— Ну и рожу он скорчил, когда проиграл в бильярд!
Я замер у двери спальни. В руках, помятый букет роз из круглосуточного ларька. На душе, пьяное счастье именинника, который только что провел лучший вечер в жизни. А в ушах, голос Макса. Моего лучшего друга Макса.
И её смех. Катин.
— Ты такой жестокий, — говорит она, и в её голосе столько нежности, что у меня перехватывает дыхание.
Я делаю шаг. Ещё один. Дверь приоткрыта, всего на ладонь, но этого достаточно.
Они лежат в моей кровати. Макс в трусах, торс голый, загорелый. Катя, в махровом халате, который я подарил ей на прошлое восьмое марта. Волосы растрепаны. Щеки розовые. На тумбочке, коробка. Пустая. Из-под часов.
Тех самых часов, которые он подарил мне сегодня.
— Спасибо, что развлек его, — шепчет Катя, и её рука скользит по его груди. — Ты лучший друг, какой только может быть.
Они целуются.
Розы падают из моих рук.
***
Четыре часа назад.
— Братан, сегодня тебе тридцать пять! — Макс хлопнул меня по плечу так, что я чуть не подавился пивом. — Это не просто день рождения. Это рубеж. Понимаешь? После тридцати пяти жизнь делится на «было» и «будет».
Мы сидели в баре «Причал», нашем любимом месте ещё со студенческих времён. Тут всё было по-старому: обшарпанные деревянные столы, запах пива и жареной картошки, старый музыкальный автомат в углу, который уже лет десять играл одни и те же песни.
— Макс, хватит философствовать, — я усмехнулся. — Давай лучше ещё по одной.
— Погоди. У меня для тебя подарок.
Он достал коробку. Плоскую, обтянутую чёрным бархатом. Я сразу понял — дорогая.
— Макс, не надо было…
— Заткнись и открывай.
Я открыл. Внутри лежали часы. Те самые. Швейцарские, с чёрным циферблатом и стальным браслетом. Я видел их в витрине полгода назад, когда мы гуляли по центру после работы. Тогда я остановился, уставился на них минуты три, а потом махнул рукой: «Мне такое не светит. У меня зарплата — смех».
— Макс… это же тысяч восемьдесят стоит…
— Девяносто две, — он улыбнулся. — Но кто считает? Ты лучший человек, которого я знаю, Егор. Ты заслуживаешь большего.
В его глазах было что-то странное. Но тогда я списал это на алкоголь и сентиментальность.
Я обнял его. Крепко, по-мужски, когда хлопаешь друг друга по спине и не даёшь себе размякнуть.
— Брат, я тебя люблю. Ты знаешь?
— Знаю, — он отстранился и отвёл взгляд. — Я тоже.
Мы пили до трёх ночи. Макс рассказывал анекдоты, подкалывал официантку Свету, которая работала тут ещё с наших студенческих времён. Я смеялся до слёз. Чувствовал себя… Счастливым.
Работа последние полгода высасывала меня досуха. Инженером в конторе, где зарплату задерживают по два месяца, где начальник орёт на тебя за каждую запятую в отчёте — это не жизнь. Это существование.
Я приходил домой в девять вечера, валился на диван и вырубался. Катя спрашивала: «Как дела?» Я отвечал: «Нормально». Она кивала и уходила в спальню.
Мы перестали разговаривать. Просто… перестали. Как будто между нами выросла стена из усталости, недосказанности и рутины.
Но я думал, что это временно. Что пройдёт. Что любовь сильнее быта.
— Брат, мне пора, — Макс поднялся, пошатываясь. — Устал я что-то.
— Уже? Ещё рано!
— Да нет, ты допивай. Мне завтра с утра на важную встречу. Позвонишь, как доберёшься?
— Конечно.
Он обнял меня ещё раз, быстро, неловко и ушёл.
