Живые истории, от которых горишь

Я открыла дверь в субботу утром, собираясь выйти на пробежку, и застыла на месте. На лестничной площадке стояла Людмила — моя бывшая свекровь — с двумя огромными сумками и потёртым чемоданом. Рядом топтался Антон, мой бывший муж, глядя куда-то в сторону, как провинившийся школьник. — Ленок! Привет! — Людмила расплылась в улыбке, от которой у меня всегда начинали чесаться ладони. — Мы тут подумали... Ситуация у нас сложилась, понимаешь. Из квартиры выселяют, долги накопились всякие. Ну ты же знаешь, как сейчас тяжело...

Я вернулась с кладбища, когда солнце уже клонилось к закату. Полгода. Полгода, как Дима лежит в холодной земле, а я всё не могу привыкнуть просыпаться одна. Ключи дрожали в руках — каждый раз, подходя к этому дому, я чувствую, как внутри всё сжимается. Дом, который мы с Димой только начали обживать, в который он так и не успел въехать по-настоящему. Болезнь накрыла быстро, за три месяца выжгла его изнутри, оставив меня с дочкой Машей и этими проклятыми стенами, которые помнят больше его отсутствие, чем присутствие...

Я тащила тяжёлые сумки из машины к дому и уже издалека увидела их — Сергей в гамаке на веранде, уткнувшись в телефон, Вика на шезлонге, в солнечных очках и с журналом на коленях. Картина маслом. Идиллия. Курорт. Только вот курорт этот — мой дом, который я купила на собственные деньги, работая как проклятая последние пять лет. Полгода назад брат позвонил: "Сестрёнка, можно к тебе на недельку? Устали от городской суеты, хотим отдохнуть". Я согласилась. Неделя превратилась в месяц, месяц — в два, потом в три...

Я открыла дверь своей квартиры и замерла на пороге — на кухне сидели свекровь Тамара Ивановна и золовка Инга, как у себя дома, попивая чай из моих чашек. Пятничный вечер, я вымоталась на работе до предела, мечтала добраться до дивана и тишины, а тут — сюрприз. Откуда у них ключи? Ах да, Дима дал матери "на всякий случай", когда я была против. "Вдруг что-то случится, мама поможет", — говорил он. Помощь, ага. — Мариночка! Вот и ты! — свекровь вскочила навстречу с улыбкой, от которой у меня всегда начинало ныть за грудиной...

Я слышала слово "святая" так часто, что оно начало вызывать у меня тошноту. "Святая мама сказала", "святая мама считает", "святая мама расстроилась" — каждый день, по десять раз на дню. Максим произносил его с таким придыханием, будто речь шла не о его матери Людмиле Николаевне, а о небесной покровительнице. А началось всё год назад, когда я ещё не знала, во что ввязываюсь. Квартиру эту мне оставила тётя Вера — двухкомнатную, в хорошем районе, с ремонтом. Она умерла внезапно, от инфаркта, и по завещанию всё досталось мне...

Я проснулась от звука хлопающих дверей шкафа. Шесть утра, за окном ещё темно, а свекровь уже на кухне гремит кастрюлями так, будто весь дом должен знать о её раннем подъёме. Дмитрий посапывал рядом, уткнувшись лицом в подушку — он давно научился не просыпаться от маминых утренних концертов. Я лежала с открытыми глазами, считая трещины на потолке и думая, как же я устала. Дом этот достался мне от бабушки Веры три года назад. Небольшой, одноэтажный, с участком в шесть соток на окраине города — мой единственный островок в этом мире...

Я стояла у крыльца с лейкой в руках и смотрела, как вода стекает с листьев петуний, когда услышала за спиной голос свекрови: "Запустила всё. Хозяйка никакая. Хорошо хоть дом приличный — бабушка постаралась, не ты". Я обернулась. Тамара Фёдоровна стояла на пороге, скрестив руки на груди, и смотрела на меня с тем самым выражением лица, которое я научилась узнавать за год её "гостевания" в моём доме. Презрение, смешанное с жалостью. Как будто я — недоразумение, с которым приходится мириться. Дом этот достался мне от бабушки два года назад, ещё до свадьбы с Андреем...

Я смотрела на экран телефона Игоря и перечитывала сообщение от свекрови в третий раз, надеясь, что ослышалась, что поняла неправильно, что это какая-то ошибка. Но буквы складывались в те же самые слова: "Сынок, договорилась с риелтором. Завтра смотрим дом. Скажи Лене, что это для всех, потом переоформим на меня". Телефон лежал на журнальном столике — Игорь оставил его, когда пошёл в душ. Я не собиралась копаться, просто хотела посмотреть время. Но экран загорелся, и я увидела это сообщение. От Раисы Петровны...

Я нашла квитанцию случайно, когда собирала документы для налоговой. Белый лист с синей печатью выпал из папки Дениса — исполнительный лист на имя Валентины Ивановны Соколовой. Сумма долга: триста сорок тысяч рублей. Я замерла, перечитывая строчки. Кредит. Просрочка. Судебное взыскание. Валентина Ивановна — моя свекровь. Она живёт у нас уже три года. Въехала сразу после свадьбы, когда Денис привёз её с двумя чемоданами и сказал: "На время, пока мама не встанет на ноги после развода". Временное затянулось...

Я вернулась с работы раньше обычного — отпустили из-за аварии на водопроводе, в офисе отключили воду. Поднималась по лестнице, ключи уже в руке, и вдруг услышала за дверью голоса. Громкие, оживлённые. Я замерла. Людмила Петровна? Вика? Что они делают у меня дома в четыре часа дня в пятницу? Открыла дверь тихо. В прихожей стояли картонные коробки — три штуки, перетянутые скотчем. На одной маркером выведено: "Вика — посуда". Сердце ёкнуло. Я прошла на кухню. Там за столом сидели Лёша, его мать и сестра...

Я сидел на диване с чашкой чая, когда жена Ольга вошла в гостиную в сопровождении своей матери Людмилы — массивной женщины с крашеными рыжими волосами и властным взглядом. Они остановились напротив меня, и я сразу почувствовал — сейчас будет что-то серьёзное. Ольга скрестила руки на груди, приняв боевую стойку, а Людмила положила сумку на кресло, даже не спросив разрешения. Я отпил чай, ожидая начала спектакля. — Мы с мамой решили: ты выметаешься, квартира теперь наша! — заявила Ольга холодным, отрепетированным тоном...

Свекровь ворвалась в квартиру без звонка, без стука — просто распахнула дверь своим ключом и влетела в прихожую, размахивая какой-то бумагой. Я стояла у плиты, помешивала суп, который варила на поминки — бабушка Нина умерла три дня назад, и сердце всё ещё сжималось от боли каждый раз, когда я вспоминала её бледное лицо на больничной подушке. Валентина Ивановна пронеслась мимо меня на кухню, где за столом сидел мой муж Кирилл, и швырнула пожелтевший лист прямо перед ним. — Ты не получишь ни копейки! — заорала она так громко, что я вздрогнула...