Одно из самых знаковых стихотворений в русской поэзии ХХ века - "Зимняя ночь" Бориса Пастернака - было написано в декабре 1946 года для задуманного и уже начатого романа "Доктор Живаго". Конечно, тогда ни автор, ни кто другой не могли представить, как сложится судьба этого произведения и какую роль оно сыграет в жизни своего создателя, да и не только его, а пожалуй, что и всей страны.
Стихотворение не только органично вошло в ткань повествования, но и стало лейтмотивом и квинтэссенцией всего романа. Да и название ему поначалу предполагалось - "Свеча горела...", но позже автор выбрал другое.
В 1946 году страна жила большой надеждой, казалось, все самое страшное, что может случиться, уже позади и после великой победы возврата к темным страницам прошлого не будет никогда, впереди - только светлое будущее, а огонь свечи, побеждающий тьму, и есть символ этой надежды.
Верить очень хотелось, несмотря на то, что вокруг уже рвались снаряды другой войны, объявленной властью своим лучшим поэтам и писателям - тем, кто сумел сохранить независимость мысли и собственный взгляд на все происходящее вокруг. В известном докладе А. Жданова, опубликованном в "Правде" 21 сентября1946 года, Пастернак не упоминается, потоки грязи обрушились главным образом на Зощенко и Ахматову, но в том же номере под упомянутым докладом напечатана заметка о собрании московских писателей, руководимых генсеком СП А. Фадеевым, где говорится о пропаганде "аполитичной и оторванной от народной жизни поэзии Б. Пастернака":
Таким было начало, а дальше злобная критика полилась как из рога изобилия. Обвинения стандартные: делячество и безидейность*, оторванность от жизни, конфликт с советской эпохой [* - орфография оригинала]. Тот же Фадеев не преминул высказаться о Борисе Пастернаке в главной газете страны и в следующем году. Правда, на этот раз в компанию безыдейных и безнравственных он попал не только вместе с Зощенко и Ахматовой (а также расстрелянными Клюевым и Пильняком), но и рядом зарубежных авторов: Джойсом, Прустом, Флобером, Дос Пассосом и Сартром.
Содержание газет я привел для того, чтобы можно было представить, в каких условиях создавались "Доктор Живаго" и "Зимняя ночь". Сколько силы надо иметь писателю, чтобы не терять веру и надежду, чтобы продолжать работать и творить... В 1948 году в "Советском писателе" было подготовлено к изданию и напечатано небольшим тиражом "Избранное" Бориса Пастернака. "Зимняя ночь" была в нем последним стихотворением. Но после газетных атак руководство издательства принимает решение об уничтожении тиража, сохранилось всего несколько экземпляров, спасенных типографскими работниками. Настоял на уничтожении все тот же А. Фадеев. В письме Константину Симонову он писал:
«…Сборник кончается… стихом ахматовского толка, помеченным 46-м годом, — прямой вызов»
В апреле 1948 года в письме в ЦК ВКП(б) он повторил свои оценки:
«…сборник начинается с идеологически вредного „вступления“, а кончается пошлым стихом ахматовского толка „Свеча горела“. Стихотворение это, помеченное 1946 годом и завершающее сборник, звучит в современной литературной обстановке как издевка»
По-настоящему стихотворение увидело свет уже во времена оттепели в сборнике "День поэзии 1956":
Не буду подробно останавливаться на истории о том, что стало поводом для написания "Зимней ночи": поездка в гости, метель, блуждание в ночной Москве, огонь свечи, послуживший маяком, - все это достаточно хорошо описано во множестве комментариев к стихотворению. Гораздо интереснее проследить литературные истоки и параллели произведения.
В Сети можно встретить немало высказываний, что главную строку-рефрен Пастернак похитил у К. Р., великого князя Константина Романова, написавшего в августе 1885 года:
Смеркалось; мы в саду сидели,
Свеча горела на столе.
Уж в небе звезды заблестели,
Уж смолкли песни на селе...
Но тут нетрудно заметить, что одна фраза в двух стихотворениях создает совершенно разные поэтические образы, поэтому даже о заимствовании здесь никакой речи быть не может. Сколько свечей было в русской поэзии до Пастернака, сколько после... Нужно видеть разницу в использовании выражений, свойственных лишь одному автору, и употреблении часто встречающихся сочетаний. А свечи, горящие на столе, можно найти и у других поэтов, например у Евгения Баратынского:
Давно был вечер. С легким треском
Горели свечи на столе,
Кумиров мрамор в дальней мгле
Кой-где блистал неверным блеском
Пушкин писал о жизни в деревне в 1829 году:
... Вот вечер: вьюга воет;
Свеча темно горит; стесняясь, сердце ноет;
По капле, медленно глотаю скуки яд.
