«Уважаемая Нина Андреевна, информируем Вас, что Ваш дед, Соколов Иван Петрович, больше не с нами. Согласно завещанию, вам в наследство оставлен дом по адресу: деревня Липовка, ул. Речная, д. 7».
Руки задрожали так, что телефон чуть не выпал. Она судорожно отложила сканер, бросив покупательнице короткое «Извините, сейчас», и вышла в подсобку. Присела на пыльный ящик с бумажными салфетками. Перечитала сообщение три раза, потом еще раз.
За стеной гудел магазин: скрипели колеса тележек, капризничали дети, монотонно пищали сканеры на других кассах. А здесь, в полутемной подсобке, пахнущей картоном и бытовой химией, наступила оглушительная тишина.
Дед.
Она не видела его двадцать лет, он всплыл в памяти обрывками, как старая кинопленка. Вот он везет ее, маленькую, на рыбалку, и она держится за его широкую, пахнущую табаком спину. Вот он показывает, как правильно бросать картошку в лунку: «Ростком вверх, Нинка, вверх, к солнышку!» А вот он сидит на крыльце, щурится на солнце и говорит своим низким, чуть хрипловатым голосом: «Ты — моя радость, внучка».
Потом мать запретила. «Он нас бросил, забудь его», — отрезала она после очередного скандала. И Нина забыла. Или сделала вид, что забыла. Двадцать лет она жила так, будто деда и не было.
Вечером Андрей, ее муж, сидел на кухне и хлебал суп, уткнувшись в тарелку. Он даже не поднял глаз, когда она вошла.
— Деда больше нет с нами, — тихо сказала Нина, снимая промокшую под дождем куртку. — Оставил мне дом. В Липовке.
Андрей отложил ложку. Его лицо не выражало ни сочувствия, ни удивления. Только деловой интерес.
— Липовка… Это где? Далеко?
— Часа два на электричке, — ответила она, проходя к раковине.
— Ну, отлично, — он снова взялся за ложку. — Продадим. Как раз денег хватит на первоначальный взнос по ипотеке. Сколько там соток?
Нина застыла с кружкой в руке.
— Это… мой дом, — повторила она, делая ударение на первом слове.
Андрей наконец поднял на нее глаза. Взгляд у него был тяжелый.
— Как это — твой? Ты жена моя. Значит, наш. Все, что твое наше. Ты что, забыла?
Она не стала спорить. Просто молча налила воды в кружку. Спорить с Андреем было все равно что биться головой о стену.
На следующий день был обязательный воскресный обед у свекрови. Раиса Степановна, полная, властная женщина, хозяйничала на своей маленькой кухне. Пахло борщом и вареной капустой.
— Ну, рассказывай, сынок, — сказала она, ставя перед Андреем дымящуюся тарелку. — Что там за наследство на нашу семью свалилось?
— Дом в деревне, мам, — ответил Андрей, с аппетитом размешивая сметану. — Продадим, ипотеку возьмем.
— Как это — продадим?! — Раиса Степановна всплеснула руками так, что чуть не опрокинула солонку. — Ой, Липовка, я же знаю это место! Там воздух какой, речка рядом, огород! Продавать такое безумие, я там жить буду, на лето перееду, а то и насовсем.
Андрей кивнул, не отрываясь от борща.
— Мама права, Нин. Ей же свежий воздух нужен.
Нина сидела молча, помешивая ложечкой остывающий чай в кружке.
— Ты же не будешь продавать, Ниночка? — Раиса Степановна посмотрела на нее в упор. — Мы же семья! Должны друг о друге заботиться.
— Я еще не оформила документы, Раиса Степановна, — тихо ответила Нина.
— Ну так оформишь! — свекровь улыбнулась, но улыбка была липкой, неприятной. — Ты же не откажешь старой женщине?
Дима, их с Андреем сын, сидел у окна и рисовал в своем альбоме. Он не вмешивался в разговор взрослых, но Нина чувствовала, как он иногда бросает на нее быстрые, тревожные взгляды.
Дома Андрей, сняв куртку, сразу пошел на кухню. Он был явно недоволен молчанием Нины у матери.
— Ну что, решила? — спросил он, открывая холодильник.
— Решила.
— И? — он достал бутылку кефира, налил в стакан.
— Я не продам.
Андрей поставил стакан на стол так, что кефир выплеснулся.
— Почему? Ты с ума сошла? Нам квартира нужна!
— Это дом деда. Последнее, что у меня от него осталось, это память.
— Нам жить негде, а она о памяти!
Он молчал. Потом его лицо исказила злая усмешка.
— Тогда пусть мама там живёт. Она уже всё запланировала. Мебель присмотрела.
Нина посмотрела на него.
— А меня спросили?
— Ну… ты же не против? Маме помочь — святое дело.
— Я против.
Он замер. Видимо, не ожидал такого ответа от тихой, покладистой Нины. Потом резко развернулся и пошел в зал. Через секунду оттуда на полную громкость заорал телевизор.
Через неделю Раиса Степановна пришла без звонка. В понедельник, сразу после обеда. Нина только успела вернуться с работы и поставить чайник. Ключ в замке повернулся, и свекровь вошла в квартиру так, будто жила здесь всегда. В руках она держала обычную школьную тетрадку в клеточку, аккуратно обернутую в прозрачную пленку.
— Ну, вот и я! — объявила она с порога, снимая цветастый платок. — Решила, чего тянуть? Надо всё обсудить, пока время есть.
Она прошла на кухню, села за стол, как хозяйка, и открыла свою тетрадку.
— Вот, — она решительно ткнула пальцем в исписанный лист. — Я тут список набросала по ремонту. Ванну поставим — акриловую, они легче, а не этот чугун. Плиту новую — газовую, с баллоном, электричество там дорогое. Полы линолеум постелем. И огород… — она перевернула страницу, где был нарисован подробный план участка. — Огород я сама распланировала: картошка вот тут, у забора, капуста в центре, а огурцы вдоль дома пустим.
Нина стояла у плиты, спиной к ней. Вода в чайнике закипала.
— Я еще не оформила документы, Раиса Степановна, — тихо повторила она, не поворачиваясь.
— Ну так оформишь! — свекровь улыбнулась своей липкой улыбкой. — Ты же не откажешь старой женщине? Мы же семья!
— А меня спросили? — Нина повернулась, ее голос был ровным, без эмоций.
— Зачем спрашивать? — искренне удивилась Раиса Степановна. — Ты же умная девочка. Понимаешь — мне воздух нужен. Мне нужен свежий воздух. Город меня доконает.»
Она картинно вздохнула.
— В городе дышать нечем. Сама же не хочешь, чтобы я загнулась раньше времени?
Нина молчала. Налила кипяток в кружку, опустила туда пакетик с чаем.
— Чай в пакетиках? — поморщилась свекровь. — У меня дома листовой, цейлонский… Но ладно, не до того сейчас.
Дима выглянул из комнаты, услышав голос бабушки.
— Бабушка, а я там был маленьким… Помню, как мы с дедушкой…
— Да-да, был, — перебила она, не глядя на внука, продолжая изучать свой план. — Ты помогать будешь. Огород большой, руки рабочие нужны.
Мальчик замолчал. Его лицо поникло. Он тихо ушел обратно в комнату.
Вечером Андрей пришел с работы злой и уставший. Снял куртку, прошел на кухню.
— Ну что, поговорила с мамой? — спросил он, открывая холодильник.
— Поговорила.
— И?
— Она уже всё распланировала. До грядки с морковкой.
— Ну и ладно. Она женщина опытная, знает, как лучше.
— А меня спросили?
— Нин, ну что ты опять заладила? — он повернулся, его лицо выражало раздражение. — Ты же не против? Это же моя мать.
— Я против.
Он замер, глядя на нее. Потом медленно подошел к окну, стал смотреть на темную улицу.
— Ты понимаешь, что в этой ситуации я на стороне мамы? — тихо, но с угрозой в голосе спросил он.
— Понимаю.
— И что?
