Глава 26. Цена правды
Их погрузили в закрытые грузовики с наглухо зашторенными брезентом кузовами. Громова, Соболева и бессознательную Орлову — в одну машину. Штайнера под усиленным конвоем — в другую. Аннельку, плачущую и испуганную, — в третью.
Старлей и его уцелевшие люди, а также остатки отряда «Бурого» были взяты под стражу как соучастники и свидетели. «Большая метла» работала чисто.
Громов сидел на жесткой скамье, болтаясь в такт ухабам, и слушал ровное дыхание Орловой, чью голову Соболев держал на коленях. Он не чувствовал ни страха, ни облегчения. Только ледяную, всепроникающую пустоту. Они выжили. Но какой ценой? Они стали разменными монетами в игре, правила которой не понимали до конца.
Он поймал Штайнера. Но Штайнер снова всех переиграл, предложив себя в качестве козыря против кого-то еще более могущественного. Правда, которую они искали, оказалась слишком страшной и слишком большой, чтобы ее можно было просто обнародовать. Ее предстояло взвесить, оценить и… возможно, похоронить в глубинах архивов НКВД.
Грузовик ехал несколько часов. Наконец, он остановился. Двери распахнулись. Слепивший свет прожекторов ударил в глаза. Перед ними был не штаб, не тюрьма, а огромный, уходящий под землю бетонный бункер, охраняемый тремя кольцами охраны. Место, которого нет на картах.
Их провели по длинным, ярко освещенным коридорам с голыми стенами. Воздух пах озоном и стерильной чистотой. Здесь не было ни пыли, ни следов войны. Это было сердце системы. Холодное, бездушное, всевидящее.
Громова и Соболева с Орловой разлучили. Медсестры на носилках унесли ее в одну сторону, их с Соболевым повели в другую.
Их привели в небольшую, пустую комнату с зеркалом на стене и столом с двумя стульями. Конвой молча вышел, щелкнув замком.
Они ждали. Минуту. Десять. Полчаса. Время потеряло смысл.
Наконец дверь открылась. Вошел невысокий, аккуратный человек в штатском с интеллигентным, усталым лицом и внимательными глазами. Он нес папку. Ту самую папку Штайнера.
– Майор Громов. Старший лейтенант Соболев, – он сел за стол, положил папку перед собой. – Неважно как меня зовут. Вы можете обращаться ко мне «товарищ следователь».
Его голос был тихим, безразличным, без угрозы.
– Состояние капитана Орловой стабильно, но тяжелое. О ней позаботятся. Девочка… Аннелька… в безопасности. О ней тоже позаботятся.
Он сделал паузу, изучая их.
– Гауптман Штайнер дает показания. Очень… содержательные показания. Генерал-лейтенант Васильев арестован. Его сообщники — тоже. Вы… выполнили свою задачу. Хотя и методами, идущими вразрез со всякими уставами.
Громов молчал. Он ждал подвоха.
– Ваши действия… вызвали международный скандал, – следователь равнодушно пролистал папку. – Столкновение с Армией Крайнова. Гибель советских бойцов. Самовольное оставление поста. Но… – он закрыл папку, – …в свете тех разоблачений, которые стали возможны благодаря вам, все эти нарушения решено… списать. Как издержки выполнения особо важного задания.
Соболев глухо выдохнул. Громов продолжал молчать.
– Вы будете проходить реабилитацию. Затем получите новые документы, новые назначения. Обо всем, что произошло, вы забудете. Это никогда не происходило. Штайнера не существует. Генерала Васильева — тоже. Вы поняли меня?
– А Зайцев? – вдруг спросил Громов. Его голос прозвучал хрипло и глухо.
Следователь помолчал.
– Младший лейтенант Зайцев был необоснованно обвинен в государственной измене. Приказ о его реабилитации уже подписан. Он будет найден и… о его дальнейшей судьбе вам беспокоиться не стоит.
Он встал.
– Война продолжается, товарищи. А ваша война здесь окончена.
Он вышел, оставив их одних в комнате с зеркалом, за которым, они знали, за ними наблюдали.
Через несколько дней их вывезли из бункера. Им вернули оружие, выдали чистую форму и бумаги. Их отправили в другой город, в другой отдел Смерша. Им дали понять, что вопросы не приветствуются.
Орлову они больше не видели. След ее затерялся в системе госпиталей НКВД.
О Зайцеве они тоже ничего не слышали.
Они продолжали службу. Выполняли приказы. Но что-то в них сломалось навсегда. Вера в систему. Вера в справедливость. Они узнали, что у войны есть не только линия фронта, но и бездонное, темное тыловое болото, где правда и ложь неотличимы друг от друга, а герои и предатели меняются местами по воле невидимых кукловодов.
Однажды вечером, сидя на кухне своей новой квартиры, Громов взял листок бумаги. Он не писал рапорт. Он писал книгу. Книгу, которую никогда никто не увидит. Он называл ее «Эфирный призрак»».
И первая фраза в ней была: «Это грязное слово – Война»
Он проклинал себя за слепоту. За то, что был пешкой. За то, что правда оказалась хуже любой лжи.
Но он также знал, что сделал все, что мог. Он дошел до конца. И остался человеком в системе, где люди были расходным материалом.
Он посмотрел в окно на темное небо. Где-то там, в недрах всесильного ведомства, возможно, все еще жил Рейнхард Штайнер, продолжая свою страшную игру с новыми хозяевами. А где-то в лагерях или в другом отделе, может быть, выживал Егор Зайцев.
Война была огромной машиной, которая перемалывала судьбы, не разбирая правых и виноватых. Но он выжил. Он прошел через ад. И он помнил. Помнил всех.
Это была его единственная и самая горькая победа.