Десять лет. В это слово, в этот срок уместилась целая жизнь. Моя жизнь. Десять лет идеального, как мне казалось, брака. И сегодня, в день нашей оловянной свадьбы, я хотела, чтобы все было не просто хорошо, а безупречно. Я – Анна, и я – перфекционистка до мозга костей. Эта черта характера одновременно и мое благословение, и мое проклятие. В обычные дни она заставляла меня до блеска натирать паркет и раскладывать книги на полках по цвету обложек. Но в последние несколько недель она превратила меня в одержимого режиссера-постановщика грандиозного спектакля под названием «Десятая годовщина нашей идеальной семьи».
Я порхала по нашему большому, залитому предвечерним солнцем дому, как наэлектризованная бабочка. Все должно было быть совершенным. Абсолютно все. Скатерти цвета слоновой кости, выглаженные до хруста, лежали на столах в саду. Хрустальные бокалы, отражая свет, отбрасывали на них радужные блики. Я самолично расставляла вазы с пышными букетами белых пионов – их сладкий, немного терпкий аромат смешивался с запахом свежескошенной травы и моих духов. Все должно было говорить о гармонии, нежности и стабильности. Той самой стабильности, которую, как я верила, мы с Виктором выстроили за эти десять лет.
Я поправила серебряную вилочку, сдвинувшуюся на пару миллиметров левее положенного, и удовлетворенно улыбнулась. Недели подготовки, бессонные ночи за просмотром каталогов, десятки телефонных звонков в кейтеринговую службу и флористам – все это было не зря. Наш дом превратился в ожившую картинку из глянцевого журнала. И в центре этой картинки должны были быть мы – я и мой муж.
В этот момент я почувствовала на талии теплые руки и знакомый, родной запах его парфюма с нотками сандала и бергамота. Виктор подошел сзади, тихо, как он всегда умел, и уткнулся носом в мои волосы.
– Моя волшебница, – прошептал он мне на ухо, и по коже пробежали мурашки. – Аня, это невероятно. Ты превзошла саму себя. Как тебе это удается?
Я повернулась в его объятиях и посмотрела в его глаза – серые, смеющиеся, те самые, в которые я влюбилась когда-то с первого взгляда. Он выглядел потрясающе: в дорогом светло-сером костюме, идеально сидящем на его спортивной фигуре, с белоснежной рубашкой, подчеркивающей легкий загар. Обаятельный, успешный, заботливый – мой идеальный муж.
– Я просто хотела, чтобы этот день был особенным, – ответила я, проводя ладонью по его щеке. – Для нас. Десять лет – это все-таки не шутка.
– Для меня каждый день с тобой особенный, – он мягко поцеловал меня в лоб, а потом в уголок губ. Его прикосновения были нежными, привычными, как дыхание. – Ты – лучшее, что случилось в моей жизни. Никогда не забывай об этом.
Его слова были бальзамом для моей души, уставшей от предпраздничной суеты. Я прижалась к нему крепче, вдыхая его запах и чувствуя, как напряжение последних дней медленно отпускает. Вот оно, мое счастье. Простое, понятное, незыблемое. Мы стояли так, наверное, минуту, посреди безупречно украшенной гостиной, и в этот момент мне казалось, что ничего и никогда не сможет разрушить нашу идиллию. Я была абсолютно, безоговорочно счастлива.
Через полчаса начали собираться гости. Дом наполнился гулом голосов, смехом, звоном бокалов с освежающей шипучкой и легкой, ненавязчивой музыкой. Друзья, родственники, несколько самых важных коллег Виктора – всего около тридцати человек. Все улыбались, говорили нам комплименты, восхищались организацией. Я принимала поздравления, чувствовала себя королевой этого бала, хозяйкой идеального мира. Каждая деталь была на своем месте, каждый гость был окружен вниманием.
Я как раз обсуждала с двоюродной сестрой рецепт лимонного тарта, когда ко мне подошел Виктор. Он не был один. Рядом с ним стояла молодая девушка, которую я видела впервые. Высокая, тоненькая, в модном брючном костюме цвета фуксии, который ярко выделялся на фоне пастельных тонов, доминировавших на нашем празднике. Ее темные волосы были собраны в небрежный, но стильный пучок, а на губах играла уверенная улыбка.
– Анечка, познакомься, – лучезарно улыбнулся Виктор, приобнимая меня за плечи. – Это Валерия. Моя новая коллега, я тебе о ней рассказывал. Наш новый руководитель проекта. Невероятно талантливый протеже, настоящая находка для компании.
Я вежливо улыбнулась, протягивая девушке руку.
– Анна, очень приятно.
– Лера, – она ответила на рукопожатие. Ее ладонь была прохладной, а ногти – с вызывающе ярким маникюром. – Виктор столько о вас рассказывал. Восхищался. Теперь я вижу, что он нисколько не преувеличивал. У вас потрясающий дом и безупречный вкус.
Ее комплимент был гладким, отточенным, но почему-то прозвучал для меня фальшиво. Слишком уж заученно. Впрочем, я списала это на собственную мнительность.
– Спасибо, Лера. Рада, что вы смогли прийти, – стандартная фраза вежливой хозяйки.
