— И вот здесь, Леночка, мы поставим твой диван. А у окна будет стол. Тебе же нужно где-то… ну, искать работу, — голос Анны Фёдоровны, бархатный и вкрадчивый, разрезал тишину двухкомнатной квартиры, как теплый нож масло.
Рулетка звонко щелкнула, втягивая ленту.
Мария стояла в коридоре, всё ещё не сняв куртку. Она пришла домой на пятнадцать минут раньше, и этого хватило, чтобы застать картину: её свекровь, Анна Фёдоровна, и золовка, Елена, деловито «делили» её, Машину, гостиную.
— Мама, я не хочу у окна, там дует! — капризно протянула двадцатипятилетняя Елена, которая вот уже семь лет после школы находилась в «экзистенциальном поиске себя», сидя на шее у матери-пенсионерки. — Я хочу к телевизору.
— Значит, к телевизору, — легко согласилась Анна Фёдоровна, прежде чем заметить Марию. — О, Машенька! А ты уже дома! А мы тут… прикидываем.
Мария медленно сняла куртку. Руки не слушались. После двенадцатичасовой смены в поликлинике, после бесконечного потока жалоб, кашля и бумажной волокиты, она мечтала только об одном — о горячей ванне и тишине. Вместо этого её ждал цирк.
— Здравствуйте, Анна Фёдоровна. Что именно вы прикидываете?
Свекровь, бывшая главный бухгалтер университета, женщина с прямой спиной и цепким взглядом, который, казалось, видел не людей, а дебет с кредитом, улыбнулась. Улыбка у нее была обезоруживающая — так улыбаются хирурги перед сложной операцией.
— Машенька, мы же семья. А в семье должны друг другу помогать. Мы с Леночкой подумали… — она сделала паузу, давая Марии возможность приготовиться к удару. — Квартира у тебя хорошая. Просторная. Бабушка твоя, царство ей небесное, мудрая женщина была, такую «сталинку» отхватила…
— «Брежневка» у меня, — механически поправила Мария. — И не отхватила, а получила от завода, где всю жизнь отработала.
— Да неважно! — отмахнулась Анна Фёдоровна. — Важно, что площадь! Две комнаты! А вы с Сашей живете, по сути, вдвоем. Саши вечно нет, он в своих рейсах. А мы с Леночкой ютимся в нашей «двушке» на окраине. Лене нужна своя комната. Она девушка взрослая, ей личное пространство необходимо.
Мария почувствовала, как к горлу подкатывает холодный ком. Она уже поняла, к чему идет этот разговор. Он зрел давно, с той самой минуты, как полгода назад умерла её бабушка, оставив ей эту квартиру.
— И что вы предлагаете? — спросила Мария так тихо, что самой пришлось прислушаться.
— А что тут предлагать? — вступила Лена, отрываясь от телефона. — Всё ж очевидно. Мама гениальный план придумала. Мы продаем вашу эту… «брежневку». И покупаем две хорошие «однушки». Одну — вам с Сашей. Вторую — нам с мамой. И всем хорошо!
Мария посмотрела на золовку. Семь лет «поиска». Семь лет Лена объясняла всем, что «не хочет работать на дядю», что ищет «проект для души», что современный рынок труда не ценит «тонких натур». Всё это время её «тонкая натура» питалась маминой пенсией и деньгами, которые Саша присылал матери. Деньгами, которые он зарабатывал, глотая пыль на трассах от Москвы до Новосибирска.
— Никто, — сказала Мария, разделяя слова, — ничего продавать не будет.
Улыбка сползла с лица Анны Фёдоровны.
— Что, прости?
— Я сказала: эту квартиру, — Мария обвела рукой комнату, где ещё пахло бабушкиными пирогами, — продавать никто не будет. Это моя квартира. Моё наследство.
— Ах, наследство! — всплеснула руками свекровь. — Какая ты у нас собственница, Машенька! А то, что сын мой, муж твой, в этой квартире прописан? А то, что он в ней ремонт делал?
— Саша прописан у вас, Анна Фёдоровна. А ремонт… — Маша горько усмехнулась. — Поклейку обоев в коридоре вы называете ремонтом?
— Ты неблагодарная! — вдруг взвизгнула Лена. — Мама для тебя всё, для семьи старается, а ты!
— Лена, помолчи, — цыкнула на нее мать и снова повернулась к Марии. Взгляд её стал жестким, бухгалтерским. — Я с тобой, Маша, хочу по-хорошему. Ты пойми, это нелогично. Это несправедливо. Мы — одна семья. Активы должны работать на благо семьи. А у тебя актив простаивает!
— Я здесь живу. Это не «актив». Это мой дом.
— Дом! — фыркнула Анна Фёдоровна. — Дом у тебя там, где твой муж. А муж твой — мой сын. И я, как его мать, имею право…
— Вы не имеете права, — отрезала Мария. Усталость от смены вдруг испарилась, уступив место холодной, звенящей ярости. — Пожалуйста, уходите. Я хочу отдохнуть.
— Мы не договорили! — свекровь явно не ожидала такого отпора от тихой, вечно уступчивой невестки-медсестры.
— Мы договорили. Уходите.
Анна Фёдоровна поджала губы, смерила Марию презрительным взглядом, подхватила Лену под руку и прошествовала к выходу. Уже в дверях она обернулась:
— Я позвоню Саше. Уж он-то найдет слова, чтобы вправить тебе мозги, эгоистка!
Дверь хлопнула. Мария осталась стоять в коридоре. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет. Она знала: это только начало.
Вечером, как и обещала, позвонил Саша. Он был где-то под Воронежем. Связь трещала.
— Маш, ну ты чего? Мать звонит, вся в слезах. Говорит, ты их выгнала.
— Саша, они пришли в мою квартиру с рулеткой! Они уже распланировали, как продадут её! Они Ленке диван выбирали в мою гостиную!
— Ну, Маш… Ты же знаешь маму. Она… деятельная. Она же не со зла. Она за Ленку переживает. У девки жизнь не складывается…
— Ей двадцать пять, Саша! Ей не «жизнь не складывается», она работать не хочет! Почему мы должны решать её проблемы за счет моего наследства?
В трубке повисло тяжелое молчание, пробиваемое шумом трассы.
— Маш, ну какое «твоё»? Мы же семья. Значит, всё общее. Ну, правда, что тебе, жалко? Мы бы и себе однушку взяли…
— «Общее»? — у Марии перехватило дыхание. — Саша, а когда ты маме с сестрой деньги отсылаешь, это «общее»? Когда ты последний раз мне что-то, кроме дежурного букета на Восьмое марта, купил? Я в поликлинике за копейки спину гну, а твоя сестра «ищет себя»!
— Не начинай, а? Я устал, я в рейсе…
— А я не устала? Я пришла домой, а у меня дом делят!
— Маш, ну давай я приеду, поговорим. Не ругайся с матерью. Пожалуйста. Она же… ну, она же мама. Пойми.
Мария нажала «отбой». Она поняла. Поняла, что Саша, как всегда, выберет самую простую позицию — позицию страуса. Он спрячет голову в свой рейс, лишь бы не видеть, как его мать и сестра рвут на части его жену. В этот вечер Мария поняла, что она одна.
Следующие две недели превратились в ад. Анна Фёдоровна развернула полномасштабную военную операцию.
Сначала она применила «тяжелую артиллерию» — родственников. Марии поочередно звонили тетушки и дядюшки Саши из Твери, которые кляли её за черствость и неуважение к свекрови. «Анечка всю жизнь на вас положила, а ты!»
Потом пошел «психологический прессинг». Анна Фёдоровна подкарауливала её у подъезда.
— Машенька, я же не за себя прошу! — начинала она скорбным голосом, прижимая руки к груди. — Я старый человек, мне что? Мне — дожить. Я за Леночку! Ты губишь девочку! Она в депрессии, она из комнаты не выходит!
«Конечно, не выходит, — думала Мария, — там же интернет и холодильник».
— Если с ней что-то случится, Маша, — глаза свекрови трагически закатывались, — это будет на твоей совести!
Мария молча проходила мимо. В поликлинике дела были не лучше. Главврач снова заговорил об «оптимизации», что означало одно: нагрузка вырастет, а зарплата — нет.
Мария держалась. Она ходила на работу, готовила ужины, которые ела в одиночестве, и читала. Читала она не романы, а Семейный и Жилищный кодексы Российской Федерации.
Её спасительницей стала Зинаида Павловна, старшая медсестра, женщина-кремень, прошедшая три развода и вырастившая двух сыновей-офицеров.
— Что с тобой, девка? — спросила она Марию в ординаторской, когда та в третий раз уронила журнал учета. — На тебе лица нет. Свекровь?
Мария кивнула, и её прорвало. Она рассказала всё. Про квартиру, про Лену, про Сашу в рейсе, про рулетку.
Зинаида Павловна дослушала, хмыкнула и налила ей крепкого чая из термоса.
— Значит, так, милая моя. Ты должна одну вещь понять. Есть такой тип людей — мы их «энергетическими вампирами» зовем, а по-простому — «борзые». Они всегда пробуют границу. Ты подвинулась на сантиметр — они займут метр. Ты пустила их в коридор — они уже меряют твою спальню.