— И ничего, — ответила Нина, глядя на его отражение в темном стекле. — Просто понимаю.
На следующий день Раиса Степановна пришла снова. Словно на работу. На этот раз она принесла авоську с проросшим луком и сморщенной картошкой.
— Вот, для огорода возьмёшь, — сказала она, ставя сетку на пол в коридоре. — Своё, домашнее. Посадочный материал.
Не разуваясь, она прошла в их с Андреем спальню. Открыла шкаф.
— А вот тут, с краю, — она указала на полку с постельным бельем, — мой чемодан будет. В большой комнате мне просторнее.
— Это наша комната, Раиса Степановна, — ровно сказала Нина, стоя в дверях.
— Ну, ты же не будешь со мной спорить? — свекровь улыбнулась.
Она достала из своей сумки старые, стоптанные тапочки и демонстративно поставила их у кровати со стороны Нины.
— Вот, устроилась.
Нина молчала. Просто смотрела на эти тапочки, стоявшие на ее месте.
Вечером Андрей снова заговорил. Он был напряжен, как струна.
— Ну что, решила?
— Решила.
— И?
— Я не отдам дом. Ни для продажи, ни для дачи.
Он встал. Его лицо потемнело.
— Тогда я уйду.
— Уходи.
Он, видимо, не ожидал такого ответа. На мгновение растерялся, но потом злость взяла верх.
— И забираю Диму.
— Нет, — твердо сказала Нина, посмотрев ему прямо в глаза. — Он остается со мной.
Он резко развернулся и пошел в комнату. Через минуту вышел оттуда с дорожной сумкой.
— Я ухожу. К маме, — бросил он.
— Уходи.
Он с силой хлопнул дверью.
Нина встала, когда за окном было еще серо. Автобус до деревни шел два часа. Нина сидела у окна и смотрела, как за стеклом мелькают унылые осенние поля, леса и редкие, покосившиеся домики. Телефон молчал. Ни Андрей, ни свекровь не звонили.
Дом стоял на самом краю деревни, у реки. Серый, с облупившейся краской на окнах. Калитка натужно скрипнула, пропуская ее во двор, заросший бурьяном. Внутри дома пахло пылью, старостью и чем-то неуловимо знакомым, из детства.
Она медленно обошла комнаты. Все было на своих местах, как будто дед вышел на минутку. Старая русская печка у окна. Тяжелый дубовый стол с трещиной посередине. Железная кровать, под которой стоял обитый железом сундук.
Нина опустилась на колени и открыла его. Внутри лежали старые вещи: вышитые платки, пожелтевшие фотографии, коробка с пуговицами. Перебирая их, она наткнулась на пачку писем, перевязанных бечевкой. Почерк на конвертах был до боли знакомый. Это писала ее мать.
Она развернула первый конверт.
«Папа, прости меня… Я запретила Нине писать тебе, чтобы она не страдала… Ты ведь уехал, а ей было всего семь… Я думала, так будет лучше — забыть… Она очень скучала, плакала по ночам…»
Руки Нины задрожали. Она перечитала. Потом второе письмо, третье. Все они были об одном: мать сама разорвала связь, решив за дочь, как ей будет «лучше». А дед все эти годы ждал. Ждал весточки от единственной внучки.
Нина села прямо на пыльный пол, прижав к груди пачку писем. Она плакала тихо, беззвучно, не от злости на мать, а от горькой, запоздалой боли. Он не бросал ее. Он ее любил, всегда.
После обеда она нашла местного нотариуса.
— Хотите оформить наследство только на себя? — спросила женщина за столом, просмотрев документы.
— Да.
— Без согласия мужа?
— Он не имеет права на это имущество. Это наследство от моего деда, — твердо сказала Нина.
— Понимаю, — кивнула женщина. — Подпишите здесь и здесь.
Нина взяла ручку. Поставила подпись.
— Готово, — сказала нотариус, ставя печать.
Через неделю, в субботу, к калитке дедовского дома подъехала машина Андрея. Раиса Степановна, нагруженная сумками, вышла первой. Без звонка, без предупреждения. Она решительно подошла к калитке и громко постучала.