Я уже хотела переключить внимание на других гостей, но мой взгляд невольно зацепился за то, как она посмотрела на Виктора. Это не было обычным взглядом подчиненной на начальника или коллеги на коллегу. Он длился на долю секунды дольше, чем предписывали правила приличия. В нем было что-то… общее. Какое-то тайное понимание, доступное только им двоим. Виктор ответил ей точно таким же взглядом, быстрым, но глубоким, и тут же перевел глаза на меня, снова надевая маску восторженного мужа.
Что это было? Мимолетный укол беспокойства пронзил мое солнечное сплетение. Странное, неприятное чувство, которому я не могла найти названия. Я тут же мысленно себя одернула. Глупости. Я просто устала. Перенервничала с подготовкой, вот и мерещится всякое. Виктор всегда был душой компании, он нравился женщинам, но никогда не давал мне ни малейшего повода для ревности. А эта Лера… она просто молодая, амбициозная карьеристка. Наверняка смотрит на него как на трамплин для своей карьеры. Да, точно. Все просто.
Я заставила себя снова улыбнуться, задала Лере какой-то дежурный вопрос о работе и, сославшись на необходимость проверить закуски, отошла в сторону. Но этот короткий, едва уловимый обмен взглядами уже поселил в моей душе крошечное, ядовитое семечко сомнения. И хотя я изо всех сил старалась его игнорировать, оно уже начало пускать свои невидимые корни в моем идеальном, безупречно устроенном мире.
Вечеринка плыла, как роскошный корабль по спокойным водам. Музыка, приглушенная и ненавязчивая, служила фоном для десятков переплетающихся разговоров. Воздух звенел от смеха, пропитанный ароматом роз из моего сада и тонкими нотками горячих закусок, которые официанты разносили на серебряных подносах. Я порхала от одной группы гостей к другой, следя, чтобы у всех были наполнены бокалы с искрящимся виноградным соком, улыбаясь, принимая комплименты нашему дому, моему платью, безупречно организованному вечеру. Я была дирижером этого оркестра счастья, и каждая нота звучала именно так, как я задумала. Десять лет. Казалось, целая жизнь, и в то же время – один миг, наполненный любовью Виктора.
Но тот мимолетный укол беспокойства, который я ощутила при знакомстве с Лерой, не исчез бесследно. Он затаился где-то глубоко в груди, как крошечный осколок льда, который не тает даже в самой теплой комнате. Я старалась не думать об этом, убеждая себя, что это просто накопившаяся за недели подготовки усталость. У любой перфекционистки в день главного триумфа нервы натянуты как струны. Это нормально.
Проходя мимо диванной группы, где уютно устроились дальние родственники Виктора с парой его старых институтских приятелей, я замедлила шаг, собираясь спросить, не нужно ли им чего-нибудь. И в этот момент до меня донесся обрывок фразы, произнесенной шепотом, но отчетливо, как удар камертона в полной тишине. Говорила двоюродная тетка Виктора, женщина, известная своим умением собирать и распространять новости.
«…Виктор с ней в последнее время неразлучен, даже в командировки вместе… Такая молоденькая, а уже так его охмурила…»
Вторая женщина, кажется, жена его приятеля, что-то сочувственно проворковала в ответ, но я уже не слышала. Фраза впилась в мой мозг раскаленным гвоздем. «С ней». Я не видела, на кого они смотрели, но мне и не нужно было. Ледяной осколок в груди начал разрастаться, наполняя меня холодом. Командировки… Да, за последние полгода их стало гораздо больше. Виктор объяснял это новым крупным проектом, говорил, что нужно лично контролировать филиалы. Он всегда возвращался таким уставшим, но счастливым от успеха. Я верила каждому его слову, гордилась им, создавала дома уют, чтобы он мог отдохнуть от трудов. А теперь… что, если он отдыхал не только дома?
Я резко развернулась и пошла в сторону кухни, делая вид, что мне нужно отдать какое-то распоряжение. Руки слегка дрожали. Я налила себе стакан воды и сделала несколько жадных глотков, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Это просто сплетни. Злые языки старой завистливой родственницы. Виктор обожает меня. Он только что, полчаса назад, смотрел на меня с таким восхищением, когда я спустилась к гостям. Он не мог… не мог. Я заставила себя выдохнуть, расправить плечи и снова нацепить на лицо маску идеальной хозяйки.
Но теперь мой взгляд невольно искал в толпе гостей две фигуры – моего мужа и его «талантливого протеже». И я нашла их. Они стояли в самом дальнем углу сада, у старой яблони, почти скрытые от посторонних глаз пышной листвой. Между ними не было и метра. Лера что-то говорила, активно жестикулируя, а Виктор стоял, склонив голову, и напряженно слушал. Даже на расстоянии я видела, каким сосредоточенным было его лицо. Это не было похоже на непринужденную светскую беседу начальника и подчиненной на корпоративном празднике. В их позах сквозило что-то интимное, тайное, будто они решали вопрос жизни и смерти.
Я сделала шаг в их сторону, направляясь к ним через лужайку. Мой шелковый подол тихо шуршал по стриженой траве. Не доходя нескольких метров, я кашлянула, чтобы обозначить свое присутствие. Эффект был мгновенным и ошеломляющим. Они одновременно вздрогнули и отпрянули друг от друга, словно их ударило током. Лера тут же опустила глаза и сделала вид, что разглядывает свои туфли. А Виктор… Виктор обернулся, и я увидела на его лице панику. Чистую, неприкрытую панику, которую он тут же попытался спрятать за широкой, но совершенно фальшивой улыбкой.
