После пяти лет молчания отец и сын оказываются на стадионе — последняя воля умершей матери.
Мама умерла в понедельник. В среду отец достал из кармана два билета на футбол.
Я узнал в четверг. Соседка принесла конверт, постучала в дверь.
— Ваша мама просила отдать, если что. Ну вот... что.
Я взял конверт, кивнул, закрыл дверь. Открыл на кухне. Билеты и записка.
Почерк мелкий, аккуратный. К концу строки дрожал.
"Я купила два билета на футбол — ваша любимая команда играет в субботу. Идите вместе или порвите их".
Я провёл пальцем по строчкам. Глаза защипало.
Последний раз я говорил с отцом пять лет назад. Тогда он сказал: "Ты всегда всё знаешь лучше всех". Я ответил: "Ты мне больше не отец" — и хлопнул дверью.
Мама звонила каждое воскресенье. Рассказывала про соседей, погоду, котов. Никогда не спрашивала, вернусь ли. Никогда не говорила про отца.
Однажды я спросил: "Как он?"
Она помолчала.
— Живёт.
Больше я не спрашивал.
Я положил билеты на стол, смотрел на них до утра.
В субботу проснулся в шесть. Надел рубашку — ту, что мама гладила по праздникам. Нашёл в шкафу, пахла её духами.
Ехал в метро, стоял у двери. Вагон качало. Одна девушка плакала тихо, вытирала слёзы рукавом.
Стадион был в десяти минутах ходьбы. Я шёл медленно.
У входа остановился, достал билеты.
Поднял голову.
И увидел отца.
Узнал сразу — по походке, по сутулым плечам. Он шёл медленно, смотрел под ноги.
Поднял голову — наши взгляды встретились.
Тишина. Вокруг гудела толпа, но между нами — тишина.
Я кивнул. Коротко.
Он кивнул в ответ.
Мы пошли к турникетам молча. Не рядом, но и не далеко. Предъявили билеты, прошли.
— Сектор B, — сказал отец, не глядя на меня.
— Знаю.
Поднялись по лестнице, вышли к трибунам. Стадион гудел, поле зеленело внизу. Запах семечек, сырой осени, пролитого пива.
Нашли места. Сектор B, ряд 12, места 7 и 8. Я сел на восьмое, отец — на седьмое. Между нами — пустота, ровно на один локоть.
Судья дал свисток. Матч начался.
Первые пятнадцать минут — обоюдные атаки. Я скрестил руки, отец сжимал программку.
На восемнадцатой минуте наш форвард прорвался — обводка, удар, мимо. Трибуны охнули.
— Надо было пасовать, — сказал отец вполголоса.
Я вздрогнул, повернулся. Он смотрел на поле.
— На левого, — добавил он. — Тот был в свободной зоне.
Я кивнул.
— Да. Был.
Игра продолжалась.
На тридцатой минуте — угловой, навес, прыжок, удар головой. Мяч в сетке.
Гол.
Стадион взорвался. Мы вскочили одновременно. Подняли руки, закричали, голоса слились с общим рёвом.
Потом сели. Тишина вернулась.
Перерыв. Отец встал, ушёл. Я остался один.
Вспомнил, как мы приходили сюда раньше. Я был маленький, он сажал меня на плечи. Покупали мороженое, делили пополам. Шли домой пешком, спорили о судействе.
Мама встречала у двери: "Опять орёте оба, соседи жаловаться будут". Но улыбалась.
Я закрыл глаза, сжал переносицу.
— Прости, мам.
Кто-то тронул меня за плечо. Отец протягивал стакан кофе.
— Держи.
Я взял, обжёг губы. Он сел, пил маленькими глотками.
— Ты помнишь тот матч? — спросил он. — Когда забили на последней минуте.
Я кивнул.
— Помню. Ты меня на руки поднял, кружил.
Он усмехнулся.
— Охрана хотела выгнать.
— А мама отругала. Сказала, что спину сорвёшь.
— Не сорвал.
— Нет.
Второй тайм начался.
На пятьдесят пятой минуте соперники забили. 1:1.
Отец стукнул кулаком по колену.
— Где была защита?
Я промолчал.
Время шло. Шестьдесят минут, семьдесят.
На семьдесят второй — прорыв, обводка, падение.
Свисток.
Пенальти.
Мы вскочили одновременно. Трибуны кричали.
Форвард разбежался. Удар — в девятку.
2:1.
Стадион взорвался.
