Андрей открыл дверь и застыл. На пороге стояла Нина — бледная, с запавшими глазами и сумкой в руках. Рядом с ней, сжимая плюшевого мишку, стоял трёхлетний Саша.
— Забирай, — сказала она ровным голосом. — Теперь твоя очередь.
— Что? Нина, ты о чём? Какая очередь?
— Воспитывать сына. Я больше не могу.
Она развернулась и пошла к выходу. Саша дёрнулся за ней, протянул ручонки и заплакал:
— Мама! Мама, не уходи!
Андрей схватил мальчика на руки, кинулся следом:
— Нина! Стой! Ты что творишь?! Нельзя так!
Она обернулась. В её глазах не было ни слёз, ни боли — только пустота.
— Можно. Мужчины так делают постоянно. Почему я не могу?
Дверь подъезда захлопнулась. Андрей остался один с ревущим ребёнком на руках, не понимая, что только что произошло.
А Нина шла по улице, и впервые за два года у неё не дрожали руки.
Когда-то всё начиналось красиво. Нина познакомилась с Андреем на первом курсе — он учился на инженера, она осваивала дизайн. Высокий, уверенный, с шутками и планами на будущее. Ухаживал романтично: цветы, прогулки, признания под звёздами. Через полгода сыграли свадьбу — скромно, но радостно. Родители Нины предупреждали, что рано, что нужно сначала пожить для себя, но она не слушала. Казалось, любовь всё решит.
Беременность оказалась тяжёлой. Токсикоз не отпускал, давление скакало, врачи запретили учиться. Нина целыми днями лежала дома, а Андрей всё чаще раздражался.
— Ты хоть ужин приготовишь нормальный? — бросал он, возвращаясь с пар. — Или я должен сам себя обслуживать?
— Андрей, мне плохо, я еле встаю…
— Беременные что, не едят? Все справляются, а ты как тряпка.
Она молчала, чувствуя вину. Может, правда слишком расслабилась? Другие же справляются.
Роды прошли тяжело. Сын родился с последствиями гипоксии — беспокойный, кричал сутками напролёт. Врачи говорили, что пройдёт, нервная система дозреет. Но не проходило.
Саша орал днём и ночью. Засыпал на десять минут и снова просыпался с криком. Нина качала его часами, пела, шептала, умоляла успокоиться. Ничего не помогало. Она не спала неделями — только короткие провалы по пятнадцать минут между приступами плача.
Андрей не выдержал на третий день.
— Я не могу так жить, — заявил он, забирая подушку. — Мне завтра на учёбу. Буду спать на кухне.
— А я? Мне тоже нужно спать!
— Ты мать. Это твоя работа.
Он ушёл, закрыв за собой дверь. А Нина осталась одна с орущим ребёнком, который не давал ей ни минуты покоя.
Подруги исчезли первыми. Сначала писали, интересовались, приглашали погулять. Но Нина отказывалась — не с кем оставить сына, да и на улице он кричал так, что прохожие оборачивались с осуждением. Постепенно сообщения стали реже, потом совсем прекратились.
Мать умерла от инсульта, когда Саше было восемь месяцев. Отец замкнулся в себе, едва разговаривал. Нина осталась совсем одна.
Андрей приходил всё позже. Сначала объяснял учёбой, потом подработками, потом просто переставал объяснять. Врывался домой уставший и злой.
— Почему тут бардак?! Почему не убрано?!
— Я не успеваю, Саша всё время на руках…
— Все матери успевают! Ты просто не хочешь!
Она пыталась возразить, но голос застревал в горле. Силы кончились. Она превратилась в призрак — бледный, молчаливый, существующий только для того, чтобы качать орущего ребёнка.
Когда Саше исполнилось два года, Нина попыталась отдать его в садик. Может, так она хоть немного отдохнёт, вернётся к учёбе, начнёт жить.
Воспитательница позвонила через три дня:
— Заберите ребёнка. Мы не можем его держать.
— Но почему?
