«Ну, тут уж мы возликовали!.. В Пушкиногорье нас с сестрой возили маленьких, и это было такое путешествие, скажу я вам!..
Мы ехали очень долго – это сейчас я понимаю, какое трудное дело, путешествие с детьми, но наши родители почему-то ничего не боялись и никогда не ленились.
И что нам делать с детьми и этим самым «чувством родины»?! Как им объяснить наглядно, что она действительно широка и действительно лесов, полей и рек очень много, и все они сказочно, неправдоподобно, дивно хороши?.. И люди хороши, и леса, и дороги, и перевалы, и озера, и монастыри!
Так что Михайловское, Петровское и Тригорское – это отлично.
…и тут выяснилось, что Боречка и Любочка, у которых мы должны гостевать, научные сотрудники Заповедника (пишу с большой буквы, понятно вам?!), и не простые сотрудники! Борис Козмин – художник, смотритель и хранитель Петровского, усадьбы Ганнибала, назначенный когда-то на должность именно Семеном Степановичем Гейченко, а его жена Любочка – пушкинист, историк, автор многочисленных книг, что уж говорить о монографиях и специальных работах!..
Борис Козмин – человек взрослый, очень хорошо, не по-современному образованный, тонкий и знающий о жизни гораздо больше нашего.
Его жена вообще прелесть, если так можно сказать об умной, талантливой красавице, матери двоих сыновей... По-моему, никто не зовет их Борис и Любовь. Исключительно Боречка и Любочка. Ну… нельзя по-другому. Не получается.
У них «открытый дом», тоже в самом правильном, не слишком современном понимании. Многочисленные гости, которые валом валят в Петровское, сами жарят картошку на огромных сковородах, заваривают чай, рассаживаются вокруг диковинного стола на тяжелых стульях, которые Боречка вырезал когда-то из ганнибаловских лип. Утром поедают яичницу – где в это время хозяева, никто не знает, но понятно, что на работе! – и отправляются… бродить.
И – не знаю, почему так нам повезло! – мы были допущены к Боречкиным картинам.
Вы знаете, он пишет картины в мастерской, которая примыкает к бане, мне кажется, что именно в таких мастерских рождаются самые удивительные работы!.. Боречка пишет в «свободное время», то есть когда не исполняет многочисленные обязанности хранителя музея. Времени маловато, конечно, но он очень старается выкроить, и Любочка ему в этом всячески содействует.
Он пишет пейзажи – Сороть, Святые Горы, Петровское, Тригорское, ганнибаловские липы.
И еще он пишет… Пушкина.
Мне кажется, что писать Пушкина почти невозможно. Страшно очень. Это все равно что писать… ну, не знаю, …иконы. Для этого недостаточно уметь рисовать.
Для этого нужно уметь… верить.
А это не у всех получается, вернее, не получается почти ни у кого, ну, если искренне-то!.. От души.
У Козмина получается, и объяснить, как именно получается, невозможно. Честно, я не хотела смотреть картины – мало ли, какая ерунда там окажется, и все исчезнет! Магия, волшебство, очарование, «гений места», как писал Петр Вайль, все тогда пропало!
Ничего не пропало.
Пушкин на Боречкиных картинах оказался именно таким, каким я его себе представляла всю жизнь. Очень молодым, «безбашенным», странным. Мне так и слышалось, как он насвистывает. Мне так и виделось, как подбрасывает и ловит тяжелую трость смуглой тонкой рукой, как строит глазки барышням Вульф из Тригорского, как скачет через поля, как кидается в холодную Сороть, фыркает, отплевывается!..
Не знаю, почему Пушкин решил поселиться внутри именно Боречкиных картин – кто их разберет, гениев!.. У них какие-то свои дела, нам, обыкновенным людям, совершенно недоступные.
Мне очень хотелось Боречкину картину, но никакого Пушкина на этих картинах, которые в Москве, нет. Пушкин остался в Петровском, и это, видимо, самое правильное. На моей – зимняя деревенская церковь и снегири. С ней что-то странное происходит, потому что утром совершенно очевидно, что на картине восход, а вечером также очевидно, что закат.
И я не уверена, что это нужно как-то объяснять.
И еще – напоследок.
Экскурсию по Петровскому нам все же организовали. Любочка настояла. Вела ее жена Саши, сына Козьминых, который тоже всю жизнь провел в Пушкиногорье. А жена – нет. По-моему, Саша добыл ее в питерском университете, где когда-то учился, и родом она из Томска.
Она рдела, переживала и очень старалась, чтобы мы полюбили Петровское. Как она сама когда-то полюбила.
Знаете, сказала нам Сашина жена, там, в Томске, я никак не могла понять, что такое «чувство родины». Никакого такого чувства у меня не было и появилось, только когда Саша привез меня сюда, в Пушкиногорье. Вот здесь я понимаю, что вокруг – моя родина. Мне это особенно отчетливо видно на полотнах моего свекра, Бориса Козмина.
Вы знаете, мне тоже».
Читая Татьяну Устинову.
Попав в 1963 году в Святые Пушкинские Горы, Борис Козмин стал признанным певцом Пушкиногорья. Тогда и пришло непреодолимое желание служить в легендарном Заповеднике. Здесь он познакомился с Семеном Степановичем Гейченко, тогдашним хранителем пушкинской святыни.
Художник по образованию, волей судьбы и собственного горячего желания Козмин стал первым хранителем музея-усадьбы «Петровское», принявшего посетителей в 1977 году. Борис Михайлович никогда не оставлял занятий живописью, самобытность мироощущения сделали его творчество заметным явлением в живописи, в литературе, в музейном деле.
В экспозиции 30 полотен, написанных в разные десятилетия, в период с 1963-го по 2016 год. Это виды и архитектурные пейзажи псковских пушкинских мест (Михайловское, Петровское, городище Воронич, Святогорский монастырь). Также представлена на выставке жанровая картина «Пушкин в гостях у Ганнибала в Петровском» (1989).
Является он и автором ряда книг о знаменитом «царском арапе», многочисленных статей по музейному делу, искусствоведческих очерков, путевых заметок. Как в пейзажах, в сюжетных композициях и портретах, так и в литературных образах раскрывается многогранность дарования художника-живописца, художника-литератора.
Б. М. Козмин - лауреат Государственной премии в области литературы и искусства за 2001 год .
Он рано научился видеть величайший смысл в простых человеческих радостях. В его живописи открывается мир добрых чувств и счастья. И во всём, что создаёт Борис Михайлович, прослеживается искренняя любовь к Пушкину.