Я застыл на миг. Потом повернулся к отцу. Руки поднялись сами. Он схватил меня за плечи, притянул к себе. Мы обнялись крепко, как будто боялись отпустить.
Дышали неровно.
Разжали объятия, сели.
Отец вытер глаза. Я смотрел на поле, губы дрожали.
Финальный свисток. Победа.
Трибуны опустели. Мы остались сидеть.
Поле темнело, включили прожектора.
Мы сидели молча. Рядом.
Потом я сказал:
— Маме бы понравилось.
Первые слова о ней вслух. Первые слова отцу за пять лет.
Он кивнул. Вытащил платок, высморкался. Достал билеты, разгладил на колене.
— Она всегда знала, что нам нужно.
Я повернулся. Увидел морщины на его лице. Седые волосы. Руки дрожали.
— Пап, — начал я, но голос сел.
Он поднял глаза, посмотрел на меня. Глаза красные.
— Я виноват. Тогда...
— Хватит, — перебил я.
Он замолчал.
Я встал, протянул руку. Он взял, поднялся. Мы стояли лицом к лицу под жёлтым светом.
Потом обнялись. По-настоящему. Он положил ладонь мне на затылок, я уткнулся лицом в его плечо.
Охранник подошёл, сказал, что стадион закрывается.
Мы вышли вместе, пошли к метро. Рядом, плечо к плечу.
— Ты ужинал? — спросил отец.
— Нет.
— Пошли. Как раньше.
Зашли в столовую у метро — ту самую. Взяли борщ, котлеты, компот. Сели у окна.
Ели молча первые минуты.
Потом отец отложил ложку.
— Она последние полгода болела. Не хотела, чтобы ты знал.
Я перестал жевать. Положил вилку.
— Почему не сказала?
— Говорила — пусть живёт спокойно. Зачем ему знать, если помочь нельзя.
— Я бы приехал.
— Она не хотела, чтобы ты приезжал из жалости.
Я опустил голову, закрыл лицо руками. Плечи затряслись.
Отец встал, сел рядом. Положил руку на плечо.
— Мне жаль, — сказал я сквозь слёзы. — Я должен был...
— Она любила тебя. Каждый день. И гордилась.
— Чем гордилась? Я даже не попрощался.
— Тем, что ты живёшь. Что ты стал тем, кем хотел. Что не сдался.
Я поднял голову, посмотрел сквозь слёзы.
— А ты?
Он сжал моё плечо сильнее.
— И я тоже.
Мы сидели, пока официантка не начала накрывать столы.
— Поедешь ко мне? — спросил отец. — Чай попьём. Вещи мамины надо разобрать. Один не справлюсь.
Я кивнул.
— Поеду.
Квартира встретила тишиной и знакомым запахом — мамиными пирогами, которых не будет, стиральным порошком.
— Заходи, — сказал отец. — Ты дома.
Я разулся, прошёл. Всё так же, как пять лет назад. Остановился у фотографии — мы втроём на море, я маленький, сижу на плечах у отца.
— Ей было тридцать два, — сказал отец. — Мы в первый раз выехали за город.
— Помню. Ты учил меня плавать.
— А ты боялся отпустить мою руку.
— Потом отпустил.
— Да. Поплыл сам.
Отец поставил чайник. Я сел за стол — на своё место.
Он налил чай, придвинул сахарницу.
— Она купила билеты за месяц до того, как... — он остановился. — Сказала: "Они пойдут. Я знаю".
Я обхватил чашку руками.
— Откуда знала?
— Она всегда знала. Про нас. Что мы упрямые, но любим друг друга.
Я кивнул, сделал глоток.
— Я простил. Давно. Просто не знал, как сказать.
Отец вытер глаза, кивнул.
— Я тоже.
Мы сидели до рассвета. Пили чай, говорили — о матери, о прошлом. Вспоминали, смеялись, плакали.
К утру заснули за столом.
Когда проснулись, в окно светило солнце. Отец встал, открыл форточку.
— Завтрак?
— Да.
Он достал сковородку, яйца, хлеб. Я встал, взял нож.
— Я порежу.
Мы готовили вместе — первый раз за пять лет. Молча, но рядом.
Вы успели помириться с родителями или обида так и осталась?
* * *
😊 Дорогие друзья!
Спасибо, что заглянули ко мне! 😊 Каждый ваш визит — это маленькое чудо для меня.
Если вам было интересно, ставьте лайк и подписывайтесь на канал
Мои другие рассказы: