Мама готовилась к своему шестидесятилетию целый месяц. Перешивала скатерть, которую еще бабушка вышивала, выбирала в «Магните» самую красивую посуду из небьющейся, чтобы внуки не разбили. Я помогала чем могла – привезла из города три килограмма хорошей колбасы, не той, что в местном магазине продается, наполовину с химией.
Собраться должны были все: я с мужем Володей и нашими двумя мальчишками, сестра Лариска с ее Геннадием и дочкой Кристиной, дядя Саша с тетей Валей. И вроде обычный праздник, каких у нас за жизнь сотни было. Только вот это застолье я запомню до конца своих дней.
Жили мы в обычном поселке городского типа, где все друг друга знают, где сплетни разносятся быстрее интернета. Я, Наталья, работала продавцом в хозяйственном магазине. Муж – на пилораме. Живем скромно, но зато дом свой, без ипотеки, пусть и старый. Дети одеты-обуты, в секцию на карате старшего водим.
А Лариска моя – сестра младшая, на три года. Всегда была папиной любимицей. Красивая, яркая, умела себя подать. Вышла замуж за Геннадия, который в районной администрации работает. Не то чтобы большой начальник, но все же – чистая работа, в кабинете, зарплата стабильная.
***
К шести вечера все собрались. Мама суетилась на кухне, то и дело выглядывая в комнату – все ли на месте, всего ли хватает. На столе красовались ее фирменные холодец и селедка под шубой, мои нарезки из привезенной колбасы, салат оливье – куда ж без него. Лариска принесла торт покупной, красивый, с розочками из крема.
– Ну что, мам, принимай поздравления! – Геннадий первый поднял рюмку. Широкоплечий, с начинающимся брюшком, в светлой рубашке, от которой пахло свежим порошком. Всегда опрятный, всегда при галстуке на работе.
Володя мой молчал, как обычно. Он у меня не говорун. Работает с утра до ночи, а вечером только газету почитать да телевизор посмотреть. Но надежный. Двадцать лет вместе, ни разу не изменил, не пил до беспамятства, деньги домой носил всегда.
Дети расселись поодаль, за отдельным столиком. Мои Сашка и Димка уже тарелки опустошали, а Кристина Ларискина, вся такая из себя, в телефоне ковырялась. Пятнадцать ей, возраст трудный.
– За маму! – выкрикнула я, и все чокнулись.
Первый тост* прошел хорошо. Поели, выпили, мама расцвела, глаза заблестели. Она надела свое праздничное платье – синее, в мелкий цветочек, которое я ей на прошлый День матери подарила. Поэкономить конечно пришлось тогда, чтобы деньги на это платье отложить, но оно того стоило. Мама была счастлива.
***
После третьей рюмки язык у всех развязался. Дядя Саша начал вспоминать молодость, как они с папой, царствие ему небесное, на рыбалку ездили. Тетя Валя причитала, что вот раньше жизнь была, а теперь все не то.
Лариска сидела рядом со своим Геннадием, и я заметила, как она то и дело на меня поглядывает. Взгляд у нее был странный – оценивающий, с каким-то прищуром. Я сначала не придала значения. Мало ли что.
– Наташ, а ты это... картошки-то добавку не хочешь взять? – вдруг спросила она, кивая на блюдо с жареной картошкой. – Ты же у нас любишь поесть, не стесняйся.
Я замерла с вилкой на полпути ко рту. В ее голосе прозвучало что-то... Не злое, но и не доброе. Такая сладенькая ехидность.
– Чего это я люблю поесть? – не поняла я.
– Да так, ничего. Просто вижу, ты там салатик третью порцию накладываешь. Кушай, кушай, тебе еще детей растить.
Володя на нее косо глянул, но промолчал. Мама начала суетиться, предлагая всем добавки, стараясь замять неловкость. А я почувствовала, как внутри что-то сжалось. Лариска никогда не упускала возможности уколоть меня по поводу фигуры. Я после двух родов набрала килограммов пятнадцать лишних и сбросить не могла – некогда мне спортом заниматься, работа, дом, дети.
А она стройная, как тростиночка. В спортзал ходит, маникюр-педикюр регулярно делает. У нее на это и время есть, и деньги.
Застолье продолжалось. Разговоры текли привычным руслом – кто что купил, кто как живет, цены какие стали. Стандартный набор тем для нашей семьи.
Лариска все больше развязывалась. То она пошутит про мой старенький свитер – дескать, «ретро теперь в моде, Наташа в тренде». То скажет, что мои мальчишки «совсем одичали, в деревне растут, не то что городские дети». То намекнет, что Володя мой «мужик-то простой, руками работает, не чета тем, кто головой зарабатывает».
