Она ушла тихо. Без слёз, без скандала, без хлопка дверей.
Просто поставила чашку на стол, посмотрела на него — и сказала:
— Всё. Я устала.
Он даже не сразу понял.
Сидел с телефоном в руках, не отрываясь от экрана.
— Устала от чего? — рассеянно спросил он.
— От нас. От того, что мы только соседи под одной крышей.
Он усмехнулся:
— У всех кризис, пройдёт.
Но она знала — не пройдёт.
Потому что в их доме давно не звучал смех.
Потому что «как дела?» стало звучать холоднее, чем молчание.
Потому что каждое «доброе утро» было вежливостью, а не теплом.
Он перестал её видеть.
Женщина, с которой он когда-то мечтал о детях, превратилась в часть интерьера.
Та же, что варит кофе, стирает рубашки, улыбается на фото.
Но не живёт.
Она долго пыталась вернуть всё назад.
Беседы по душам. Совместные прогулки. Ужин при свечах.
Он кивал, благодарил — и снова уходил в себя.
В телефон. В работу. В молчание.
А потом в его телефоне всплыло чужое имя.
Без поцелуев, без признаний — просто короткие сообщения.
«Ты где?»
«Скучаю.»
«Не могу говорить, она рядом.»
Она не кричала. Не выясняла. Не умоляла.
Просто посмотрела в окно и поняла: всё закончилось давно.
Просто теперь у этого есть доказательство.
Вечером она собрала вещи.
Без истерик, без громких слов.
Только письмо на столе:
«Я долго пыталась нас спасти. Но двоих не спасти, если один уже не хочет жить этой жизнью.»
Он пришёл поздно. Усталый, раздражённый.
Видел её чемодан, прочитал письмо — и впервые за долгое время заплакал.
Не от потери, а от осознания: он всё это время думал, что она не уйдёт.
Потому что всегда прощала.
Но даже самые сильные женщины однажды перестают ждать.
Прошёл месяц.
Он звонил, писал, приходил — она не отвечала.
Не из мести, не из злости.
А потому что всё сказано.
Она сняла маленькую квартиру, устроилась на новую работу.
Смеялась с подругами, ходила на танцы, снова начала чувствовать вкус жизни.
Иногда по вечерам ей снился он — тот, каким был когда-то: живой, смешной, родной.
Она просыпалась с лёгкой грустью. Но без боли.
Любовь не умерла.
Она просто отпустила.
Потому что держать за руку того, кто уже идёт прочь, — страшнее, чем идти одной.