Я остался допивать последний бокал. Надел часы. Они были тяжёлыми, солидными. На циферблате отражались огни неоновой вывески за окном. Я чувствовал себя кем-то важным. Значимым.
Когда я вышел на улицу, октябрьский холод ударил в лицо, отрезвляя. Я шёл к метро и вдруг понял: Катя. Я так и не видел её сегодня. Утром она сказала «С днём рождения» сквозь зубы и убежала на работу. Даже не поцеловала.
Я остановился у цветочного ларька. Крошечного, облезлого, с мигающей вывеской «24/7». За грязным стеклом дремала женщина лет пятидесяти в огромном пуховике.
Я постучал.
Она открыла глаза — уставшые, добрые, с морщинками-лучиками по краям.
— Что надо, милый?
— Розы. Самые красивые.
Она вздохнула:
— Остался один букет. Малость помятый, честно скажу. Но дешевле сделаю.
Розы правда были помяты, несколько лепестков отвалились, листья потемнели по краям. Но они пахли. Этим густым, чуть приторным запахом, от которого Катя всегда морщила нос, но всё равно радовалась.
— Беру.
— Пьяный счастливый мужик с цветами в три ночи, — женщина улыбнулась грустно, заворачивая букет в мятую крафтовую бумагу. — Повезло вашей жене.
«Да», — подумал я. — «Ей повезло. Со мной».
***
Розы падают. Этот звук, мягкий шорох бумаги о паркет, звучит громче взрыва.
Они оборачиваются.
В глазах Макса — животный, первобытный ужас. Он даже привстаёт, инстинктивно закрывая Катю собой, будто я — грабитель, ворвавшийся в чужую квартиру.
В её глазах — шок. Но он длится секунду. Может, меньше. Потом там появляется что-то другое. Холод. Такой, что меня прошибает даже сквозь алкогольный туман.
И облегчение. Облегчение.
— Ну вот, — говорит она тихо. — Теперь ты знаешь.
Я стою и не понимаю, что происходит. Нет, я вижу — они, кровать, её халат, пустая коробка от часов. Но мозг отказывается складывать картинку. Как будто кто-то взял пазл моей жизни и перемешал все детали.
— Катя… — я не узнаю свой голос. Он чужой. Сломанный. Как старая пластинка с трещиной.
— Не надо, — она поморщилась, будто я причиняю ей боль. — Не надо сцен, истерик, воя. Мы взрослые люди, Егор. Я думала, ты… умнее.
— Умнее? — я делаю шаг в комнату. Ещё один. Розы хрустят под моими ботинками. Лепестки прилипают к подошве.
— Ну да. Я думала, ты давно всё понял. — Она пожимает плечами. Как будто мы обсуждаем погоду. — А теперь выметайся. Ты нам мешаешь.
Нам.
Это слово входит в меня, как нож. Медленно. До самой рукоятки.
Я смотрю на Макса. Он не может встретить мой взгляд. Смотрит в пол, на стену, на свои руки — куда угодно, только не на меня. На его скулах выступают красные пятна.
Я вспоминаю, как нам было шестнадцать. Как мы дрались с гопниками на пустыре возле школы. Их было пятеро, нас — двое. Мы стояли спиной друг к другу.
Я чувствовал его лопатки между своими. Мы были одним целым. После он сказал: «Братан, я тебя не брошу. Никогда. Слышишь? Никогда».
— Макс, — я делаю ещё шаг. Голос дрожит. — Скажи хоть что-нибудь.
Молчание. Только его кадык дёргается, как у человека, которого душат.
— СКАЖИ ЧТО-НИБУДЬ! — я ору так, что в ушах звенит.
— Прости, — выдавливает он наконец. Почти шёпотом. — Я не хотел… это просто… вышло…
— Просто вышло, — я смеюсь. Истерично. Страшно. — Два года. Два гребаных года вы меня дурачили. Два года!
Катя вскидывает голову. Глаза расширяются.
— Откуда ты… откуда ты знаешь?
— На коробке от часов стоит дата, — я киваю на тумбочку. — Сентябрь двадцать третьего. Ты их купила тогда, да? А он просто передал. Какая трогательная забота о друге.
Она сжимает губы. Не отрицает.
Внутри меня что-то ломается. Не со звуком — в тишине. Как будто кто-то перерезал невидимую нить, на которой держалась вся моя жизнь. И теперь она падает, падает, падает…
— Два года, — повторяю я медленно. — Значит, когда мы ездили на море прошлым летом… когда я получил повышение и устроил праздник… когда мама умерла…
— Да! — Катя вскакивает с кровати. Халат распахивается. Она не замечает. Или плевать. — Да, всё это время! И знаешь, что я тебе скажу? Мне было хорошо. Хорошо, понимаешь? Потому что с Максом я чувствовала себя женщиной. А с тобой — как в могиле.
Это удар. В солнечное сплетение. В самое сердце.
— В могиле…
— Да! Ты работаешь как проклятый, приходишь домой, падаешь на диван и вырубаешься. Ты не спрашиваешь, как мой день. Не интересуешься, что я чувствую. Не смотришь на меня. Я для тебя… Диван, холодильник, жена. В одном ряду!
— Я работал для нас! — кричу я. — Я вкалывал на двух работах, чтобы ты могла учиться на тех курсах дизайнера! Я отказался ехать к матери, когда она болела, потому что тебе нужны были деньги на новый ноутбук! Я любил…
— Это не любовь! — она перебивает меня. Глаза горят. — Это собственничество! Ты хотел идеальную жену, которая сидит дома, готовит борщи и ждёт твоего драгоценного «Привет, как дела?» раз в неделю! А я живой человек! Мне нужно больше!
— Ты могла сказать…
— Я говорила! — она смеётся зло. — Сто раз говорила! Помнишь, полгода назад я просила тебя пойти со мной на выставку? Ты отказался. Устал, мол. Я пошла одна. Встретила Макса. Мы говорили три часа. Три часа, Егор! О жизни, об искусстве, о мечтах. А ты… когда ты последний раз спрашивал меня о мечтах?
Я открываю рот. Закрываю. Не могу вспомнить.
— Вот именно, — она кивает. — А Макс спрашивал. Слушал.
— Я тоже слушал…
— Нет. Ты видел картинку. Красивую, удобную картинку под названием «Жена». А меня, как женщину, ты не видел уже года три.
Макс наконец поднимает голову. Смотрит на меня. В его глазах — слёзы.
— Брат… я правда не хотел… Мы не планировали… Это случилось само…
— Само? — я подхожу к нему. Мы на расстоянии вытянутой руки. — Ты случайно спал с моей женой два года? Случайно смотрел мне в глаза и врал? Случайно дарил мне часы, которые она купила?
— Я хотел остановиться… — он плачет. Взрослый мужик тридцати пяти лет плачет, как ребёнок. — Каждый раз думал: всё, хватит. Но я… я люблю её, Егор. Понимаешь? Люблю.
Вот оно.
Он любит её.
А я? Я что? Я просто муж. Удобный, работающий, не мешающий.
Я закрываю глаза. Делаю вдох. Выдох. Внутри меня рождается что-то новое. Не гнев — гнев будет потом. А сейчас… пустота. Холодная, тёмная, бескрайняя пустота, которая пожирает всё.
Я разворачиваюсь. Иду к двери. Хватаю её ручку. Они расслабляются — думают, я ухожу.
Я захлопываю дверь. Мягко. Почти нежно. Поворачиваю ключ в замке.
Щелчок звучит как выстрел.
— Что ты делаешь? — в голосе Кати впервые появляется страх.
— Вы не выйдете отсюда, — говорю я тихо. И в этой тишине больше ярости, чем в любом крике. — Ни ты, ни он. Мы сейчас поговорим. По-настоящему.
Макс вскакивает:
— Егор, не надо! Брат, пожалуйста…
— Я. Тебе. Не. Брат.
Каждое слово — как удар молота.
Я сажусь на пол, прислоняясь спиной к двери. Розы лежат рядом, растоптанные. Лепестки, как капли крови на светлом паркете.
— Я всё делал для тебя, — говорю я, глядя на дверь. — Когда нас сокращали на работе, я брал дополнительные смены, чтобы ты не волновалась. Когда ты хотела эту дурацкую люстру за пятьдесят тысяч, я работал по выходным три месяца. Когда ты плакала, что твоя подруга Лена вышла замуж в красивом платье, я взял кредит, чтобы у тебя было не хуже. Я любил тебя больше жизни.
— Это не любовь, — её голос ледяной. — Это покупка. Ты покупал меня. Деньгами, вещами, вниманием. А потом требовал взамен благодарности. Идеальности. Но я не вещь, Егор. Я не твоя собственность.
— Я не требовал…
— Требовал! Каждым взглядом, каждым вздохом, каждым «Как ты выглядишь?» Ты хотел, чтобы я была такой, какой ты меня придумал. Но я — другая. И с Максом я могу быть собой.
Я закрываю глаза. Вспоминаю.
Как три года назад она сказала: «Егор, мне кажется, мы отдаляемся». Я ответил: «Не выдумывай. Всё нормально». И ушёл на работу.
Как два года назад она попросила: «Давай съездим куда-нибудь. Только мы вдвоём». Я отказался: «Сейчас не время. Деньги нужны на ремонт». Она замолчала и больше не просила.
Как год назад я увидел, что она плачет на кухне. Спросил: «Что случилось?» Она ответила: «Ничего». Я кивнул и пошёл смотреть футбол.
Я не видел. Правда не видел.
Или не хотел видеть?
— Сколько раз? — спрашиваю я. Голос звучит странно. Отстранённо. — Сколько раз вы… здесь?
Молчание.
— Отвечай!
— Много, — говорит Катя устало. — Каждый раз, когда ты работал допоздна. Каждый раз, когда оставлял меня одну. Каждый чёртов раз. Так что это, знаешь ли, твоя вина тоже.
Моя вина.
Слова повисают в воздухе.
Может, она права? Может, если бы я был внимательнее, чувствительнее, лучше… Может, тогда…
Нет.
Нет.
Я встаю. Медленно. Прижимаюсь лбом к двери.
— Макс, — говорю я тихо. — Скажи мне. Когда ты дарил мне часы… Когда я обнимал тебя и говорил, что ты лучший человек в моей жизни… Что ты чувствовал?
— Мне было… — его голос дрожит. — Мне было больно. Клянусь, братан, мне было больно…
— Но не настолько, чтобы остановиться.
— Я не мог! — кричит он. — Я пытался! Я правда пытался! Но каждый раз, когда видел её… Я не мог…
— Ты мог, — говорю я. — Ты просто не хотел. Потому что твоё удовольствие было важнее нашей дружбы.
Он замолчает.
Я стою так минуту. Или час. Время больше не существует. Внутри меня борются две силы: открыть дверь и убить их обоих или просто уйти. Исчезнуть. Раствориться в октябрьской ночи и не вернуться.
— Егор, — говорит Катя. Устало. Равнодушно. — Хватит. Открой дверь. Давай закончим этот фарс. Мы разведёмся. Ты найдёшь себе другую, я — свою жизнь. Все будут счастливы. Разве не этого ты хочешь?
Я хотел счастья. Я правда хотел.
Но не такого.
Я поворачиваю ключ. Открываю дверь. Они стоят у кровати — она в халате, он в трусах. Жалкие. Испуганные. Чужие.
— Собирайте вещи, — говорю я тихо. — У вас час.
— Что? — Катя уставилась на меня.
— Это моя квартира. Я плачу за неё. Ты здесь прописана, но это не даёт тебе прав. Я подам на развод завтра. А ты, — поворачиваюсь к Максу, — убирайся из моей жизни. Навсегда.
— Брат…
— У тебя пятьдесят девять минут. Потом я вызову полицию.
Я выхожу из спальни. Иду на кухню. Наливаю воды. Руки трясутся так, что я проливаю половину мимо стакана. За стеной — приглушённые голоса, шорох одежды, хлопанье дверей.
Через сорок минут они выходят. Катя с двумя сумками. Макс ни с чем.
Она останавливается у порога:
— Ты пожалеешь. Через год, через два, ты поймёшь, что остался один. И это будет твой выбор.
Я молчу.
Макс задерживается. Смотрит на меня:
— Прости. Правда. Если бы я мог всё вернуть…
— Уходи, — говорю я. — Пока я не передумал.
Он кивает. Они уходят.
Дверь закрывается.
Тишина.
Я возвращаюсь в спальню. Поднимаю розы, несу на кухню, выбрасываю в мусорное ведро. Срываю с кровати постельное бельё, запихиваю в стиральную машину, заливаю двойную порцию порошка.
Сажусь на голый матрас. Смотрю на часы на руке. Швейцарские. Красивые. Дорогие.
Я снимаю их. Хочу выбросить. Но не могу. Кладу в ящик стола. Подальше.
Четыре утра.
День рождения закончился.
***
Три года спустя.
Я живу один. В той же квартире. Сменил замки, сделал ремонт, купил новую кровать. У меня есть работа — новая, где платят хорошо. Есть пара настоящих друзей, тех, кто прошёл проверку временем. Есть кот Тихон, который мурлычет по ночам и не предаёт.
Иногда встречаю женщин. Иногда нет.
Недавно я увидел Макса на улице. Он шёл с какой-то девушкой, смеялся. Я стоял в толпе, и он не заметил меня. Или заметил и сделал вид.
Мне было всё равно.
Катя вышла замуж. Не за Макса, он её бросил через полгода. За какого-то бизнесмена. Я узнал случайно. Не почувствовал ничего. Ни боли, ни злости. Просто равнодушие.
Знаете, что я понял?
Предательство — это не конец. Это начало.
Начало новой жизни, где ты учишься отличать настоящее от фальшивого. Где ты перестаёшь держаться за людей, которые не держатся за тебя.
Если вы сейчас читаете это и узнаёте себя — знайте: будет больно. Очень. Будут ночи, когда вы будете реветь в подушку. Будут дни, когда захотите вернуть всё назад, простить, забыть.
Не делайте этого.
Боль — это не враг. Это учитель.
Она научит вас ценить себя. Она покажет, кто вы на самом деле. Она закалит вас, как огонь закаляет сталь.
Предатели не меняются. Они просто становятся осторожнее.
А вы имеете право на честность. На любовь без лжи. На друзей, которые не воткнут нож в спину.
Отпустите их. Всех. Не из мести, не из злости. А потому, что вы заслуживаете лучшего.
Когда придёт время, а оно придёт, вы поймёте: их уход освободил место для тех, кто действительно вас любит. Для тех, кто не уйдёт, когда станет трудно. Для тех, кто останется, когда все остальные разбегутся.
Я заслуживал лучшего.
И вы тоже.
Живите. Дышите. Доверяйте снова, но мудро. Любите снова, но выбирайте правильных людей.
А тех, кто предал, отпустите с миром. Их грех, не ваша ноша.
Ваша жизнь только начинается.
Если хотите здесь Вы можете угостить автора чашечкой ☕️🤓
🦋Напишите, как вы бы поступили в этой ситуации? Обязательно подписывайтесь на мой канал и ставьте лайки. Этим вы пополните свою копилку, добрых дел. Так как, я вам за это буду очень благодарна.😊🫶🏻👋