Утро началось, как обычно, с того самого момента, когда будильник прорезал тишину квартиры резким звуком, от которого хотелось спрятаться под одеяло и притвориться, что мир за окном ещё не проснулся.
Маша протянула руку, нащупала телефон на тумбочке и выключила сигнал. Жаль, что рядом нет мужа. Он всегда спал крепко, словно проваливался в какую‑то другую реальность, где не было ни будильников, ни обязательств, ни жены, которой нужно вставать и собирать дочь в школу.
Маша села на край кровати, потерла лицо ладонями и посмотрела на фото мужа на тумбочке.
Широкая спина под серой футболкой, тёмные волосы с проседью на затылке, рука, небрежно откинутая в сторону. Когда‑то она любила просыпаться раньше него, чтобы просто смотреть, как он спит, находя в этом какую‑то особенную близость. Теперь же это были просто утренние минуты, наполненные автоматизмом движений и списком дел, который прокручивался в голове с монотонной настойчивостью.
Сейчас, когда работа у него разъездная, чаще ей достаются воспоминания, чем реальный Андрей. Она встала, накинула халат и пошла будить Лизу.
Дочка спала, раскинувшись звёздочкой посреди своей узкой кровати, обнимая плюшевого медведя, которого они купили ещё три года назад на ярмарке. Маша присела на край кровати, погладила Лизу по русым волосам — таким же, как у неё самой.
— Солнышко, вставай, — тихо сказала она. — Пора в школу.
Лиза открыла один глаз, потом второй и недовольно поморщилась.
— Мам, ну ещё пять минут, — пробормотала девочка, зарываясь лицом в подушку.
— Нет, милая. Вставай сейчас, а то опоздаешь. Давай, я сделаю твои любимые блинчики, — Маша говорила мягко, но с той непреклонностью, которая даётся годами матерям.
Лиза нехотя села, зевнула и потянулась. Маша поцеловала дочь в макушку, встала и пошла на кухню. Линолеум под ногами был холодным, и она пожалела, что не надела тапочки.
На столе стояла вчерашняя кружка с недопитым чаем — та самая, с отбитой ручкой, которую Маша всё собиралась выбросить, но рука не поднималась. Эта кружка была из той жизни, когда они с Андреем только поженились и жили в съёмной однушке, где каждая вещь казалась драгоценной, потому что куплена на их общие деньги.
Маша включила плиту, достала из холодильника яйца, молоко, муку. Руки двигались сами по себе, смешивая тесто, наливая его на сковородку, переворачивая золотистые блинчики.
За окном медленно светлело, и октябрьское солнце пробивалось сквозь тюль, расчерчивая кухню узкими полосами света, в которых плавали пылинки.
Она слышала, как в ванной зашумела вода — значит, Лиза встала и умывается. Это был хороший знак.
Через двадцать минут они сидели вместе за столом. Лиза ела блины, обильно поливая их вареньем, и рассказывала что-то про школу, про подругу Настю и про учительницу математики, которая опять задала слишком много домашнего задания.
Маша слушала в полуха, кивала, улыбалась в нужных местах. Но мысли её были где-то в другом месте.
Она посмотрела на часы. Андрей должен был уже проснуться и позвонить, но из телефона не доносилось ни звука.
Когда Лиза доела и побежала одеваться, Маша взяла телефон и набрала номер мужа. Гудки. Один, два, три. Никто не брал трубку.
Она нахмурилась, повесила и попробовала ещё раз. То же самое.
Странно. Обычно Андрей всегда был на связи, особенно по утрам, когда ехал на работу или уже сидел в офисе.
Она написала сообщение: «Андрей, позвони, когда сможешь». Положила телефон на стол и пошла помогать Лизе собираться.
В прихожей пахло осенью и мокрыми листьями, которые налипли на подошвы ботинок.
Маша застегнула дочке куртку, поправила шапку, заглянула в рюкзак, проверяя, всё ли на месте.
— Учись хорошо, солнышко. Я заберу тебя после уроков, — сказала она, целуя Лизу в щёку.
— Хорошо, мам. Пока.
Лиза помахала рукой и выбежала за дверь, стуча ботинками по ступенькам.
Маша закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и выдохнула.
В квартире стало тихо, только где-то капала вода в ванной. Она вернулась на кухню, налила себе кофе из турки и снова взяла телефон. Андрей так и не ответил.
Она нахмурилась, посмотрела на время. Уже почти девять — он должен быть на работе.
Маша открыла мессенджер, увидела, что сообщение прочитано, и через минуту пришёл ответ: «На совещании. Перезвоню позже».
Она поставила телефон на стол и пожала плечами. Ладно, ничего страшного — просто у него дела.
Она вернулась к своему компьютеру, открыла таблицы, в которых нужно было разобраться до обеда.
Работа бухгалтера на полставки давала возможность быть дома, но иногда Маша чувствовала, что эта работа высасывает из неё последние силы, потому что дома всегда было чем заняться, а граница между работой и бытом стиралась до полной невидимости.
Она проработала до половины второго, когда зазвонил телефон. На экране высветилось имя контакта «Мама».