Геннадий при каждой ее реплике одобрительно кивал или усмехался. Мама делала вид, что не слышит, слишком занята угощением гостей. Володя молчал, только скулы загуляли.
А во мне нарастало что-то горячее, тяжелое. Вся жизнь пронеслась перед глазами. Как в детстве Ларисе всегда покупали то, что лучше – куклу красивее, платье новее. «Она же младшая, ей надо», – говорила мама. Как в школе учителя ее хвалили: «Вот Лариса – умница, не то что Наташа». Как после школы я пошла работать, чтобы помочь родителям, а Ларису отправили учиться в техникум. «У нее способности, нельзя зарывать талант», – сказал тогда отец.
Как я в двадцать лет вышла замуж за Володю и сразу забеременела. А Лариска гуляла до двадцати пяти, выбирала, меняла кавалеров, пока не остановилась на Геннадии. И какая свадьба у нее была! Родители последнее продали, чтобы ее в белом платье, с рестораном, с кортежем замуж выдать. А у меня что было? Роспись в сельсовете и скромный ужин дома.
– Знаете, – вдруг громко сказала Лариска, обводя взглядом стол, – я всегда завидовала Наташе.
Все замолчали. Даже дядя Саша оторвался от своей селедки.
– Да-да, не удивляйтесь, – продолжала она, отпивая из бокала с вином. Щеки ее порозовели, глаза блестели. – Завидовала ей всю жизнь. Вот честно говорю.
Я уставилась на нее, не веря ушам. Геннадий довольно ухмылялся. Мама побледнела.
– Лар, это ты о чем? – пробормотала я.
– О том и говорю! – она повысила голос. – Ты всегда была такая... простая. Тебе ничего особенного не надо было. Вышла за первого встречного, родила детей, работаешь где попало. А все вокруг: «Наташа такая хорошая, Наташа такая правильная». Мама всю жизнь тобой гордится – дескать, дочь как дочь, без претензий, помогает, не жалуется. А я что? Я всю жизнь стараюсь, из кожи вон лезу, чтобы лучше быть, а меня все равно меряют по тебе!
В комнате повисла тишина. Только часы на стене тикали. Мои мальчишки вылезли из-за своего столика и настороженно смотрели на тетю.
– Лариса, – тихо сказала мама, – ты чего несешь?
– Правду несу! – крикнула сестра, и я увидела, как в ее глазах блеснули слезы. – Надоело мне! Вечно Наташа впереди. «Наташа первая замуж вышла, Наташа внуков родила, Наташа помогает». А то, что у меня муж приличный, работа нормальная, что я не опустилась, как она, – это никто не ценит!
Последние слова были как пощечина. «Опустилась». Я смотрела на Ларису и не узнавала свою сестру. Или узнавала наконец настоящую?
Что-то внутри меня сильно пошатнулось. Годы обид, проглоченных слов, стиснутых зубов – все это поднялось комом к горлу.
Я медленно встала из-за стола. Ноги дрожали, руки тоже. Володя посмотрел на меня с тревогой, но я покачала головой – мол, все нормально.
– Хочешь правду, Лариса? – спросила я, и голос мой прозвучал странно спокойно. – Сейчас все правду узнают.
– Наташ, не надо... – начала мама, но я перебила:
– Нет, мам, надо. Хватит.
Я обвела взглядом всех сидящих за столом. Дядя Саша с вилкой замер. Тетя Валя прижала ладонь ко рту. Геннадий перестал ухмыляться.
– Завидуешь ты мне, Лариска? Ну давай расскажу, чему именно. Завидуешь, что я в шестнадцать лет пошла работать после школы? Потому что денег в семье не было, а тебя надо было в техникум отправлять. Помнишь, как папа говорил, что у него одна дочь способная? Это про тебя было. А я, значит, неспособная, мне за прилавком стоять.
Лариса побледнела. Мама опустила глаза.
– Или завидуешь, что я замуж в двадцать вышла? – продолжала я, чувствуя, как внутри клокочет. – Я тебе не рассказывала, но расскажу сейчас. Я беременная под венец пошла. Испугалась, что родители убьют, что позор будет. Володя меня не бросил, женился, хотя мог уйти. А ты гуляла до двадцати пяти, потому что у тебя была возможность выбирать. Мне такой возможности не дали.
Володя смотрел на меня с таким лицом, будто впервые видел. Он знал про беременность, конечно, но не знал, как тяжело мне это далось, как стыдно было перед родителями.