Дверь открыла незнакомая женщина лет сорока, в простом домашнем халате.
— Вам кого? — спросила она.
— Я… Раиса Степановна, — важно произнесла свекровь. — Мы тут жить будем.
Женщина удивленно улыбнулась.
— Мы снимаем этот дом. На три года, по договору.
— Как это — снимаете?! — голос Раисы Степановны дрогнул. — Это дом моего сына!
— Нет, — раздался спокойный голос Нины. Она как раз подъехала на такси и выходила из машины. — Это дом моего деда.
Раиса Степановна обернулась. Ее глаза стали круглыми от изумления и ярости.
— Ты что наделала?!
— Я решила, что дом должен работать и приносить пользу, а не стоять пустым для чьего-то «удобства».
— Но я же запланировала! — закричала свекровь, размахивая руками. — Ванну! Плиту! Огород!
— Планируйте в своей квартире, Раиса Степановна, — спокойно ответила Нина.
Андрей выскочил из машины.
— Ты с ума сошла?! — закричал он, подбегая к ней. — Я же сказал — мама там жить будет!
— Сказал, — кивнула Нина. — Но не спросил.
— А Дима?! Ты хоть о сыне подумала?!
— О нем я подумала в первую очередь.
Андрей замолчал.
— Ты думаешь, я с тобой останусь после этого?
— Нет, — тихо ответила Нина. — Я думаю, ты уйдёшь.
Он сел в машину и с визгом шин уехал.
Раиса Степановна стояла у калитки и плакала.
— Я же старая… Мне воздух нужен…
— У вас есть квартира, — сказала Нина. — И сын. Пусть он о вас заботится.
— Ты жестокая! Бессердечная!
— Нет..
Нина села в такси и уехала, не оглядываясь.
Вечером дома Дима спросил:
— Мам, а дедушка знал?
— Что, сынок?
— Что ты его любишь.
Нина погладила сына по голове.
— Нет, наверное, не знал. Но теперь я знаю, что он любил меня.
Он улыбнулся и продолжил рисовать.
Прошло полгода. Нина с Димой теперь жили в небольшой двухкомнатной квартире на втором этаже панельного дома, поближе к школе. Мебель была старая, кухня — общая с соседями, туалет — в конце коридора. Но здесь было тихо. И светло.
Дима сидел за столом и увлеченно рисовал. Он стал спокойнее, больше улыбался. На стенах вместо супергероев теперь висели его новые рисунки: деревья, изгиб реки, маленький домик с покосившейся калиткой.
— Мам, а мы поедем туда когда-нибудь? — спросил он, не отрываясь от листа.
— Не знаю, сынок. Но люди, которые там поселились, говорят, что они счастливы.
— А бабушка? — он нахмурился, вспомнив что-то.
Нина вздохнула. От общих знакомых она знала, что жизнь у Раисы Степановны и Андрея не ладилась.
— Живёт вместе. Говорят, ругаются каждый день.
Однажды вечером Дима подошел к ней. В руках у него был новый рисунок.
— Вот. Это тебе.
На листе был изображен тот самый дом в Липовке. У калитки стояли двое: маленькая девочка и седой старик. Они держались за руки и улыбались.
— Спасибо, родной, — голос Нины дрогнул. — Я повешу над кроватью.
— Мам, а ты не одинока? — вдруг серьезно спросил он.
— Нет, сынок. У меня же ты есть.
— А если захочешь снова выйти замуж?
Нина улыбнулась.
— Только за того, кто не будет считать мой дом своим.
— А такие есть?
— Есть. Но их, наверное, мало.
Прошла еще неделя. Нина получила письмо от арендаторов. В конверте, кроме денег, лежал листок, исписанный женским почерком.
«Нина Андреевна, спасибо вам за дом. Дети счастливы, целыми днями на улице. Возле крыльца расцвели цветы, представляете?
Она улыбнулась.
Конец.
Интересно Ваше мнение.
Благодарна за каждую подписку на канал.