Потому что в реальности вы потерпели неудачу.
— Замолчите! — крикнул Артём, зажимая уши. Но голос звучал у него внутри.
Сцена сменилась. Он увидел себя в своей же клинике, моложе, стоящим над монитором другого пациента. Женщины. Показатели были на нуле. Мозговая активность угасала. Он слишком глубоко погрузился в её кошмар, пытаясь вытащить её оттуда, и не уследил за физиологией. Она впала в кому. Он видел лица её детей на пороге клиники. И снова — своё отражение в тёмном экране монитора, искажённое стыдом и ужасом.
— Второй провал, — констатировал Леонид. Он теперь сидел в кресле, таком же, как в реальном кабинете, только обивка была из облаков, а подлокотники — из спрессованного мрака. — Вы не смогли спасти мать. Не смогли спасти пациентку. И что же делает рациональное сознание успешного доктора Воронова? Оно создаёт систему. Вы разработали протокол «Сторож». Вы убедили себя, что ваше сознание никогда полностью не покидает тело. Что вы — лишь бесстрастный наблюдатель. Это ложь, Артём. Вы бежите. Вы прячетесь в чужих снах от собственного кошмара. Вы — диагност, который боится собственного диагноза.
Артём стоял на коленях в центре комнаты, которая теперь была точной копией его кабинета, только стены плакали чёрными чернилами, а с потолка капало что-то липкое и холодное.
— Что... что вы от меня хотите? — выдохнул он.
— Признания, — просто ответил Леонид. — Вы не всесильный хирург душ. Вы — раненый человек, который ищет спасения в чужих ранах. Ваша работа — форма саморазрушения. Вы довели себя до грани. Ваша собственная психика кричит о помощи, а вы вместо этого лезете в мою. Ирония, не правда ли?
Леонид встал и подошёл к нему. Он был не монстром, не демоном. Он был просто человеком. С очень проницательным, усталым взглядом.
— Как... как ты это делаешь? — спросил Артём, поднимая голову. — Кто ты?
— Я? — Леонид усмехнулся. — Я ваш пациент. Человек, который просто очень хочет спать. Но не может. Потому что моя бессонница — это не болезнь, Артём Сергеевич. Это дар. Или проклятие. Я не сплю. Вместо этого я вижу. Я вижу сны других людей. Особенно тех, кто пытается залезть в мои. Вы хотели поставить мне диагноз? Пожалуйста. Но будьте готовы к тому, что зеркало ответит вам тем же.
Он протянул руку, и в ней появился лист бумаги.
— Вот мой диагноз для вас, доктор. «Синдром диагноста». Патологическая потребность лечить других при полном игнорировании собственных ран. Прогноз: неблагоприятный. Без курса терапии — полное психологическое источение и разрыв с реальностью.
Артём взял листок. Бумага обожгла пальцы холодом.
— Что мне делать? — это был уже не гордый доктор, а сломленный, испуганный человек.
— Начните с себя, — сказал Леонид, и его фигура начала растворяться. — Проснитесь.
---
Артём вздрогнул и открыл глаза. Он был в своём кресле. Датчики на его голове пищали тревожно. Марина с испуганным лицом трясла его за плечо.
— Доктор! Артём Сергеевич! Вы в порядке? Ваши показатели... у вас была пароксизмальная активность! Я чуть не прервала сеанс!
Он медленно сел, с трудом отлепляя от кожи залипшие электроды. Голова раскалывалась.
— Пациент... — прохрипел он. — Петров. Его показатели?
Марина посмотрела на монитор и нахмурилась.
— Странно... Всё время сеанса — стадия бодрствования. Быстрые движения глаз отсутствуют. Артём Сергеевич, он... он не спал. Вообще.
Артём поднял взгляд на стекло, за которым виднелась неподвижная фигура Леонида в кресле. Тот лежал с закрытыми глазами, но уголок его рта был тронут едва уловимой, понимающей улыбкой.
Он не спал. Он бодрствовал. И приходил в сны к своему диагносту.
Артём встал, его подкосились ноги. Он вышел в corridor, опираясь на стену. Воздух клиники показался ему нестерпимо искусственным. Он дошёл до своего кабинета, закрылся и подошёл к окну. Город спал. Миллионы людей погрузились в свои миры сновидений, бегства, страхов и надежд. А он, доктор Воронов, который считал себя картографом этих миров, вдруг осознал, что заблудился в самом первом и главном из них — в самом себе.
Он посмотрел на своё отражение в тёмном стекле. Усталое лицо, тёмные круги под глазами. Лицо человека, который сам нуждался в спасении.
«Начните с себя», — прозвучал в памяти голос.
Артём медленно выдохнул, потянулся к внутреннему телефону и набрал номер своего заведующего.
— Алексей Викторович, — сказал он, и его голос был непривычно тихим. — Я отзываю все свои приёмы на следующую неделю. И... мне нужен хороший психотерапевт. Да. Лично для меня.
Он положил трубку и снова посмотрел на город. Ночь была ещё долгой. Но впервые за много лет он почувствовал, что, возможно, настоящая работа только начинается. И она будет не в снах других людей, а в его собственной, долгой и трудной, реальности.