— Но что мне делать? Саша… он не хочет ссоры…
— А ты хочешь? Ты хочешь жить в коммуналке с Леночкой? Или всю жизнь платить ипотеку за «однушку» в Бирюлёво, отдав свою квартиру? Твой Саша — дальнобойщик, он мужик хороший, но мягкотелый. А мать у него — бухгалтер. Она не эмоциями живет, а цифрами. Так вот, покажи ей «цифру», которую она не сможет оспорить.
— Какую?
— Юридическую. Ты квартиру как получила? Наследство по завещанию?
— Нет. Бабушка боялась, что после её смерти объявятся какие-нибудь дальние родственники. Она мне «дарственную» сделала. Договор дарения. За год до её смерти. И за два года до моей свадьбы с Сашей.
Глаза Зинаиды Павловны сверкнули.
— Маша! Девочка моя! Да у тебя же на руках козырной туз! Ты вообще Семейный кодекс открывала? Статья 36. «Имущество каждого из супругов». Читай пункт первый.
Мария лихорадочно открыла на телефоне «КонсультантПлюс».
— «Имущество, принадлежавшее каждому из супругов до вступления в брак, а также имущество, полученное одним из супругов во время брака в дар, в порядке наследования или по иным безвозмездным сделкам (имущество каждого из супругов), является его собственностью».
— Вот! — стукнула ладонью по столу Зинаида. — Поняла? Твоя квартира — не «совместно нажитое». Она — твоя. Личная. И твой Саша, будь он хоть трижды муж, к ней никакого отношения не имеет. Не говоря уже о его маме и сестре.
— Но Анна Фёдоровна говорит, что Саша прописан…
— И что? — фыркнула Зинаида. — Прописка (регистрация, по-новому) права собственности не дает! Она дает право пользования. И то, пока ты, как собственник, это позволяешь.
Мария смотрела на пожилую медсестру, и в её душе страх впервые уступил место чему-то другому. Твердой, холодной уверенности.
— Зинаида Павловна… — прошептала она. — Спасибо.
— Не благодари. А иди и борись. Запомни, Маша, — Зинаида повысила голос, чтобы слышали и другие девочки в ординаторской, — нельзя опускать руки! Никогда! Ни с болезнью, ни с хамством, ни со свекровями! Бороться можно и нужно всегда! Иначе сожрут. Сожрут, и косточек не оставят. А теперь — за работу. Пациенты не ждут.
Развязка наступила в субботу. Саша вернулся из рейса. Уставший, пахнущий дизелем и дорогой. Мария встретила его, накормила. Он был ласков, но избегал её взгляда.
А в три часа дня в дверь позвонили. На пороге стояла сияющая Анна Фёдоровна, Леночка и… незнакомый мужчина в костюме.
— Машенька, здравствуй! А Саша дома? Отлично! — она вошла в квартиру, не дожидаясь приглашения. — Познакомьтесь, это Игорь Семёнович. Очень уважаемый риелтор. Он нам поможет с нашей… сделкой.
Саша, вышедший из комнаты, побледнел.
— Мам, я же просил…
— Что просил, сынок? Поговорить? Мы и поговорим! — свекровь была в своей стихии. Она была на «работе». — Игорь Семёнович, проходите, посмотрите. Вот, «двушка», «брежневка», состояние… ну, под ремонт, конечно.
Риелтор неловко кашлянул, оглядывая чистую, но скромную квартиру.
— Вы собственник? — вежливо спросил он у Марии.
— Да, — ответила Мария. Голос её был спокоен.
— Отлично. А супруг не против продажи? Его нотариальное согласие…
— А согласие супруга не потребуется, — громко и четко сказала Мария.
Саша посмотрел на нее с удивлением. Анна Фёдоровна — с раздражением.
— Маша, не начинай свои глупости! Игорь Семёнович, не слушайте ее, она на нервах.
— Я не на нервах, Анна Фёдоровна. Я в полном душевном здравии, — Мария вышла в центр комнаты. Она посмотрела на мужа. — Саша. Я тебя люблю. Но то, что происходит, — это унижение.
Она повернулась к свекрови.
— Вы. Вы, Анна Фёдоровна, два месяца травите меня. Вы манипулируете своим сыном. Вы поощряете тунеядство своей дочери. И всё это — чтобы отобрать у меня мой дом. Вы думали, я молча буду смотреть, как вы мою жизнь делите? Как мою память о бабушке топчете? Я 10 лет молчала, когда вы меня попрекали, что я «не из той семьи»! 10 лет уступала! Хватит!
— Да как ты смеешь, девчонка! — взвилась свекровь.
— Я смею! — голос Марии набрал силу. — Я борюсь за свою жизнь, пока ваша дочь борется с будильником! Вы кричали, что нельзя опускать руки, когда Саше грозило увольнение? Вы говорили, что нужно бороться! Так вот, я борюсь! Прямо сейчас!