– А свадьба твоя! – голос мой задрожал. – Знаете, откуда деньги взяли? Мама с папой корову продали. Нашу Милку, которая нас молоком кормила. И все мамины золотые сережки, что еще от бабушки достались, тоже в ломбард снесли. Чтобы у Ларисы свадьба была как у людей. А у меня что было? Картошка с огурцами на столе и папин приятель на баяне играл.
Мама всхлипнула. Я видела, как по ее лицу текут слезы, но остановиться уже не могла.
– И вся наша жизнь так! – я почти кричала. – Когда у тебя крыша потекла, кто денег дал? Мы с Володей. Наши кровные, которые на стиральную машину копили три года. Когда Кристине в частную школу потребовались деньги, кто помог? Я из своей зарплаты отдавала по пять тысяч в месяц полгода. Знаешь, чем питались мои дети это время? Кашами да макаронами, потому что на мясо не оставалось.
Лариса сидела белая как мел. Геннадий потерял весь свой апломб, смотрел в тарелку.
– А ты знаешь, почему я толстая? – спросила я, и голос мой сорвался на хрип. – Потому что работаю по двенадцать часов в день, потому что после работы бегу домой, готовлю, стираю, уроки с детьми делаю. Мне некогда в спортзал ходить. Мне некогда маникюр делать. У меня нет мужа, который в администрации сидит и зарплату белую получает. У меня муж на пилораме вкалывает, и я рада, что он приходит домой живой и здоровый каждый день.
Я задыхалась от слез, от обиды, от злости. Володя встал и обнял меня за плечи.
– И ты знаешь что, Лариска? – прошептала я, глядя ей в глаза. – Я не завидую тебе. Ни капельки. Потому что у меня есть семья. Настоящая. Муж, который меня любит не за красоту и не за деньги. Дети, которые ко мне бегут, когда я домой возвращаюсь. А у тебя что есть? Маникюр да платья дорогие?
Лариса встала из-за стола и, шатаясь, вышла на улицу. Геннадий молча последовал за ней. Через окно я видела, как они стоят у калитки, как он что-то ей говорит, а она мотает головой.
Мама плакала в кухне. Я подошла к ней, села рядом.
– Прости, мам. Испортила праздник.
– Да не праздник ты испортила, доченька, – всхлипнула мама, обнимая меня. – Я сама дура старая. Не видела ничего. Думала, справедливо делю, а на деле...
Дядя Саша с тетей Валей тихонько собрались и ушли, пробормотав что-то про «разберетесь сами». Володя уложил мальчишек спать – они притихли, испуганные, не понимали, что происходит.
Лариска с Геннадием уехали, даже не попрощавшись. Я смотрела в окно на их отъезжающую машину и чувствовала опустошение. Не облегчение, как думала, а именно пустоту.
***
Прошло две недели после семейного скандала. Лариска не звонила. Мама пыталась нас помирить, но я сказала: «Не надо, мам. Пусть сама подумает». Володя как-то вечером, когда мы лежали в кровати, сказал: «Зря ты думала, что тебе позавидовать нечем. У тебя характер. Не каждая бы выдержала то, что ты».
Я заплакала тогда. Не от обиды, а от того, что впервые за много лет почувствовала себя... значимой. Нужной не потому, что помогаю и не жалуюсь, а просто потому, что я есть.
Вчера Лариска написала в мессенджер: «Поговорить надо». Я ответила: «Хорошо». Не знаю, что будет дальше. Может, наладим отношения, а может, нет. Но одно я поняла точно – больше я не буду молчать. Не буду проглатывать обиды и считать, что так правильно, что так надо.
Мама сказала вчера: «Наташенька, я тебя люблю. И всегда любила. Просто не знала как правильно, не думала что обиды у тебя такие». Я обняла ее, и мы обе плакали.
Жизнь не стала проще. Я все так же встаю в шесть утра, бегу на работу, потом домой к плите. Дети все так же шумят и требуют внимания. Володя все так же молчит вечерами за газетой. Но что-то изменилось. Внутри меня.
Я больше не чувствую себя той, которой надо завидовать или которая должна всем доказывать свою ценность. Я просто живу. И это, наверное, и есть настоящая жизнь – без показухи и притворства.
А Лариска... Увидимся, поговорим. Может, впервые по-настоящему. А как дальше будет - время покажет.
***
Спасибо всем, кто поддерживает канал лайком и подпиской.
*Употребление алкоголя вредит вашему здоровью.