Утро в стеклянной коробке офиса начиналось с мягкого белого света, проникавшего через жалюзи и отражавшегося от хромированных поверхностей, придавая им холодный блеск. Карина Мартынова любила эти минуты между безмолвием и первым звонком, когда мир казался податливым. Она ставила чашку крепкого кофе на край стола и расправляла плечи под шелковой блузкой, готовясь к новому дню.
За прозрачной стеной находилось юридическое агентство, которое Карина строила десять лет. Всё здесь было продумано до мелочей: цветы, не слишком ароматные, чтобы не отвлекать; кресла, не слишком мягкие, чтобы никто не потерял концентрацию; тишина, нарушаемая лишь приглушенными звуками уведомлений.
На её расписании красным было выделено: «Стажер: Виктория Романова (рекомендация Е. Мартыновой)». Это была её сестра. Два месяца назад Елена позвонила ей, её голос был одновременно теплым и настойчивым:
— Кариночка, Вике нужна настоящая школа. Ты же знаешь, у нас в городе… Ты понимаешь.
Карина понимала. Ей всегда удавалось понять то, что было трудно выразить словами. Она поставила чашку на блюдце, сделала глоток, чтобы успокоить себя, и задумалась о том, что семья и работа — вещи, которые не всегда могут сосуществовать. Но имя Елены на языке звучало как якорь, который не давал ей уйти слишком далеко.
Дверь тихо скрипнула, и в кабинет заглянула Ксюша, её помощница.
— Виктория уже пришла, — сказала она. — Ровно в восемь тридцать, как вы просили. Документы у неё с собой. И… Пономарёв уже кружит вокруг.
Карина не улыбнулась, но её взгляд успокоил Ксюшу.
— Проводи, — сказала она. — И скажи Виктору, что планёрка в девять, как всегда.
Ксюша исчезла, а Карина задержала дыхание, чтобы справиться с нахлынувшими чувствами. Имя «Пономарёв» всегда вызывало у неё раздражение. Виктор был её лучшим, но и самым проблемным сотрудником. Он брал дела нахрапом, бился за них до последнего и всегда находил способ извлечь выгоду.
В дверь вошла Вика. Она выглядела иначе, чем в памяти Карины: длинные прямые волосы цвета спелого ореха, собранные в хвост; точёное лицо с упрямым подбородком; светлые глаза, как у Елены, но с искрами. На ней было простое серое платье и чёрный жакет, заканчивающийся аккуратными лодочками. Она стояла ровно, будто на суде.
— Тётя Кари… — она запнулась, увидев выражение лица Мартыновой, и поправила: — Карина Сергеевна. Доброе утро.
— Доброе утро, — Карина кивнула. — Проходите. Документы оставьте Ксении, резюме у меня.
Вика села напротив, положив на колени тонкую папку. Её руки были спокойны, взгляд — уверен.
— Почему к нам? — спросила Карина без лишних приветствий. — Вы закончили с отличием, у вас два стажёрских проекта — налоговые споры и семейные дела, но вы выбираете корпоративную фирму и нашу. Осознанно?
— Да, — Вика улыбнулась уголком губ. — Я люблю структуру. Люблю проверять документы и находить в них ошибки. И хочу работать в сложных делах, где ставка — больше, чем алименты. А ещё… — она чуть опустила глаза, — ваша команда выигрывает даже там, где ставки против.
Карина отметила умную долю лести. Она не любила угодливости, но признание силы было приятно. И ещё она заметила, как Вика сказала «ваша команда», включая её и отдел, но не Ларина. Это было иллюзией, но красивой.
— Хорошо, — сказала Карина. — У нас нет «тётя Кари». Вы — Виктория. Примите это правило легче, чем остальные.
— Приму, — коротко кивнула Вика.
— У вас будет куратор, — продолжила Мартанова, и здесь было неизбежно: — Максим Ларин.
Она увидела, как тень или её отблеск скользнула по Викиному лицу. Возможно, это было просто отражение от окна. Возможно, слово «Ларин» само по себе было тенью. Для Карины оно было и воспоминанием, и солью на языке. Максим. Максим, который любил риски и строгие костюмы, который в двадцать три лечил её страхи, а в двадцать четыре ушёл, не попрощавшись.
— Справитесь? — спросила Карина сухо.
— Справлюсь, — ответила Вика, и в этом «справлюсь» прозвучала не горячая уверенность, а запертая решимость.
— И ещё, — Карина задержала взгляд. — К нам не попадают «по знакомству». Если я увижу, что вы думаете прятаться за мою фамилию, дверь там же, где вход. Понятно?
— Да, — сказала Вика просто. — Я здесь не потому, что вы — моя тётя. Я… — она чуть улыбнулась, в которой смешались лёгкое бунтарство и благодарность, — я потому, что хочу теперь, когда мне двадцать два, перестать быть «чьей-то девочкой».
Карина почувствовала, как под кожей что-то щелкнуло. Она знала эту фразу. Когда-то сказала её другому мужчине. И поверила.
— Ты как? — спросил он, оставаясь в пальто.
— Хорошо, — ответила она, хотя ложь не имела вкуса.
— Вчера у тебя было поздно, — заметил он. — Свечи жгла?
— Писала, — ответила Карина.
Он сел на край стола, как раньше, но теперь — подчеркнуто аккуратно.
— Ты знаешь, — начал он, — я смотрю на твою стажерку… — он поймал её взгляд, — она напоминает…
— Себя двадцать лет назад? — перебила Карина. — Да, именно так.
— И тебя в том же возрасте, — тихо добавил он.
Слова пахнули ветром с реки, на том самом мосту, где они однажды забыли об осени, целуясь.
— Максим, — сказала Карина, чувствуя, как разговор обжигает её изнутри, хотя должен был состояться в другой жизни, на другом берегу, — у меня есть нечто, о чём нам нужно поговорить. Но… не сейчас, не до… решения по «Полюсу», не на работе.
Он серьезно посмотрел на неё.
— Хорошо, — согласился он. — Тогда после. И, Карина… — он замолчал, — не иди туда одна.
День тянулся медленно, как нитка. Вика работала без сбоев, словно внутри неё был метроном. Виктор двигался по спирали, всегда на сантиметр от центра. К вечеру в офис вошел человек из Антимонопольной с пачкой бумаг и вырезанный на лице «решение»: они выиграли, официально. Карина не улыбнулась — она редко улыбалась на работе, — но позволила себе поднять взгляд к потолку, как к флагу.
Весь этаж праздновал. Вика испачкала запястье в маркерной краске и смеялась, глядя, как Ксюша пытается её оттереть салфеткой. Виктор исчез к одиннадцати. Максим пробормотал что-то о позднем ужине дома и ушел в лифт. Карина стояла у окна, наблюдая за линиями машин.
— Карина Сергеевна, — подошла Вика. — Можно на минуту?
— Конечно, — ответила Карина.
— Я сегодня… — Вика покосилась на пустой коридор, — говорила с мамой. Она… — Вика опустила взгляд на свои ладони, — сказала, что нам нужно поговорить. Что есть… какие-то документы. Она плакала.
Карина почувствовала, как мир одновременно ускорился и остановился, как поезд, резко тормозящий у перрона. Она кивнула.
— Поехали ко мне, — сказала она. — Сейчас.