«Анечка! А мы вот тут… э-э-э… срочный рабочий вопрос обсуждаем, – он нервно провел рукой по волосам, его любимый жест, когда он волновался. – Лера как раз вспомнила одну деталь по проекту, которую нельзя откладывать. Прости, дорогая, буквально на минутку отвлеклись».
Лера что-то невнятно пробормотала про извинения и, не поднимая на меня глаз, быстро пошла обратно к дому, практически растворившись в толпе гостей.
«Какой такой срочный вопрос, который нельзя было обсудить в понедельник в офисе?» – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и ровно, хотя внутри все сжималось от дурного предчувствия.
«Ой, да ерунда, не забивай себе голову в такой день, – он подошел, обнял меня за плечи и поцеловал в висок. От него пахло его обычным парфюмом, но сейчас этот запах показался мне чужим и лживым. – Просто цифры нужно было сверить, чтобы не забыть. Пойдем лучше к гостям, кажется, твой брат собирается произносить тост».
Он говорил слишком быстро, слишком бодро. Его нервозность была почти осязаемой. Он мягко, но настойчиво повел меня обратно к веранде, подальше от уединенного уголка сада, подальше от только что увиденной мной сцены. И я позволила себя увести, потому что не знала, что делать. Устроить скандал здесь, сейчас? Обвинить его в чем-то на основании обрывка фразы и напряженного разговора? Я бы выглядела сумасшедшей ревнивицей. Нет, я должна быть умнее. Я должна сохранять лицо.
Но вечер был отравлен. Я улыбалась, кивала, поддерживала беседы, но чувствовала себя актрисой в скверной пьесе. Я смотрела на своего мужа – вот он смеется шутке моего отца, вот он элегантно поднимает бокал, отвечая на чей-то тост, – и видела перед собой чужого человека. Каждое его движение, каждый взгляд казались мне отрепетированными и фальшивыми. Все странности последних месяцев, которые я так старательно игнорировала, одна за другой начали всплывать в памяти. Его телефон, на котором внезапно два месяца назад появился пароль, хотя раньше он валялся где угодно. Его постоянные задержки на «совещаниях», которые становились все длиннее. Его внезапная отстраненность по вечерам, которую я списывала на усталость от того самого «крупного проекта». Все это складывалось в уродливую, пугающую мозаику.
Вечерний воздух стал прохладнее, и я поежилась. Мое платье с открытыми плечами, которое еще пару часов назад казалось мне верхом элегантности, теперь не спасало от внутреннего и внешнего холода. «Возьму шаль», – мелькнула спасительная мысль. Это был прекрасный предлог, чтобы на пару минут скрыться ото всех, прийти в себя, собраться с мыслями. Я извинилась перед собеседниками и направилась в дом, в нашу небольшую гардеробную комнату рядом с прихожей, где гости оставляли свои вещи.
Комната была слабо освещена, пахло духами и дорогой кожей. На вешалках висели пиджаки и легкие пальто, на мягком пуфике и полках лежало несколько женских сумочек. Моя кашемировая шаль висела на отдельном крючке. Я потянулась за ней, но в полумраке не рассчитала движение и задела локтем маленькую лаковую сумочку, стоявшую на краю полированной полки. Сумочка с глухим стуком упала на ковер, и ее содержимое частично высыпалось наружу: помада, зеркальце, ключи от машины, телефон… и что-то еще, что-то металлическое, что блеснуло в тусклом свете.
Я наклонилась, чтобы собрать рассыпавшиеся вещи. Мои пальцы коснулись этого металлического предмета, и я замерла. Это был брелок. Уникальный, сделанный на заказ из серебра и черного дерева. На серебряной пластине были выгравированы две переплетенные буквы – «А» и «В». А с обратной стороны – дата нашего знакомства. Я знала каждую его черточку, каждый изгиб.
Потому что я сама его придумала и заказала у ювелира. Я подарила этот брелок Виктору на прошлый день рождения.
Холод. Это был не тот холодок, что пробежал по коже от сквозняка. Это был всепоглощающий, арктический холод, который сковал меня изнутри, остановил дыхание и, казалось, заморозил кровь в жилах. Я сидела на корточках на мягком ковре, сжимая в руке этот брелок, и мир вокруг меня перестал существовать. В ушах стоял оглушительный звон.
Я вспомнила, как Виктор радовался подарку. Как клялся, что никогда с ним не расстанется. А потом, где-то пару месяцев назад, я заметила, что на его ключах брелока нет. «Где он?» – спросила я тогда. Виктор поморщился, изображая досаду. «Представляешь, потерял! Наверное, кольцо ослабло, и он где-то соскочил. Так жаль, твой подарок…». Я тогда расстроилась, но поверила ему. Ну, с кем не бывает. Потерял и потерял.
Потерял. И теперь этот брелок, этот символ нашей любви, эта уникальная, единственная в своем роде вещь, лежала здесь, на полу, выкатившись из сумочки Леры.
