— Ты, значит, решила всех нас обмануть, да? — голос Галины Петровны звенел, как крышка от кастрюли, когда она стукнула ею по столу. — Купила дом, а теперь делаешь вид, что мы тебе никто?
Светлана стояла у окна и стирала пятна с подоконника — просто чтобы не смотреть на свекровь.
— Галина Петровна, я никого не обманывала, — тихо, но уверенно произнесла она. — Вы же сами сказали, что хотите продать дом. Мы оформили всё официально. Какие к нам претензии?
— Претензии? — переспросила свекровь, будто ей под ноги кинули мокрую тряпку. — А ничего, что это был наш семейный дом? Где Алексей рос, где внучка первые шаги делала? — она всплеснула руками. — А теперь туда твои родители влезли, всё перекроили! Я вчера мимо ехала — забор новый, калитка покрашена в какой-то синий, как в детском саду!
Светлана глубоко вдохнула.
— Мы просто хотим, чтобы родителям было удобно, Галина Петровна. Дом старый, требовал ремонта.
— Ремонт! — передразнила свекровь. — Знаю я ваш ремонт. Всё переставили, перевернули! Виктор Сергеевич туда даже заходить не хочет, говорит — не узнаёт ничего.
С кухни вышел Алексей, зевая. Видно было — опять между двух огней.
— Мам, ну хватит, пожалуйста, — устало сказал он. — Дом теперь их. Всё честно. Мы ведь с тобой сами решили продать.
— Мы-то решили, — перебила его Галина Петровна, — но я думала, вы купите, чтобы потом сами жить! А не чтобы чужим людям отдавать!
Светлана нахмурилась.
— Моим родителям — не чужим, Галина Петровна. Они семья.
— Да какая же семья? — закричала та. — Мы, значит, продаём, а вы им в подарок! Да ещё и из нашего сада сделали площадку с лавочкой, будто всё время отдыхать собрались, а работать кто будет? Кто грядки-то полоть будет?
Алексей потёр виски.
— Мам, ну нельзя же так, — тихо сказал он. — Дом ведь по бумагам теперь Светин. Всё законно.
— Законно, — протянула Галина Петровна, — а по-человечески? Ты хоть раз подумал, каково мне? Я там каждую доску своими руками красила! Крыша — наш пот, земля — наш труд! А теперь — раз! — и чужие люди ходят по двору, как у себя!
Светлана хотела ответить, но сдержалась. Она уже знала, что любое слово вызовет новый шквал эмоций.
За окном октябрь тянул серую морось по стеклу. В кухне пахло кофе и мокрым асфальтом. Алексей опустился на стул, молча глядя на телефон. Галина Петровна шумно вздохнула, поправила шарф.
— Я, знаешь ли, не железная, — пробурчала она. — Всё понимаю, но смотреть на это не могу.
— Тогда не надо туда ездить, — спокойно сказала Светлана.
Свекровь посмотрела так, будто Света предложила ей броситься под электричку.
— Что? Ты мне запретишь туда ездить?
— Я не запрещаю, — Светлана вздохнула. — Просто если вам тяжело, может, лучше не мучить себя.
Галина Петровна поднялась.
— Ну и живите, как знаете! — сказала она, поправила сумку и направилась к выходу. — Но запомни, Светочка, совесть — не документ. Бумажку подписала, а совесть где?
Дверь хлопнула.
Алексей долго сидел молча. Потом поднял глаза:
— Ну вот, теперь она неделю со мной разговаривать не будет.
— А раньше, по-твоему, лучше было? — спросила Светлана, убирая чашки.
— Лучше нет, но хоть без скандалов.
Светлана поставила чашку в мойку, включила воду и сказала уже спокойно:
— Я не собираюсь плясать под её настроение. Мы сделали всё честно. Мои родители счастливы. Это главное.