— Он неуправляемый. Кричит, бросается на детей, не слушается. Пугает остальных. Вам нужно к неврологу.
Нина водила сына к неврологу, психологу, делала массажи, давала успокоительные. Ничего не менялось. Вторую попытку с садиком сделали через несколько месяцев — результат тот же.
— Мы не можем создавать для одного ребёнка отдельные условия. Извините.
Нина сидела в коридоре садика и тихо плакала, сжимая руку орущего Саши. Выхода не было.
Андрей к этому времени практически жил отдельно. Приходил ночевать пару раз в неделю, оставлял деньги на продукты и снова исчезал.
— Я работаю! Обеспечиваю семью! — кричал он, когда Нина пыталась поговорить. — А ты что делаешь? Сидишь дома, жалуешься!
— Я не сплю! Я не ем! Я схожу с ума!
— Тогда иди к психиатру! Не моя проблема!
Она больше не просила. Просто существовала — в тумане, в бессоннице, в бесконечном крике, который не прекращался никогда.
Однажды ночью Нина проснулась от тишины. Странной, пугающей тишины. Она вскочила, бросилась в детскую и застыла.
Саша стоял на подоконнике. Маленькие пальчики уже тянулись к створке окна.
— Саша! — закричала она, кидаясь к нему.
Схватила, прижала к себе, рухнула на пол. Мальчик заорал, вырываясь. А Нина сидела и смотрела в пустоту, понимая: ещё секунда — и его бы не было. Ещё секунда — и она не успела бы.
Она не спала до утра. Просто сидела у кроватки сына и смотрела на него. И чувствовала, что внутри что-то окончательно сломалось.
Утром она собрала сумку. Положила туда вещи Саши, любимые игрушки, сменную одежду. Одела сына, посадила в коляску и поехала к Андрею.
Он открыл дверь удивлённо — она не предупреждала.
— Нина? Что случилось?
— Забирай. Теперь твоя очередь.
— Что? О чём ты?
— Два года я воспитывала его одна. Без сна, без помощи, без выхода. Я больше не могу. Теперь ты.
— Ты что, спятила?! Нельзя так!
— Можно. Мужчины делают так постоянно. И никто их не судит.
Саша заплакал, потянулся к ней. Нина погладила его по голове — механически, без эмоций — и пошла прочь.
Андрей кричал что-то вслед, но она не слушала. Просто шла. Впервые за два года — легко.
Отец открыл дверь и замер, увидев её на пороге. Осунувшуюся, с пустыми глазами, с одной сумкой в руках.
— Пап, можно к тебе?
Он молча обнял её. Долго, крепко. Потом отпустил и кивнул:
— Проходи. Всё будет хорошо.
Нина прошла в свою старую комнату, легла на кровать и заплакала. Впервые за всё это время — по-настоящему, навзрыд, без остановки. Плакала час, два, пока не вырубилась от усталости.
Проснулась в темноте, в тишине. Никто не кричал. Никого не нужно было качать, кормить, успокаивать. Только тишина.
Она развернулась к стене и снова заснула.
Телефон разрывался от звонков. Андрей звонил по двадцать раз на дню.
Сначала угрожал:
— Ты бросила ребёнка! Я в полицию заявлю! Тебя лишат прав!
Потом умолял:
— Нина, я не справляюсь. Он не спит, орёт. Я не знаю, что делать. Забери его, пожалуйста!
Потом просто плакал:
— Помоги мне. Я один не могу…
Нина не отвечала. Просто смотрела на экран и отключала телефон.
На третий день он пришёл сам. Растрёпанный, с красными глазами, измученный.
— Нина, пожалуйста. Верни его. Я не справляюсь.
Она посмотрела на него долгим взглядом.
— Я не справлялась два года. Ты знал?
— Я… я работал, я…
— Ты спал на кухне, чтобы не слышать крика. Ты приходил поздно, чтобы не видеть меня. Ты говорил, что это моя работа.
— Нина, я был не прав, прости…
— Справляйся. Это твоя работа. Теперь твоя.
Он хотел что-то сказать, но она закрыла дверь.
Нина устроилась администратором в фитнес-клуб. Работа оказалась спасением — график, тишина, вежливые люди, никаких криков. Она приходила, делала своё дело, уходила. Могла спать, есть, просто сидеть в тишине.
Впервые за годы она начала чувствовать себя человеком.
Постепенно стали возвращаться силы. Она снова начала краситься, следить за собой, улыбаться. Коллеги удивлялись — такая милая девушка, а всегда была какая-то потухшая. Нина не рассказывала. Просто жила.
Андрей нанял няню. Потом его мать переехала к нему помогать. Саша стал спокойнее — оказалось, ему нужна была стабильность, режим, несколько рук помощи. Постепенно он начал спать ночами, есть без истерик, даже пошёл в садик — в специализированный, с небольшими группами.
Через полгода Андрей написал:
«Можем встретиться? Саша спрашивает про маму».
Нина согласилась. Приехала в парк, где они договорились. Увидела сына — подросшего, спокойного, с новой курткой и рюкзачком. Он прятался за отца, смотрел на неё с опаской.
— Саша, это мама, — тихо сказал Андрей.
Мальчик молчал. Потом спросил:
— А ты где была?
— Я… работала.
— А почему не приходила?
Нина не нашлась, что ответить. Просто присела на корточки, посмотрела на сына и поняла: она ничего не чувствует. Ни боли, ни вины, ни любви. Только отстранённость, как будто смотрит на чужого ребёнка.
Они посидели на лавочке, Саша показывал игрушки, болтал о садике. Нина кивала, улыбалась, но внутри была пустота.
Когда прощались, Андрей спросил:
— Может, будешь навещать его? Регулярно?
Нина покачала головой:
— Не готова. Извини.
Он не настаивал.
Теперь Нина платит алименты. Андрей присылает фотографии — Саша на празднике в садике, Саша на даче у бабушки, Саша на море. Она открывает сообщения, смотрит, удаляет. Без эмоций.
Иногда коллеги спрашивают, есть ли у неё дети. Нина отвечает уклончиво или молчит. Не хочет объяснять.
Однажды в раздевалке услышала разговор:
— Видела новость? Мать бросила ребёнка и уехала. Чудовище просто!
— Как такое возможно? Это же мать!
— Матери так не делают. Это не человек.
Нина молча надела куртку и вышла. Ей было всё равно.
Люди могли бы назвать её чудовищем. Бросившей ребёнка, сбежавшей от ответственности, предавшей материнство.
Но они не знали, каково это — жить два года без сна. Каково качать орущего ребёнка двадцать часов подряд, засыпать на пять минут и просыпаться от крика снова. Каково остаться одной, без помощи, без поддержки, без выхода.
Они не знали, каково смотреть, как муж уходит спать на кухню, чтобы не слышать плача. Как он обвиняет тебя в лени, пока ты стоишь на ногах только благодаря кофе и отчаянию.
Они не знали, каково увидеть своего ребёнка на краю открытого окна и понять: ещё немного — и не станет ни его, ни тебя.
Нина не оправдывалась. Не жалела. Она просто выбрала жизнь — свою собственную.
Прошло три года. Нина живёт одна, в маленькой съёмной квартире. Работает, встречается с подругами, ходит в кино. Иногда ездит к отцу — они вместе готовят, смотрят старые фильмы, молчат. Ему не нужны объяснения.
Андрей женился снова. Написал Нине, что Саша называет новую жену мамой. Спросил, не против ли она, если та официально усыновит мальчика.
Нина ответила коротко: «Не против. Желаю счастья».
Она правда желала. Саше, Андрею, его новой жене. Пусть у них всё будет хорошо.
А она будет жить дальше. Без вины, без оправданий.
Если мужчины уходят из семьи — и никого это не удивляет, почему женщина не может сделать то же самое?
Нина не знала ответа. И больше не искала его.
Она просто жила.