В голове что-то щелкнуло. Громко, болезненно, окончательно. Неразлучны на работе. Совместные командировки. Напряженный разговор в саду. Его паника в глазах. Пароль на телефоне. Постоянные задержки. И вот она – вещественная улика. Маленький, холодный, предательский кусок металла в моей ладони. Он не просто потерял мой подарок. Он отдал его ей.
Мой идеальный мир, который я так тщательно строила десять лет, который сегодня должен был предстать во всем своем блеске, треснул, как зеркало, и с оглушительным грохотом разлетелся на тысячи острых, ранящих осколков. Я больше не чувствовала холода. Вместо него внутри разгорался пожар – слепая, испепеляющая ярость, смешанная с такой невыносимой болью, что хотелось закричать. Я медленно поднялась на ноги, крепко сжимая брелок в кулаке. Металл впивался в ладонь, но я этого не замечала. Маска идеальной хозяйки слетела. Маска счастливой жены расплавилась. Из гардеробной выходила уже не та Анна, что вошла туда минуту назад. Я шла обратно на свой праздник. На руины своей жизни. И я знала, что должна сделать.
Я не помню, как долго стояла там, в полумраке гардеробной, глядя на свое отражение в высоком зеркале. Женщина в элегантном вечернем платье, с идеальной прической и макияжем, смотрела на меня пустыми, испуганными глазами. В ее руке был зажат маленький металлический брелок – ключ, который только что открыл дверь в ад. Мой ад. Наш с Виктором ад. Холод, пронзивший меня в момент, когда я увидела этот брелок, выкатившийся из сумочки Леры, не отпускал. Он превратился в ледяной панцирь вокруг сердца, сковывая дыхание и замораживая слезы.
Я знала, что не могу оставаться здесь. Прятаться, плакать, давать волю отчаянию – все это будет потом. Сейчас там, за дверью, продолжался мой идеальный праздник. Десятая годовщина моего идеального брака. Десятки гостей, наши друзья и родные, смеялись, говорили комплименты нашему дому, нашему союзу. И я была хозяйкой этого фарса. Мне нужно было вернуться и доиграть свою роль.
Сжав брелок в кулаке так, что острые грани впились в ладонь, я заставила себя сделать шаг. Потом еще один. Коридор казался бесконечно длинным, а звуки из гостиной – приглушенными, словно доносились из-под толщи воды. Каждый шаг отдавался глухим стуком в висках. Я шла на этот шум, на этот смех, как на эшафот. Внутри меня все кричало, билось в истерике, но снаружи я была само спокойствие. Маска перфекционистки, которую я носила годами, вросла в кожу. Она держала мое лицо, не давая ему исказиться от боли.
Когда я вошла в зал, на меня никто не обратил внимания. Праздник был в самом разгаре. Кто-то из друзей Виктора рассказывал анекдот, и группа гостей покатывалась со смеху. Моя подруга Марина махала мне рукой от стола с десертами. Лера… я нашла ее глазами почти сразу. Она стояла рядом с одним из деловых партнеров мужа, мило улыбалась и что-то щебетала, кокетливо поправляя локон. На ее лице не было ни тени беспокойства. Она не заметила пропажи. Или ей было все равно. А Виктор… он был центром этой вселенной. Сияющий, обаятельный, мой муж. Он как раз обнимал за плечи мою маму, которая смотрела на него с обожанием. В этот миг я почувствовала укол такой острой, невыносимой ненависти, что меня качнуло. Мой идеальный муж. Мой предатель.
Я машинально взяла с подноса проходящего официанта бокал с каким-то искрящимся напитком и сделала глоток. Сладкая жидкость показалась горькой, как яд. Я застыла у колонны, глядя на всю эту сцену со стороны. Вот они все – люди, которые думают, что знают нас. Которые восхищаются нашей парой. А я одна в этой толпе знаю правду. Я одна вижу трещины, расползающиеся по глянцевой поверхности нашей жизни. И брелок в моем кармане, холодный и тяжелый, был тому неопровержимым доказательством.
Время тянулось мучительно. Минуты казались часами. Я просто стояла и смотрела, как в замедленном кино. Вот Виктор смеется, запрокинув голову. Вот он поправляет галстук. Вот его взгляд на секунду встречается с взглядом Леры через весь зал – быстрый, почти незаметный, но для меня теперь он кричал о целой тайной жизни, скрытой от моих глаз. Каждое его движение, каждое слово, которое долетало до меня, было пропитано ложью. Все эти месяцы его «усталости», «срочных совещаний», «командировок»… Все это было ею. Этой молодой, улыбчивой девушкой, которую он привел в наш дом.
И тут раздался звонкий стук ножа по бокалу. Это был лучший друг Виктора, Андрей, наш свидетель на свадьбе.
– Минуточку внимания, дорогие друзья! – громко провозгласил он, улыбаясь. – Я думаю, настал момент для главного тоста! Десять лет – это вам не шутки! Слово главе семьи, нашему жениху со стажем, Виктору!
Зал взорвался аплодисментами и одобрительными криками. Мама смотрела на Виктора с влажными от умиления глазами. А я почувствовала, как ледяной панцирь вокруг моего сердца начал трескаться, и из этих трещин полилась обжигающая, раскаленная лава гнева. Вот он, апофеоз лицемерия. Момент истины.
Виктор, сияя, прошел в центр зала. Он взял свой бокал и обвел всех своей самой обаятельной улыбкой. Он выглядел таким счастливым, таким искренним. Я смотрела на него и не узнавала. Кто этот человек? Куда делся мой Витя, тот парень, который когда-то клялся мне в вечной любви?
– Спасибо, друзья, спасибо, – начал он, и его голос, такой родной и такой чужой одновременно, разлился по затихшей комнате. – Десять лет… Вы знаете, я часто думаю, какой была бы моя жизнь, если бы десять лет назад я не встретил ее. Свою Аню. И я понимаю, что моей жизни просто не было бы. Был бы какой-то серый, бессмысленный набор дней. Она – мой свет, моя опора, мой самый строгий критик и самый преданный друг.
Гости слушали, затаив дыхание. Женщины смотрели на меня с завистью. Я чувствовала их взгляды, но видела только его лицо.
– Все, чего я достиг, все, что у меня есть, – это благодаря ей. Ее вере, ее терпению, ее безграничной любви. Я хочу поднять этот бокал за мою любимую, мою единственную и неповторимую жену, без которой моя жизнь не имела бы никакого смысла! За тебя, Анечка!
В этот момент что-то внутри меня оборвалось. Струна, натянутая до предела, лопнула с оглушительным звоном, который слышала только я. Я больше не могла. Не могла стоять, не могла молчать, не могла быть частью этого спектакля.
Медленно, очень медленно, я пошла к нему. Шум в ушах стал таким сильным, что я почти не слышала начавшихся аплодисментов. Я видела только его лицо, его улыбку, которая начала медленно угасать, когда он заметил выражение моих глаз. Разговоры и хлопки стихли один за другим, пока в зале не повисла напряженная тишина. Люди расступались передо мной, как вода перед ледоколом. Я подошла к нему вплотную, глядя прямо в глаза. Я не кричала. Мой голос прозвучал тихо, но в мертвой тишине гостиной его услышал каждый.
– Виктор, – произнесла я, и мое собственное имя, слетевшее с моих губ, прозвучало, как приговор. – А почему твой подарок от меня оказался в сумочке у твоей коллеги?
И я разжала ладонь. На моей раскрытой руке, под светом хрустальной люстры, тускло блеснул тот самый брелок. Уникальный, сделанный на заказ, с нашими инициалами.
Я увидела, как его лицо в одну секунду изменилось. С него слетела маска обаяния и успеха, обнажив растерянность, потом страх, потом злость. Кровь отхлынула от его щек, он стал мертвенно-бледным. Он замер, как статуя, и в его глазах я увидела панику загнанного зверя. Десятки пар глаз переметнулись с брелока на его лицо, потом на бледное лицо Леры, застывшей у стены, потом снова на меня. Воздух звенел от напряжения.
– Аня… что… что ты такое говоришь? – пролепетал он, пытаясь выдавить улыбку, но получилась лишь жалкая гримаса. – Это какая-то… случайность. Недоразумение. Я… я все объясню.
Он сделал шаг ко мне и попытался схватить меня за локоть, увести в сторону, спрятать позор от чужих глаз.
– Аня, давай не здесь, – зашипел он мне на ухо, в его голосе уже слышались металлические нотки раздражения. – Не при гостях.
Именно это стало последней каплей. Не его измена. Не его ложь. А эта отчаянная попытка спасти свой фасад, свое лицо, свой статус в глазах этих людей, когда рушился наш мир. Он беспокоился не о моей боли, не о нашем браке, а о том, что подумают гости. В эту секунду вся моя любовь к нему, все, что еще теплилось в душе, обратилось в пепел.
Я с силой отдернула руку, словно от прикосновения прокаженного. Мой тихий голос сорвался, наливаясь силой и яростью, которую я больше не могла и не хотела сдерживать. Я посмотрела ему в глаза, потом обвела взглядом застывших в немом шоке гостей.
– После такого позора я не собираюсь делать вид, что все в порядке и мило улыбаться гостям!
Слова вырвались из меня, как выстрел. Я вспыхнула, чувствуя, как краска ярости и унижения заливает мое лицо. Я больше не могла находиться в этой комнате, в этом доме, в этой лживой жизни. Развернувшись на каблуках так резко, что на мгновение потеряла равновесие, я бросилась прочь. Под оглушенное, абсолютное молчание десятков людей я выбежала из комнаты, не видя ничего перед собой из-за внезапно хлынувших слез. Я слышала только стук своего сердца и звук разбивающегося вдребезги прошлого.
Гул в ушах стоял такой, будто внутри моей головы с оглушительным ревом рушился огромный хрустальный дворец, который я десять лет так тщательно выстраивала. Я бежала вверх по лестнице, не чувствуя ступеней, спотыкаясь о подол собственного праздничного платья. За спиной, внизу, воцарилась противоестественная, вязкая тишина, которая была страшнее любых криков. Казалось, я слышала, как замерли в воздухе десятки вздохов, как перестала играть музыка, как кто-то неловко звякнул вилкой о тарелку. Весь этот мир, такой яркий и счастливый всего полчаса назад, замер, парализованный моим позором.
Я влетела в нашу спальню, нашу гавань, и захлопнула за собой тяжелую дубовую дверь. Замок щелкнул с оглушительным финальным звуком. Все. Занавес. Я прислонилась спиной к прохладному дереву и медленно сползла на мягкий ковер. Ноги больше не держали. Первые несколько секунд я просто сидела, глядя в пустоту, и не могла даже вздохнуть. Воздух застрял где-то в груди колючим комком льда. А потом меня прорвало. Это был не плач, а какой-то звериный, беззвучный вой, который рвался изнутри, сотрясая все тело. Я зажимала себе рот ладонями, чтобы не закричать в голос, чтобы те, кто еще оставался внизу, не услышали этого животного унижения. Слезы текли потоками, горячие, ядовитые, разъедающие щеки. Я рыдала от обиды, от внезапно обрушившейся на меня правды, от предательства, которое оказалось таким будничным и таким уродливым. Я плакала над своим идеальным праздником, превращенным в балаган, над своим безупречным мужем, оказавшимся мелким лжецом, над своей идеальной жизнью, которая рассыпалась в пыль от одного неосторожного прикосновения к чужой сумочке.
Сквозь пелену собственных рыданий донесся тихий стук в дверь.
— Аня? Анечка, это я, Света. Открой, пожалуйста.
Голос моей лучшей подруги прозвучал как спасательный круг в этом океане отчаяния. Я не могла ответить, только сильнее вжалась в дверь, качая головой, будто она могла меня видеть.
— Ань, я не уйду. Я буду сидеть здесь, под дверью, сколько понадобится. Пожалуйста, впусти меня.
Я с трудом поднялась на дрожащих руках, повернула ключ и снова рухнула на ковер. Света вошла, тихо прикрыла за собой дверь и опустилась рядом со мной на пол. Она ничего не говорила, не задавала глупых вопросов вроде "как ты?". Она просто обняла меня за плечи и позволила мне рыдать на ее плече, пачкая дорогой шелк ее платья слезами и размазанной тушью. Ее молчаливое присутствие было именно тем, что мне было нужно. Сквозь ее объятия я начала слышать звуки из внешнего мира. Сначала неуверенные, приглушенные голоса внизу. Потом шаги. Много шагов. Хлопанье входной двери. Один раз, второй, третий. Гости расходились. Тихо, по-английски, как с тонущего корабля. Никому не хотелось оставаться и наблюдать за руинами нашего семейного счастья. Музыка давно стихла. Остался только запах увядающих пионов и остывающей еды – запах провалившегося торжества.
В какой-то момент по лестнице загрохотали быстрые, злые шаги. Дверная ручка дернулась раз, другой.
— Аня! Открой! Нам надо поговорить! – голос Виктора был резким, лишенным всякой нежности. В нем слышалось раздражение, а не раскаяние.
Света напряглась и, прежде чем я успела что-либо сделать, поднялась и встала между мной и дверью.
— Она не хочет с тобой говорить, Виктор, — твердо сказала она.
— Света, не лезь не в свое дело! Это мой дом, и моя жена! Аня, открой сейчас же!
— Уходи, — голос Светы звенел сталью. — Просто оставь ее в покое. Хотя бы на сегодня.
Послышалось какое-то бормотание, полное негодования, потом тяжелые шаги, удаляющиеся вниз по лестнице. Виктор отступил. Пока.
Света оставалась со мной еще около часа. Она принесла мне стакан воды, помогла умыться, смыть с лица следы катастрофы. Она говорила тихие, успокаивающие слова, которые я почти не слышала, но само их звучание было целительным. Когда мои рыдания перешли в тихие, судорожные всхлипы, она сказала:
— Я буду внизу, в гостевой. Если что-то понадобится, просто крикни. Я не оставлю тебя с ним одну сегодня.
Она ушла, оставив дверь приоткрытой. Я забралась на нашу огромную кровать, сжалась в комок под одеялом и замерла, прислушиваясь к тишине разрушенного дома. Вскоре я снова услышала его шаги. На этот раз медленные, осторожные. Он вошел в спальню, не стучась, и прикрыл за собой дверь. Я не повернулась. Я смотрела в стену, на наши свадебные фотографии в элегантных рамках. Наши счастливые, улыбающиеся лица казались теперь злой насмешкой.
Он постоял мгновение в тишине, а потом заговорил. И то, что он сказал, было страшнее самой измены.
— Ну что, ты довольна? – в его голосе не было и тени вины. Только холодная, звенящая ярость. — Ты все испортила! Устроила этот цирк на глазах у всех наших друзей, у моих деловых партнеров! Ты хоть понимаешь, как ты меня опозорила?
Я медленно села на кровати. Шок от его слов был таким сильным, что перекрыл горе.
— Я тебя опозорила? — мой голос был хриплым и тихим. — Это я, значит, виновата? Не ты, который привел свою пассию на нашу годовщину? Не ты, который врал мне месяцами?
— Прекрати драматизировать! — отрезал он, подходя ближе. — Это ничего не значило! Абсолютно ничего! Просто глупость, ошибка! Но ты… ты должна была вывалить это на всех! Не могла подождать, пока гости уйдут? Не могла поговорить со мной наедине? Нет, тебе нужно было шоу!
Он стоял передо мной, красивый, в своем безупречном костюме, и обвинял меня. Меня! Последней каплей стала не измена. Последней каплей стало вот это — его эгоистичная, трусливая попытка переложить вину, его полное нежелание видеть мою боль. Он беспокоился не о нашем браке, а о своем фасаде, о своей репутации.
— Ничего не значило? — прошептала я. — Почему же тогда мой подарок, который ты якобы "потерял", оказался у нее? Ты хоть понимаешь, как это унизительно?
— Да какая разница, где этот брелок! — он всплеснул руками, его лицо исказилось от досады. — У нас с Лерой чисто деловые отношения! Понимаешь? Она невероятно умна, у нее гениальная бизнес-идея! Я просто… я ее поддерживал! Я в нее верил!
— Верил? — я горько усмехнулась. — Как трогательно.
Его, видимо, задела моя ирония. Он решил пойти ва-банк, доказать мне, что его связь с ней была чем-то большим, чем банальный обман. Он хотел оправдать себя, показать, что им двигали высокие мотивы, а не низменные инстинкты.
— Да, верил! Настолько, что вложился в ее проект! — выпалил он на одном дыхании, с какой-то извращенной гордостью. — Я хотел сделать сюрприз! Когда ее стартап выстрелит, мы бы стали в разы богаче!
В комнате повисла тишина. Я смотрела на него, и мозг отказывался обрабатывать информацию.
— Вложился? Что значит "вложился"? Какие деньги, Виктор?
Он вдруг понял, что сказал лишнее. Его лицо на мгновение дрогнуло, он попытался исправить ситуацию.
— Аня, это неважно сейчас… Это деловые вопросы.
Но я уже вцепилась в эту нить. Что-то внутри меня, какой-то холодный, трезвый инстинкт самосохранения, подсказывал, что сейчас я услышу нечто худшее, чем признание в неверности.
— Какие. Деньги. Виктор? — повторила я, чеканя каждое слово.
Он отвел взгляд, посмотрел в окно, на темный сад, заваленный лепестками роз из праздничных гирлянд.
— Наши сбережения, — выдавил он наконец. — Часть наших общих сбережений.
Холод, который пронзил меня в гардеробной, показался теперь теплым летним ветерком по сравнению с ледяной глыбой, которая разрасталась у меня в груди.
— Какую часть? — мой голос был уже нечеловечески спокоен.
Он молчал.
— Я спрашиваю, какую часть, Виктор?!
— Почти все, что было на накопительном счете, — пробормотал он, глядя в пол. — Почти три миллиона.
Слезы мгновенно высохли. Горе, обида, унижение — все это отступило на второй план, вытесненное новым, всепоглощающим чувством. Это был не просто обман. Это было тотальное предательство. Он не просто спал с другой женщиной. Он взял наше общее будущее, нашу финансовую подушку безопасности, которую мы вместе строили десять лет, каждую копейку откладывая, и отдал ее своей юной протеже. Без моего ведома. Без моего согласия. Он поставил на кон всю нашу жизнь ради "стартапа" девицы, с которой крутил интрижку. И в этот момент я посмотрела на мужа, с которым прожила целое десятилетие, и поняла, что совершенно его не знаю. Передо мной стоял чужой, безрассудный и до безобразия эгоистичный человек, который разрушил все не по ошибке, а по осознанному выбору. Боль сменилась холодным, кристально чистым гневом. И я поняла, что речь больше не идет о том, смогу ли я его простить. Речь шла о том, как мне спасти то, что еще осталось от моей жизни.
Новый поворот с деньгами, с нашими общими, семейными деньгами, подействовал на меня как ведро ледяной воды, вылитое на голову посреди пожара. До этого момента я тонула в горе, захлебывалась обидой и унижением. Слезы лились потоком, который, казалось, никогда не иссякнет. Я билась в истерике, как раненая птица, не в силах поверить, что мой идеальный мир, мой выстроенный с такой любовью и заботой дом, мой брак, которому исполнилось десять лет, – все это рухнуло в один миг. Но слова Виктора о том, что он вложил крупную часть наших накоплений в «стартап» Леры, мгновенно осушили мои слезы. Боль никуда не делась, нет. Она просто сжалась в тугой, холодный комок где-то в груди, уступив место чему-то новому, звенящему и острому. Ярости. Ледяной, кристальной ярости.
В тот момент я поняла одну страшную вещь. Его измена была не просто слабостью, не помутнением рассудка, не ошибкой, как он пытался мне это представить. Это был расчет. Холодный, циничный, долгоиграющий план. Он не просто спал с другой женщиной. Он строил с ней будущее. За моей спиной. На наши общие деньги. Деньги, которые мы откладывали на новый дом, на путешествие мечты, на наше, как я думала, совместное будущее. Он брал из нашей общей копилки и вкладывал в свою новую жизнь, пока я, наивная дурочка, выбирала оттенок салфеток для юбилейного ужина.
Осознание было таким оглушительным, что я перестала слышать его крики и оправдания. Весь шум в комнате, его голос, стук моего собственного сердца – все слилось в один монотонный гул. Я смотрела на него, на его искаженное злобой лицо, и видела не любимого мужа, с которым прожила десять лет, а совершенно чужого, неприятного мне человека. Мошенника. Предателя, который обманул меня не только как женщину, но и как партнера, как друга. И вся любовь, которая еще час назад разрывала мне сердце, испарилась. Просто исчезла. Словно ее никогда и не было. На ее месте образовалась выжженная, холодная пустота.