Прошла неделя. Звонки от Галины Петровны продолжались. Иногда по утрам, иногда вечером — то про плитку, то про клумбу. Светлана уже узна́вала интонацию по первым трём словам и готовилась к бою.
— Света, скажи маме своей, чтобы клематис не срезала, — требовала свекровь. — Он через забор в том углу растёт, редкий сорт, я его сама из питомника брала.
— Галина Петровна, — спокойно отвечала Светлана, — теперь они сами решают, что с садом делать.
— Да какие сами, если они не знают, что где растёт! Там под сливой шланг для полива, если его не достать — замёрзнет! Кто потом будет менять?
Светлана сжимала телефон.
— Я передам, — отвечала коротко и завершала звонок.
После каждого разговора хотелось выйти на улицу, просто вдохнуть холодный воздух и побыть без этих бесконечных претензий.
Мама, Людмила Андреевна, звонила вечером, рассказывала, как Николай Михайлович устроил теплицу. Радостно, по-домашнему:
— Представляешь, доча, нашёл старую бочку, сделал из неё бочку для дождевой воды. Всё по уму!
Светлана улыбалась.
— Главное, чтобы вы были довольны.
— Довольны? — мама засмеялась. — Мы счастливы! Утром птички, воздух свежий. Я там на крыльце кофе пью — как будто не в Подмосковье, а на курорте.
Эти слова грели душу. После них все звонки свекрови казались просто комариным писком.
Но Алексей всё чаще мрачнел. По вечерам сидел на балконе, курил, не включая свет.
— Ты чего? — спрашивала Света.
— Мама опять звонила, — отвечал он, не глядя. — Сказала, что я предатель. Что позволил «чужим людям вытеснить нас из дома».
Светлана подошла, обняла мужа за плечи.
— Алексей, ты взрослый человек. Ты ничего не вытеснял. Просто жизнь идёт дальше.
Он молчал. Только пепел падал на пол, оставляя серые точки.
В конце октября Светлана всё-таки решила съездить к родителям — помочь с заготовками. Двор был ухоженный: новая калитка, красивая беседка, клумбы аккуратно застелены сухими листьями. Людмила Андреевна встретила её в халате и резиновых сапогах.
— Доченька! — улыбнулась. — Заходи, у нас яблоки сушатся, варенье варим.
Светлана прошла на кухню — там пахло грушами и ванилью. На плите булькало что-то янтарное.
— Ну как вы тут? — спросила она.
— Да прекрасно! — мама сияла. — Папа в сарае мастерит полку. Я вот думаю, весной лавку новую покрасить. Соседка заходила, сказала, у нас теперь самый ухоженный участок на улице.
Светлана присела, улыбнулась. Внутри было тихое тепло, то самое, ради которого всё и затевалось.
И вот в этот момент за окном загудела машина. У калитки — знакомая фигура. Галина Петровна, в пальто, с пакетом в руке.
— Господи, — выдохнула Светлана. — Только этого не хватало.
Мать растерянно посмотрела в окно.
— Может, чайку предложить? — шепнула.
— Лучше не надо, — тихо ответила Света.
Но было поздно. Свекровь уже открывала калитку и уверенно шла по дорожке.
— Здравствуйте, — произнесла она холодно, едва переступив порог. — Я ненадолго.
Светлана молча поставила чашку на стол.
— Я просто хотела взглянуть, как тут всё... изменилось, — сказала Галина Петровна, обводя взглядом комнату. — Стены перекрасили, вижу. Мебель переставили. А плитка на кухне — дёшево смотрится, честно говоря.
Людмила Андреевна покраснела.
— Мы просто хотели посветлее, уютнее...
— Уютнее, да, — усмехнулась свекровь. — Только всё, что мы с Виктором Сергеевичем своими руками делали, теперь выброшено. Всё чужое.
— Галина Петровна, — вмешалась Светлана, — давайте без упрёков. Это теперь их дом.
— Я просто сказала, — ответила та и посмотрела на неё долгим, тяжёлым взглядом. — Знаешь, Света, я думала, ты добрая девочка. А оказалось — своя выгода ближе.
Светлана побледнела, но не ответила.
— Мама, — тихо произнесла Людмила Андреевна, — давайте чай налью, раз уж пришли.
— Не надо, — резко сказала свекровь. — Я, собственно, хотела только одно сказать: я не позволю, чтобы мою жизнь вычеркнули, как ненужную запись.
Она повернулась и пошла к выходу. За дверью послышался скрип калитки и звук захлопнувшейся машины.
Светлана стояла, не двигаясь. Мама подошла, положила руку на плечо.
— Не принимай близко, доченька. У неё сердце болит, вот и говорит лишнее.
— Я всё понимаю, мам, — ответила Света. — Но сколько можно? Мы что, должны жить по её воспоминаниям?
Она подошла к окну, посмотрела, как машина скрывается за поворотом. Осенняя дорога тянулась длинной серой лентой, по ней катился ветер, крутя сухие листья.
Прошло две недели после того злополучного визита. Светлана уже почти успокоилась — думала, что Галина Петровна остынет, поймёт, что спорить бесполезно. Но нет. Как только суббота, так звонок.
— Светочка, — голос свекрови звучал подчеркнуто вежливо, от чего мороз шёл по коже, — ты не могла бы передать своей маме, чтобы она не трогала наши кусты смородины за баней? Мы их сажали специально вдоль сетки, чтоб соседей не было видно.
— Галина Петровна, вы ведь сами сказали — «наши» кусты? Так вот, теперь они не ваши, — спокойно ответила Светлана, хотя в груди уже пульсировало раздражение.
— Ах, вот как! — резко сказала свекровь. — Значит, даже кусты вам жалко признать нашими?
— Я ничего не признаю и не отнимаю. Просто теперь другие хозяева. Всё.
— Знаешь, Света, — протянула Галина Петровна, — я начинаю думать, что ты специально всё это провернула.
— Что именно? — Светлана стиснула зубы.
— Да всё! — голос на том конце телефона стал громче. — Чтобы моих родителей на твоих поменять! Чтобы твои в доме жили, а мы как будто никому не нужны!
Светлана опустилась на стул.
— Галина Петровна, давайте я скажу прямо: хватит. Вы продали дом. Мы его купили. Всё. Ни интриг, ни подвоха.
— Ах, конечно, "всё"! — усмехнулась свекровь. — Только я теперь ночами не сплю, всё думаю, как вы там наши стены перекрашиваете.
— А вы попробуйте о другом подумать, — не выдержала Светлана. — О том, что теперь вам не нужно заботиться о трубах, крыше и заборе. Живите спокойно.
Повисла пауза. Потом Галина Петровна сказала тихо, но с холодом:
— Ты ещё пожалеешь, Света, что так со мной разговариваешь.
И бросила трубку.
После этого началось странное.
В один день Светлана приехала к родителям, а мама встречает её встревоженная:
— Доченька, кто-то по двору ходил ночью. Следы у калитки.
— Может, соседский кот?
— Какие коты! Следы человеческие. И калитка неплотно закрыта была.
Светлана нахмурилась. Проверила замок — всё цело, но осадок остался.
Через пару дней — ещё одна история:
— Звонила соседка, — рассказала Людмила Андреевна. — Сказала, что вчера видела, как у нашего забора женщина в пальто стояла, смотрела долго. Потом ушла.
— Какая женщина?
— Да вроде твоя свекровь, — тихо ответила мама. — Но я не уверена.
Светлана молча посмотрела на телефон. Хотелось позвонить Галине Петровне, высказать всё, но удержалась.
В городе тоже кипела своя жизнь. Алексей стал нервный, раздражённый. Возвращался с работы, молча снимал куртку и сразу садился к телевизору.
— Что случилось? — спрашивала Светлана.
— Да ничего, — отмахивался он. — Просто устал.