Она повернулась к риелтору.
— Игорь Семёнович. Простите, что отняли ваше время. Сделки не будет.
— Но почему? — встряла Анна Фёдоровна. — Саша, скажи ей! Ты же мужчина!
Саша молчал, глядя в пол. Он был раздавлен.
— Я скажу, почему, — Мария достала из шкафа папку с документами. — Вы же бухгалтер, Анна Фёдоровна? Цифры любите? Вот вам юридический факт.
Она вынула документ и протянула его свекрови.
— Это Договор дарения. Оформлен за два года до моего вступления в брак с вашим сыном. А теперь, как главному бухгалтеру, я вам зачитаю статью 36 Семейного кодекса Российской Федерации. «Имущество, полученное одним из супругов… в дар… является его собственностью».
Анна Фёдоровна смотрела на документ, и её лицо медленно приобретало цвет обоев.
— Это… это подделка! — выдохнула она.
— Это нотариально заверенный документ, зарегистрированный в Росреестре. Можете проверить. Эта квартира не является совместно нажитым имуществом. Она моя. Только моя. И ни вы, ни Лена, ни даже Саша, мой муж, на нее прав не имеете. Понимаете? Н-И-К-А-К-И-Х.
Риелтор, Игорь Семёнович, мгновенно оценил ситуацию.
— Да-да, всё верно, — торопливо проговорил он, пятясь к выходу. — Имущество, полученное в дар, разделу не подлежит. Ни при каких обстоятельствах. Извините за беспокойство. Всего доброго.
Он выскользнул за дверь.
Наступила оглушительная тишина. Лена первая нарушила её всхлипом.
— Мама… она… она нас обманула…
— Я вас не обманывала, — спокойно сказала Мария. — Я просто не обязана была отчитываться перед вами о своих документах. А теперь, Анна Фёдоровна, и вы, Лена, я прошу вас покинуть мой дом.
Свекровь медленно подняла на нее глаза. В них больше не было ни бархата, ни стали. Только голая, бессильная злоба.
— Ты… ты ещё пожалеешь об этом, — прошипела она. — Ты разрушила семью, Маша. Саша, пойдём! Ты же не останешься с этой… мегерой!
Она схватила сына за руку.
Саша стоял неподвижно. Он смотрел на мать, потом на Лену, которая уже плакала в голос. А потом он посмотрел на Марию.
Она стояла прямая, как струна, бледная, но не сломленная. Она не смотрела на него с мольбой. Она смотрела на него с ожиданием.
И он, наконец, сделал свой выбор.
Он медленно высвободил руку из хватки матери.
— Мам. Иди домой. С Леной.
— Что?! — Анна Фёдоровна поперхнулась воздухом.
— Идите. Я… я останусь. Мне надо… поговорить с женой.
Это был удар, от которого свекровь уже не оправилась. Она поняла, что проиграла. Не просто квартиру. Она проиграла сына.
— Предатель, — выплюнула она и, схватив рыдающую Лену, вылетела из квартиры.
Дверь захлопнулась. Саша так и стоял посреди комнаты.
— Маш… — хрипло начал он. — Прости меня.
Мария не ответила. Она подошла к окну. Во дворе Анна Фёдоровна почти волоком тащила Лену к остановке.
— Ты понимаешь, что сегодня произошло, Саша?
— Я… Мамка, она…
— Твоя мамка сегодня пыталась сделать тебя бездомным, а меня — нищей. А ты молчал.
— Маша, я не знал, что делать! Она — мать, ты — жена…
Мария резко обернулась.
— Хватит! Хватит этого «между двух огней»! Ты взрослый мужчина, а не приз на ярмарке! У тебя есть своя семья. Это я. Наш дом — здесь. А твоя мама и сестра — гости. Которых я, после сегодняшнего, видеть здесь не хочу. Долго.
Саша смотрел на нее так, будто видел впервые. Не тихую медсестру Машеньку, а женщину. Сильную, уставшую, но несгибаемую.
Он медленно подошел и робко обнял её за плечи.
— Ты права. Во всём права. Прости. Больше… я не позволю.
Мария не отстранилась. Она стояла и смотрела в окно. Она знала, что впереди ещё много трудных разговоров. Знала, что свекровь этого так не оставит и будет придумывать новые способы манипуляции.
Но это будет потом.
А сейчас она стояла в своей квартире. В квартире, где пахло бабушкиными пирогами. И впервые за долгие месяцы она чувствовала себя дома.
В тот день Анна Фёдоровна, возможно, и не поняла до конца, кто здесь настоящая хозяйка.
Но это очень хорошо понял её сын. И, что самое важное, — это, наконец, поняла сама Мария.