Подруга, Света, буквально вытолкала его за дверь спальни. Я слышала их приглушенную перепалку в коридоре, но слова уже не имели значения. Я сидела на краю нашей огромной кровати, на белоснежном покрывале, которое еще утром казалось мне символом чистоты и уюта, и смотрела в одну точку. Света вернулась, села рядом, обняла меня за плечи. Она что-то говорила, утешала, предлагала воды, но я ее не слышала. Я просто сидела, прямая как струна, и чувствовала, как внутри меня что-то каменеет. Процесс был необратимым, и я это знала.
Ночь я провела без сна. Я лежала в темноте и слушала звуки дома. Тиканье старинных часов в гостиной, которые Виктор привез из какой-то командировки. Шум холодильника на кухне. Далекий гул ночного города за окном. Каждую ночь на протяжении десяти лет эти звуки убаюкивали меня, даря ощущение стабильности и дома. Этой ночью они звучали как отсчет времени до конца моей прежней жизни. Я не плакала. Я думала. В моей голове больше не было хаоса из обид и вопросов «за что?». Там выстраивался четкий, холодный план. Я перебирала в памяти не наши счастливые моменты, а все те маленькие странности последних месяцев, которые я так упорно игнорировала. Его задержки на работе, внезапные «конференции» по выходным. Его телефон, который вдруг стал защищен сложным паролем и никогда не оставался без присмотра. Его отстраненность. Каждая деталь теперь была не просто тревожным звоночком, а звеном в цепи лжи, которую он так тщательно плел.
Под утро, когда небо за окном начало медленно светлеть, приобретая серо-розовый оттенок, я тихо встала с кровати. На цыпочках, чтобы не разбудить Свету, спавшую в кресле, я прошла к шкафу и достала небольшой дорожный чемодан. Я не стала собирать все свои вещи. Зачем? Это все было частью той жизни, которая закончилась вчера. Я открыла ящики комода и начала методично складывать в чемодан только самое необходимое. Несколько смен белья, пара джинсов, свитер, косметичка. Я не брала нарядные платья, подарки Виктора, ничего из того, что связывало меня с прошлой ролью – ролью его «любимой, единственной и неповторимой жены». Я упаковывала только то, что принадлежало лично мне, Анне. Человеку, которого я почти забыла за эти десять лет.
Собрав чемодан, я бесшумно вышла из спальни. В гостиной царил разгром. На полу валялись смятые салфетки и конфетти. На столах стояли недопитые бокалы, засыхали остатки изысканных закусок, на которые я потратила столько сил. Увядали в вазах роскошные букеты. Весь мой «идеальный праздник» превратился в уродливый натюрморт неудавшейся жизни. Запах вчерашнего веселья смешался с кисловатым ароматом разочарования. В этом хаосе, на большом диване, свернувшись калачиком, спал Виктор. Он был одет во вчерашний праздничный костюм, теперь измятый и нелепый. Его лицо, во сне беззащитное и даже какое-то жалкое, больше не вызывало во мне ни капли сочувствия. Я смотрела на него несколько долгих секунд, как смотрят на экспонат в музее – с холодным любопытством, без всякого душевного отклика. Этот человек был для меня теперь просто частью интерьера этой разрушенной комнаты.
Я прошла к небольшому консольному столику у входа, на котором всегда лежали ключи, почта и прочие мелочи. Мой взгляд упал на связку ключей от нашего дома, от его машины, которые он мне дал. Рядом лежала открытка от наших общих друзей с поздравлением. «Десять лет любви и счастья!». Горькая усмешка тронула мои губы. Я медленно, очень медленно, посмотрела на свою левую руку. На безымянном пальце поблескивало обручальное кольцо. Простое, из белого золота. Десять лет я не снимала его ни на день. Оно вросло в меня, стало частью моей руки, частью меня самой. Но сейчас оно ощущалось как чужеродный предмет. Как клеймо. Холодный металл больше не грел, а жег кожу.
С усилием, которого я от себя не ожидала, я стянула кольцо с пальца. Кожа под ним была бледной и нежной. Я повертела его в пальцах, в последний раз взглянув на символ моего десятилетнего самообмана. Потом я аккуратно положила его на полированную поверхность стола, прямо рядом с ключами от дома. Я не стала писать записку. О чем? Все слова были сказаны вчера. А самые главные так и не были им произнесены. Слова извинения, слова раскаяния. Вместо этого он обвинил меня в том, что я «устроила цирк». Что ж, цирк окончен. Я развернулась, взяла в руку ручку своего небольшого чемодана и пошла к двери.
Первые лучи рассветного солнца ударили мне в глаза, когда я вышла на улицу. Воздух был чистым и холодным. Он приятно остудил мое горящее лицо. Я глубоко вдохнула, наполняя легкие этой утренней свежестью. Я не оглянулась на дом, в котором осталась моя прошлая жизнь. На моем лице не было слез. Большой и шумный город только начинал просыпаться, и в этой тишине я впервые за много лет почувствовала не одиночество, а свободу. Я не знала, куда пойду и что буду делать. Но я точно знала одно: я больше никогда не вернусь назад. Впереди была новая жизнь. Моя жизнь. И я собиралась построить ее на руинах своего «идеального» брака, но на этот раз – только для себя.