Но потом выяснилось, что «ничего» — это очередная ссора с матерью.
— Она теперь со мной холодно разговаривает, — признался он вечером, — говорит, я "предал семью".
— А ты что отвечаешь?
— Что не хочу во всё это лезть.
— Алексей, но ты уже в этом. Ты — между нами.
Он замолчал. Потом тихо сказал:
— Может, правда зря мы тот дом купили?
Светлана резко обернулась.
— Зря?! Ты серьёзно? Мои родители наконец-то счастливы, у них дом, сад, покой. А твоя мать просто не может отпустить прошлое.
— Может, не так всё просто, Свет.
— А как?
— Она говорит, что дом стоил дороже, чем вы заплатили.
— Что? — Светлана даже перестала дышать. — Она согласилась на цену сама. Мы же всё оформляли официально!
— Ну, говорит, могла бы дочь заплатить чуть больше, раз «в семье остаётся».
Светлана фыркнула.
— Так вот оно что. Всё упирается в деньги.
Алексей не ответил. Только сел на подоконник и долго смотрел в темноту.
В ноябре погода испортилась — ливни, слякоть, холод. У Светланы навалились дела на работе, но звонки от свекрови не прекращались. Теперь она говорила другим тоном — вроде спокойно, но с подковыркой.
— Светочка, а вы там в доме страховку оформили? А то мало ли что, зимой трубы лопаются, крыша течёт... Мне бы не хотелось, чтобы потом говорили, что дом «проблемный».
— Галина Петровна, вы же не собственник.
— Я-то нет, но я человек ответственный. Всегда думаю наперёд.
Светлана чувствовала, как у неё поднимается давление.
— Спасибо за заботу, мы сами разберёмся.
— Ну как хотите. Только не говорите потом, что я не предупреждала.
Пару раз звонил Виктор Сергеевич, но разговоры с ним были другие — короткие, по делу.
— Светлана, здравствуйте. Там в сарае насос, я его когда-то сам ставил. Пусть Николай Михайлович глянет, чтоб не заржавел. Он под лавкой.
Светлана благодарила, передавала отцу. И думала: вот бы свёкр звонил почаще, с ним хоть можно говорить без нервов.
Но однажды вечером всё вылилось наружу.
Алексей вернулся с работы мрачный, бросил сумку, сел на стул и сказал прямо:
— Мама хочет, чтобы мы вернули ей часть денег за дом.
Светлана чуть не выронила ложку.
— Что?!
— Говорит, что «дом семейный, и продали слишком дёшево». Что это, мол, нечестно.
— Алексей, ты сам слышишь, что говоришь? Сделка оформлена, всё по закону!
— Я понимаю. Но она уверена, что ты её обманула.
Светлана встала, подошла к окну. На улице моросил дождь, капли стучали по подоконнику.
— Значит, она не угомонится, — тихо сказала она. — Ей не дом нужен, а чтобы мы чувствовали себя виноватыми.
— Ну... может, просто поговоришь с ней спокойно?
— Поговорю. Только один раз. И больше — никаких звонков.
На следующий день Светлана сама позвонила Галине Петровне.
— Галина Петровна, давайте встретимся. Без криков, спокойно.
— Надо же, сама позвонила, — удивилась та. — Ну ладно, приезжай.
Они встретились в кафе возле рынка. За окном — мокрый снег, в зале пахло кофе и булками. Галина Петровна сидела в углу, в вязаной шапке, лицо строгое.
— Я слушаю, — сказала она.
Светлана не стала ходить вокруг да около:
— Зачем вы хотите, чтобы мы «доплатили»? Разве мы что-то сделали не по-честному?
— По-честному, может, и сделали, — ответила свекровь. — Только вы ведь знали, что дом дороже стоит. Алексей не хотел торговаться, а вы — воспользовались.
— Это неправда. Вы сами назвали цену, сами подписали договор. Никто вас не заставлял.
