Я нашла квитанцию случайно, когда собирала документы для налоговой. Белый лист с синей печатью выпал из папки Дениса — исполнительный лист на имя Валентины Ивановны Соколовой. Сумма долга: триста сорок тысяч рублей. Я замерла, перечитывая строчки. Кредит. Просрочка. Судебное взыскание.
Валентина Ивановна — моя свекровь. Она живёт у нас уже три года. Въехала сразу после свадьбы, когда Денис привёз её с двумя чемоданами и сказал: "На время, пока мама не встанет на ноги после развода". Временное затянулось. Раскладушка на кухне стала её постоянным местом, а фраза "у меня сердце" — универсальным объяснением, почему она не работает.
Я работала бухгалтером в торговой компании, приносила домой основной доход. Денис трудился на складе — зарплата небольшая, но стабильная. Вроде хватало на всё: продукты, коммунальные, лекарства для свекрови. Каждый месяц она просила "в долг" — то на таблетки, то срочно нужно на анализы, то "совсем чуть-чуть, Наташенька, потом верну". Я давала. Жалела. Думала, помогаю.
А теперь держала в руках этот лист и чувствовала, как холод разливается по спине. Триста сорок тысяч. Откуда у неё такие долги?
Открыла ящик стола Дениса. Там, под старыми квитанциями за свет, лежала пачка бумаг. Все на имя Валентины Ивановны. Микрозаймы: восемьдесят тысяч. Ещё один кредит: сто двадцать. Судебный приказ: шестьдесят пять. Цифры плыли перед глазами. Я считала, пересчитывала — выходило почти полмиллиона.
Достала телефон, набрала Дениса:
— Приезжай домой. Срочно.
— Наташ, я на смене до шести...
— Сейчас. Немедленно.
Он услышал что-то в моём голосе, потому что не стал спорить.
Валентина Ивановна сидела на кухне, пила чай с печеньем, которое я купила вчера. Увидев меня с папкой в руках, улыбнулась:
— Наташенька, а я борщ сварила. Попробуешь?
Я молча прошла в комнату, закрыла дверь. Села на кровать, положила документы рядом. Руки дрожали. Три года. Три года я отдавала деньги, думая, что помогаю больной женщине. А она...
Денис вернулся через сорок минут. Ворвался в комнату, запыхавшийся:
— Что случилось? Ты меня напугала.
Я молча указала на стол. Он подошёл, взял верхний лист, пробежал глазами. Лицо побледнело. Отвернулся к окну.
— Наташ, это...
— Что это, Денис? — мой голос звучал чужим, ровным и холодным.
— Мама набрала до развода. Я помогаю ей гасить понемногу.
— Понемногу? — я встала, подошла ближе. — Тут полмиллиона! Ты сколько уже заплатил?
Он пожал плечами, не глядя на меня:
— Не знаю точно... Тысяч сто, наверное.
Ноги подкосились. Я опустилась обратно на кровать. Сто тысяч. Моих денег. Наших денег. Которые я думала идут на семью, на будущее, на ребёнка, которого мы планировали. А они уходили в бездонную яму чужих долгов.
— Три года, — прошептала я. — Три года ты молчал.
— Я не хотел тебя расстраивать...
— Расстраивать?! — голос сорвался на крик. — Ты меня обманывал! Каждый раз, когда я давала ей деньги на "лекарства"!
Дверь распахнулась. Валентина Ивановна стояла на пороге, прижав руки к груди:
— Наташенька, ну чего ты кричишь? Это семейное дело, мы же родные люди. Надо помогать друг другу.
Я посмотрела на неё. На эту женщину, которая три года спала на моей кухне, ела мою еду, тратила мои деньги. Которая каждый вечер рассказывала, как ей тяжело, как болит сердце, как не на что жить. А сама задолжала полмиллиона.
— Родные? — я медленно встала. — Вы меня три года обманывали. Я думала, помогаю с лекарствами. А вы гасите кредиты!
Свекровь всплеснула руками:
— Какие кредиты?! Это всё на жизнь шло! Коммунальные, еда, одежда!
Я подошла к шкафу, открыла дверь. Там висела её норковая шуба — та самая, которую она "получила в подарок от подруги". Рядом — кожаная куртка, три пальто, десяток кофт с бирками дорогих магазинов.
— На жизнь? — я достала шубу, бросила на кровать. — Это на жизнь? Или вот это? — схватила со стола её телефон последней модели. — Или путёвка в Турцию два года назад, когда ты "лечилась у родственников"?
Валентина Ивановна побледнела:
— Ты... ты роешься в моих вещах?!
— Я живу в своей квартире! — голос сорвался. — В СВОЕЙ! Которую мне оставила бабушка! И я имею право знать, кому отдаю деньги!
Денис шагнул между нами:
— Наташ, успокойся. Мама больна, ей нужна помощь...
— Больна? — я рассмеялась, чувствуя, как внутри всё обрывается. — Больна настолько, что не может работать, но может ходить по магазинам и брать кредиты?
— Это было давно, — свекровь схватилась за сердце. — Я ошиблась, накупила лишнего. Но теперь раскаиваюсь! Ой, плохо мне... Денис, валидол...
Я смотрела на этот спектакль. Сколько раз я видела его? Двадцать? Тридцать? Каждый раз, когда нужно было выпросить деньги, избежать неприятного разговора, получить то, что хочется. "Плохо мне", "сердце", "валидол". И Денис бежал, суетился, готов был отдать последнее, лишь бы маме полегчало.
Но сейчас я не побежала. Подошла к шкафу, достала папку с документами. Свидетельство о собственности на квартиру — на моё имя. Оформлено за год до свадьбы. По наследству от бабушки.
— Смотрите, — я положила документ на стол. — Это МОЯ квартира. Моя. Не наша, не семейная. Моя. Вы здесь живёте, потому что я позволила. Я вас кормлю, потому что жалела. Я даю деньги, потому что думала — помогаю семье.
Валентина Ивановна опустила руку от сердца. Лицо сделалось злым:
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что хватит.
Денис схватил меня за руку:
— Наташ, ну мы же семья. Мама больна, ей некуда идти. Ты же не выгонишь её на улицу?
— Некуда? — я высвободила руку. — У неё двое детей. Твоя сестра Ольга живёт в трёшке! Пусть идёт к ней!
— Оля сама с трудом сводит концы с концами, — Денис отвернулся. — У неё двое детей, ипотека...
— А у меня что? Печатный станок? — я почувствовала, как ком в горле подступает к самому горлу. — Три года я отдавала по двадцать тысяч в месяц! Это семьсот двадцать тысяч! Знаешь, что можно было на них сделать?! Ремонт! Машину купить! Или хотя бы отложить на ребёнка!
Наступила тишина. Валентина Ивановна стояла у двери, сжав губы. Денис смотрел в пол.
— Ты права, — вдруг сказала свекровь. — Права. Но ты же не выгонишь меня. Ты добрая, Наташа. Я знаю.
— Знаешь? — я подошла ближе, глядя ей прямо в глаза. — Тогда знай вот что: квартира моя, а долги твои — твои проблемы. Выметайтесь отсюда. Хватит вас содержать, я вам не банкомат!
Слова повисли в воздухе. Валентина Ивановна открыла рот, но не нашлась что сказать. Денис поднял голову:
— Ты... серьёзно?
— Абсолютно. У вас неделя, чтобы съехать. Или я выселю через суд. По закону это моя личная собственность, полученная до брака. Я имею право.
Свекровь заголосила:
— Денис! Ты слышишь?! Она нас на улицу выгоняет! Родную мать! Где же твоя совесть, где жалость?!
Я ждала, что Денис встанет на её сторону. Как всегда. Как эти три года. Но он вдруг тихо сказал:
— Мам, она права.
Валентина Ивановна замерла:
— Что?
— Она права. Мы злоупотребили. Я обманывал жену. Ты манипулировала нами обоими. Три года.
— Ты... ты на её стороне?! — свекровь схватилась за дверной косяк. — Я тебя родила! Растила одна! Отец бросил, а я...
— А ты набрала полмиллиона долгов и повесила их на меня, — Денис говорил спокойно, но я видела, как дрожат его руки. — И на мою жену. Не спросив. Не предупредив. Просто решила, что мы обязаны.
— Обязаны! — голос свекрови взвился. — Дети обязаны помогать родителям!
— Помогать — да. Но не покрывать твоё расточительство. Не жертвовать своей жизнью ради твоих прихотей.
Валентина Ивановна всхлипнула, развернулась и ушла на кухню. Хлопнула дверь. Мы остались вдвоём.
— Прости, — Денис опустился на кровать. — Я трус. Всю жизнь боялся ей отказать. После развода родителей она постоянно говорила: "Если бы не ты и Оля, я бы не выжила". И я чувствовал себя виноватым. Думал, обязан заботиться.
— Заботиться — это одно, — я села рядом. — А врать мне — другое.
— Я знаю.
— Три года, Денис. Три года ты скрывал правду.
Он кивнул, не поднимая головы:
— Думал, справлюсь сам. Думал, постепенно погашу, и ты не узнаешь. Идиот.
Мы долго сидели молча. За окном сгущались сумерки, на улице зажглись фонари. Из кухни доносились приглушённые всхлипы.
— Что теперь? — спросил Денис.
— Теперь вы съезжаете. Ты и твоя мать.
Он поднял голову:
— Я тоже?
— А ты как думал? Что я прощу и мы заживём счастливо?
— Надеялся...
— Три года обмана нельзя простить за один разговор, — я встала, подошла к окну. — Может, когда-нибудь. Но не сейчас. Сейчас мне нужно побыть одной. В своей квартире. На свои деньги. Без чужих долгов на шее.
Денис молча кивнул.
Они съехали через пять дней. Валентина Ивановна собирала вещи с громкими причитаниями, звонила сестре Ольге, жаловалась на "неблагодарную невестку". Денис молчал, укладывал коробки. В последний вечер он подошёл ко мне:
— Наташ, я правда сожалею. Может, дашь мне шанс?
— Потом. Может быть. Сначала разберись с долгами матери. И с собой.
Он кивнул и ушёл.
Квартира опустела. Я сняла раскладушку с кухни, выбросила старое постельное бельё свекрови, открыла окна настежь. Три дня убирала, стирала, проветривала — вычищала не только пыль, но и память об этих годах.
Через неделю подала на развод. Денис не возражал, подписал все бумаги без споров. Квартира осталась за мной — по закону это моя личная собственность, не совместно нажитое имущество.
Когда всё закончилось, я сидела на кухне — уже не в тесноте, с раскладушкой посередине, а в своей кухне, большой и светлой. Пила чай из любимой чашки, которую раньше прятала, чтобы свекровь не разбила. На столе лежала зарплатная карта. Вся зарплата — теперь только моя.
Телефон завибрировал. Сообщение от Дениса: "Прости. Ты была права. Я устроился на вторую работу, гашу мамины долги. Может, когда-нибудь ты дашь мне шанс".
Я прочитала, удалила сообщение и улыбнулась. Прощать я научусь. Может быть. Когда-нибудь. А сейчас — просто жить. В своей квартире. На свои деньги. Дышать полной грудью.
Открыла окно. С улицы доносился запах сирени — она зацвела неделю назад, но я не замечала. Слишком много было забот, тревог, чужих проблем. Теперь я могла просто стоять у окна и вдыхать весну.
Где-то внизу смеялись дети, лаяла собака, хлопали двери машин. Жизнь продолжалась. Моя жизнь. И она наконец-то принадлежала мне.
Конец