Маша вздохнула и ответила:
— Алло, мам!
— Машенька, здравствуй, доченька! — Голос Галины Петровны был бодрым и одновременно требовательным, как всегда. — Я сейчас уже выезжаю. Электричка в два часа. Встретишь меня на вокзале, да? Я тебе столько всего везу: варенье малиновое, огурчики солёные, пирогов напекла. Ты ведь встретишь?
Маша закрыла глаза и сосчитала до трёх, прежде чем ответить:
— Да, мам, встречу. Во сколько приедешь?
— В два, я же говорю. Не опаздывай, а то у меня сумки тяжёлые. Одна не донесу.
— Хорошо, мам. Буду.
Галина Петровна ещё немного поговорила о том, какая нынче осень холодная, и о соседке тёте Зине, которая опять жаловалась на здоровье, а потом попрощалась и повесила трубку.
Маша отложила телефон и потерла переносицу.
Ехать на вокзал, таскать тяжёлые сумки, слушать материнские причитания о том, как она плохо выглядит и что пора бы уже родить второго ребёнка — всё это было до боли знакомо и предсказуемо. Но делать нечего.
Маша переоделась, накинула куртку и вышла из дома. Октябрь встретил её влажным ветром и запахом дыма, который почему-то всегда появлялся осенью, словно кто-то жёг листья где-то на окраине.
Она села в автобус, доехала до вокзала и вышла на привокзальную площадь, где толпились люди с сумками и рюкзаками — кто-то спешил, кто-то опаздывал.
Маша прошла к перрону, где должна была прибыть электричка из города, в котором жила её мать.
Воздух пах выхлопными газами, пирожками из привокзального буфета и той особенной смесью, которая бывает только на вокзалах, где сливаются запахи сотен людских судеб.
Она посмотрела на табло: электричка задерживалась на пять минут.
Маша достала телефон, пролистала новости, ответила на пару сообщений от коллег по работе.
Динамик над головой прохрипел объявление о прибытии поезда. Маша подняла голову и увидела, как вдалеке показалась электричка, медленно подползавшая к платформе — точно усталый зверь, еле тащащий свою ношу.
Состав остановился с металлическим скрежетом, двери открылись, и на перрон хлынула толпа.
Маша стояла, вглядываясь в лица, ища среди них круглое, добродушное лицо матери в платке.
Люди проходили мимо: кто-то толкался, кто-то тащил тяжёлые сумки, кто-то разговаривал по телефону.
И тут Маша увидела его. Андрей. Её Андрей. Её муж.
Он выходил из вагона, держа в руке небольшую спортивную сумку.
Мир вокруг словно замедлился, звуки стали глухими, а в ушах зашумело так, что она не сразу поняла — это стук собственного сердца.
Она стояла, не в силах пошевелиться, и смотрела, как он спускается по ступенькам на перрон, как оглядывается по сторонам, как улыбается.
Что он здесь делает? Он же должен быть на работе, в командировке. Он же написал, что на совещании.
Что происходит?
Маша инстинктивно отступила за бетонную колонну, прячась от его взгляда.
Сердце колотилось так, что казалось — вот-вот выпрыгнет из груди.
Руки стали ледяными, несмотря на тёплую куртку.
Она осторожно выглянула из-за колонны и увидела, как к Андрею подбегает женщина.
Блондинка. Яркая, ухоженная, с большим животом. Беременная.
Женщина бросилась Андрею на шею, обняла его так, как обнимают самого дорогого человека на свете.
Он обнял её в ответ, притянул к себе, поцеловал в губы — долго, нежно, так, как не целовал Машу уже много месяцев, а может, и лет.
Маша не могла дышать. Воздух застрял где-то в горле, лёгкие отказывались работать.
Она схватилась за колонну, чувствуя, как ноги становятся ватными.
Это не может быть правдой. Это какая-то ошибка. Может, это его сестра?
Но у Андрея нет сестры. Кузина? Но он никогда не рассказывал ни о каких кузинах.
И этот живот... Это беременность.
Маша смотрела, как они идут вместе по перрону — как Андрей несёт её сумку, как что-то говорит ей, и женщина смеётся, запрокидывая голову. Они выглядели как пара.
Как влюблённая, счастливая пара, которая встречается после разлуки.
В голове Маши пронеслась тысяча мыслей. Надо уйти. Надо подойти. Надо закричать. Надо спросить. Надо убежать.
Но ноги не слушались. Она стояла за колонной, и слёзы сами собой текли по щекам, хотя она даже не заметила, когда начала плакать.
Телефон в кармане завибрировал. Маша машинально достала его.
Сообщение от матери: «Машенька, я тут жду. Где ты? Сумки тяжёлые».
Мать. Передача. Как она могла забыть?
Но сейчас это было совершенно неважно. Сейчас весь мир сузился до двух фигур, которые удалялись по перрону, к выходу.
Маша вытерла глаза рукавом куртки, сглотнула ком в горле и сделала шаг вперёд.
Потом ещё один. И ещё.
Она должна знать. Она должна понять, что происходит.
Даже если это разобьёт её сердце окончательно.
продолжение