— Ну да, ну да... Только я думала, ты человек порядочный. Что поймёшь, что дом — не просто стены.
— Я понимаю, — спокойно сказала Светлана. — Но прошлое не даёт вам права вмешиваться в настоящее.
Галина Петровна прищурилась.
— Значит, всё, да? Поставила крест и пошла дальше?
— Да.
— И тебе не стыдно?
— Нет.
Повисла долгая пауза. Люди за соседними столами тихо переговаривались, кто-то смеялся.
— Знаешь, Света, — наконец сказала свекровь, — я всё понимаю. Но дом — это не просто дом. Это — память. И когда вы там всё перестроили, вы стерли мою жизнь.
Светлана посмотрела на неё.
— Мы ничего не стирали, Галина Петровна. Вы просто не хотите отпустить.
Свекровь усмехнулась.
— Может быть. Но я своё ещё верну.
— Что вы имеете в виду?
— Посмотрим, — бросила она и встала. — Не думай, что всё решено.
Она ушла, оставив на столе недопитый кофе.
Светлана сидела, чувствуя, как по спине пробегает холод. В голове крутилась одна мысль: «Она что-то задумала».
Через неделю Светлана узнала, что свекровь приходила к её родителям снова — без предупреждения. Людмила Андреевна рассказала:
— Пришла, говорит: “Я просто хочу посмотреть, как дом живёт.” Ходила по комнатам, всё трогала, шкафы открывала, даже на чердак залезла. Папа потом сказал, что она как инспектор.
— Мама! — всплеснула Светлана. — Надо было не пускать!
— Ну как не пустить? Всё-таки родня. Неудобно же.
Светлана сжала кулаки.
— Больше — никаких визитов. Поняла?
— Поняла, доченька, — грустно сказала мама. — Но мне её жалко. Глаза такие... пустые.
Светлана промолчала. Жалость — это роскошь, которую она уже не могла себе позволить.
Вечером, сидя на кухне, она долго смотрела в окно. В отражении — её лицо, усталое, с тенью тревоги. В доме тихо, только часы тикают. Алексей спал на диване.
Светлана думала: «Сколько можно держаться за прошлое? Почему для неё дом — это война, а не воспоминание?»
Она знала одно — дальше так продолжаться не может. Надо ставить точку. Но как — пока не понимала.
А где-то в другом конце города Галина Петровна сидела за столом, перебирала старые фотографии — дом, сад, Алексея в детстве — и шептала себе под нос:
— Верну. Как бы ни было, верну.
— Свет, я не понимаю, что происходит, — сказал Алексей утром, когда за окном ещё стоял туман. — Мама мне вчера позвонила и сказала, что готовит заявление.
— Какое ещё заявление? — Светлана подняла голову от чашки.
— На пересмотр сделки. Говорит, дом был продан «по заниженной стоимости» и что её «ввели в заблуждение».
Светлана замерла.
— Она с ума сошла?
— Не знаю. Говорит, консультировалась с юристом.
— Господи... — Светлана откинулась на спинку стула. — Алексей, ты понимаешь, что это уже не семейные ссоры? Это — война.
Он молчал. Только пальцем крутил чашку по столу.
— Я не хочу, чтобы всё так закончилось.
— А как ты хочешь? Чтобы мы теперь назад всё отдали? Или платили ей сверху за спокойствие?
— Нет, но... может, договориться как-то?
— С ней невозможно договориться! — вспыхнула Светлана. — Она живёт обидой. И ей мало, что дом продан — она хочет, чтобы мы все чувствовали себя виноватыми.
Алексей не ответил. Просто встал, пошёл в комнату и захлопнул дверь.
В тот же день Светлана позвонила родителям.
— Мам, пап, к вам никто не приходил?
— Нет, — ответила Людмила Андреевна. — А что случилось?
— Свекровь собирается подавать заявление.
— Да ты что... — мама даже вздохнула в трубку. — Но зачем? Мы ведь всё по-честному.
— Вот именно. Поэтому я поеду к нотариусу, возьму копии документов. Надо быть готовыми.
Николай Михайлович, услышав разговор, сказал в трубку своим ровным, уверенным голосом:
— Не переживай, доча. Мы всё проверяли, помнишь? Юрист был, кадастровый отчёт — всё чисто. Пусть попробует доказать.
— Да, но она не успокоится, — мрачно ответила Светлана.
Через три дня Галина Петровна позвонила сама.
— Светлана, нам надо поговорить.
— Про заявление?
— Про дом.
— Слушаю.
— Ты, может, не знала, но в доме есть вещи, которые юридически нам принадлежат.
— Какие ещё вещи?
— Мебель. Кухонный гарнитур, шкаф в спальне. Мы их не включали в договор.
Светлана не выдержала:
— Галина Петровна, вы же сами всё оставили! Мы предлагали вывезти, вы сказали: "Оставьте, всё равно старое".
— Старое — не значит чужое, — упрямо произнесла свекровь. — Я приеду, заберу.
— Только через меня, — холодно сказала Светлана. — Без предупреждения не появляйтесь.
— Посмотрим, кто кому будет указывать, — бросила та и повесила трубку.
На выходных Светлана с Алексеем приехали к родителям. Осень уже перетекла в раннюю зиму: иней на траве, воздух прозрачный, пахнет дымом и сыростью.
— Приехали, наконец! — встретил Николай Михайлович. — Я как раз доски занёс, чтоб не намокли.
Всё было по-домашнему: в доме тепло, в духовке запекалась картошка, на столе — чайник, вазочка с сушками. Людмила Андреевна улыбалась. Но в воздухе висело напряжение.
— Звонила твоя свекровь, — тихо сказала мама. — Сказала, приедет за вещами.
Светлана только усмехнулась:
— Пусть приезжает.
И приехала.
Под вечер, когда солнце уже садилось, во дворе послышался гул машины. Старая «Шкода» остановилась у калитки, и из неё вышла Галина Петровна — в пуховике, с мужем и двумя большими коробками.
— Мы за мебелью, — с порога сказала она, не поздоровавшись.
Людмила Андреевна растерялась.
— Да какая мебель? Мы ничего не трогали. Всё на месте.
— Вот именно, — ответила свекровь. — На месте, значит, наше.
Светлана шагнула вперёд.
— Галина Петровна, вы не имеете права забирать то, что находится в доме. Всё, что было в момент сделки, считается переданным вместе с имуществом.
— Ты меня учить будешь? — глаза свекрови сверкнули. — Я, между прочим, с юристом советовалась!
— Отлично, — спокойно сказала Светлана. — Тогда пусть ваш юрист с моим поговорит.
— Да зачем нам юристы? — вмешался Виктор Сергеевич устало. — Галь, ну не начинай опять.
— А что «не начинай»?! — обернулась она. — Ты молчишь, а меня выставляют сумасшедшей!
Людмила Андреевна подошла ближе.
— Галина Петровна, может, вы пройдёте на кухню, чайку попьём, поговорим по-человечески?
— Мне не нужен ваш чай! — свекровь отмахнулась. — Мне нужен мой шкаф!
— Шкаф стоит, как стоял, — сказал Николай Михайлович. — Никто его не трогал.
— Вот и хорошо, — Галина Петровна прошла в дом, будто хозяйка. — Мы его заберём.
Светлана переглянулась с Алексеем.
— Алексей, останови её.
— Мам... — тихо начал он, — ну не надо, пожалуйста.
— Замолчи! — крикнула та. — Это мой дом, ты здесь вырос!
— Был твой, — тихо сказал он. — Теперь — нет.
Эти слова повисли в воздухе, как удар. Галина Петровна побледнела, посмотрела на сына долгим взглядом, потом сказала глухо:
— Значит, всё-таки ты за неё.
— Я — за правду, — ответил он. — И за спокойствие.
Она стояла, держа коробку, словно щит. Потом поставила её на пол и вдруг расплакалась — не громко, а тихо, будто изнутри.
Все растерялись. Даже Светлана.
Людмила Андреевна подошла, взяла её за руку.
— Галина Петровна... ну что вы. Всё уже прошло. Мы же не враги вам.
Свекровь опустилась на стул.
— Вы не понимаете... — всхлипнула. — Мы с Витей этот дом строили, когда денег не было вообще. Кирпичи сами таскали, штукатурили. Я думала, Алексей здесь детей растить будет... А теперь...
Тишина стояла гулкая. Только часы тикали.
Светлана вздохнула, подошла ближе.
— Галина Петровна, я всё это понимаю. Честно. Но нельзя жить прошлым. Вы сами сказали, что устали от этого дома. Вы же продали его не из-за нас — а потому что тяжело стало.
— Тяжело, да, — кивнула она. — Но я думала, вы будете его беречь, как мы. А вы всё переделали.
— Потому что у каждого — свой вкус, — сказала Людмила Андреевна мягко. — Мы хотели по-своему, но не со зла.
Свекровь долго молчала, потом тихо сказала:
— Я, может, и зла не хотела. Просто не могу привыкнуть, что чужие люди ходят по моему двору.
— Мы не чужие, — спокойно ответила Светлана. — Мы семья. Хоть вы и не верите.
Галина Петровна вытерла глаза платком, посмотрела на сына.
— Ладно, — вздохнула она. — Не буду ничего забирать. Пусть стоит, как стоит.
Алексей подошёл, обнял мать.
— Спасибо, мам.
— Только... — она подняла палец, — плитку ту в ванной вы зря поменяли. Та была лучше.
Все засмеялись. Напряжение словно растворилось.
Через неделю всё стало спокойнее. Галина Петровна перестала звонить, но иногда присылала фотографии старого сада — «вот, какие были лилии, помнишь?» Алексей отвечал коротко, но без злости.
Светлана поехала к родителям — помочь с уборкой снега. Двор был тихий, в воздухе пахло свежестью. Николай Михайлович возился у калитки, Людмила Андреевна ставила чайник.
— Как там свекровь? — спросила мама.
— Кажется, успокоилась. С Алексеем общается нормально. Даже предложила весной вместе посадить деревья.
— Вот видишь, всё наладилось, — улыбнулась мать.
Светлана посмотрела вокруг. Дом стоял тёплый, светлый, с обновлённой крышей, аккуратным забором. В окнах отражалось зимнее солнце.
Она подумала: «Может, всё это и было нужно — чтобы каждый понял, где его место».
Села на ступеньки, закуталась в шарф, слушала, как во дворе скрипит снег. Из дома пахло чаем и яблоками.
И вдруг внутри стало легко. Не от того, что конфликт закончился, а от того, что в этой борьбе она наконец-то поняла главное — дом не в стенах, не в заборах и не в плитке. Дом — в людях.
В тех, кто умеет прощать, даже когда больно.
Весной они все собрались за одним столом — Света с Алексеем, родители, Виктор Сергеевич и даже Галина Петровна. Стол поставили во дворе, под яблоней. Солнце тёплое, птицы поют, пахнет землёй.
— Ну что, — сказала Галина Петровна, наливая чай, — может, саженцы возьмём? Яблони новые посадим. Символично.
Светлана улыбнулась.
— Посадим. Только договоримся сразу — без советов. Каждый своё дерево сажает и за ним ухаживает.
— Договорились, — кивнула свекровь. — Только смотри, я опытная, если что — подскажу.
Все засмеялись.
И в тот момент Светлана поняла: всё встало на свои места. Прошлое — на своём, настоящее — на своём. И мир — не бумага с печатями, а люди, которые могут наконец перестать спорить и просто сесть за один стол.
Дом стоял на месте, как прежде. Только теперь он действительно стал общим — не по документам, а по духу.