Читать хочу; глаза над буквами скользят,
А мысли далеко…
Гадание при свече находим у Лермонтова:
Свеча горела трепетным огнем,
И часто, вспыхнув, луч ее мгновенный
Вдруг обливал и потолок и стены.
В углу переднем фольга образов
Тогда меняла тысячу цветов,
И верба, наклоненная над ними,
Блистала вдруг листами золотыми
(Сашка, 1839)
Да у кого и каких только не было свечей (а иногда - свеч) в русской литературе... Ахматова в "Песне последней встречи", надев на правую руку перчатку с левой, печально глядит на дом:
Это песня последней встречи.
Я взглянула на темный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-желтым огнем.
Некоторые исследователи среди произведений, повлиявших на создание "Зимней ночи", выделяют "Canzone" Иннокентия Анненского:
Если б вдруг ожила небылица,
На окно я поставлю свечу,
Приходи… Мы не будем делиться,
Всё отдать тебе счастье хочу!
Ты придешь и на голос печали,
Потому что светла и нежна,
Потому что тебя обещали
Мне когда-то сирень и луна.
Но… бывают такие минуты,
Когда страшно и пусто в груди…
Я тяжел — и немой и согнутый…
Я хочу быть один… уходи!
По правде говоря, увидеть следы чьего бы то ни было влияния у Пастернака довольно трудно, непохожесть его на других всегда была характерной чертой поэта. Более всего на себя влиял он сам, но даже если и обращался к чему-то, написанному ранее, то не повторялся, а создавал совершенно новое произведение. Речь, конечно, не идет о редактировании ранних стихов.
А ведь "Зимняя ночь" у Пастернака уже была, причем, в двух вариантах (1913 и 1928 года) и там тоже есть противостояние света и зимы, но ни в одном из них никаких надежд не появляется, возможно, оттого что и адресат был другой:
Не поправить дня усильями светилен.
Не поднять теням крещенских покрывал.
На земле зима, и дым огней бессилен
Распрямить дома, полегшие вповал
Второй вариант:
Нежится простор, как дымногрудый филин,
Дремлет круг пернатых и незрячих свеч.
Не подняться дню в усилиях светилен,
Покрывал крещенских ночи не совлечь
Однако вернемся в послевоенный сорок шестой. Молодой студент Тбилисского университета Булат Окуджава создает в то же самое время одно из первых своих стихотворений-песен:
Неистов и упрям
гори, огонь, гори.
На смену декабрям
приходят январи
Вера в неизбежность перемен и огонь как символ добра и надежды красной нитью пройдут через все его творчество, в котором найдется место и огоньку веры, и Ясному огню у Синей горы:
Лист моей щеки коснется,
как прохладная ладонь,
и минувший век проснется,
весь ― надежда и огонь.
Я долго пытался найти что-то близкое "Зимней ночи" у других поэтов, хотя бы по настроению, и сделать подборку, но многие прекрасные стихи совершенно не вписывались в этот ряд, поэтому я предложу всего одно - небольшой отрывок из "Лесной крови" Даниила Андреева:
С желтым огнем, как болотный ирис,
Свеча на столе
Ждала, чтобы вновь твоя тихая тень зароилась
В нагретой мгле.
А мне казалось, что трудно и долго ―
Этот быт… глушь… крепь…
Думал про Ладогу я, про холмы Баргузина и Волгу,
Донскую степь,
В рассказах синели заморские глади,
Звенели ручьи…
Ты слушала плеск их, и песни, и рокот, глядя
В пламень свечи.
И все теплее делался узкий
Лучистый взор,
Схожий с молчаньем былинных, исконно русских
Хвойных озер.
И необъятна, как купол собора,
И странно близка,
Ночь погрузила на дно непробудного бора
Дом лесника
Музыкальным сопровождением в свечном ряду будет романс Владимира Высоцкого "Оплавляются свечи..." (муз. И. Шварца)
К "Зимней ночи" Бориса Пастернака многие композиторы писали музыку, знаменитые (и не очень) певцы и певицы не раз брались исполнять романс. Надеюсь, читатели мне простят, но я не стал слушать артистов, силой вокала пытавшихся проникнуть в глубину стихов, избегал и тех, кто пытался превратить все в рождественскую сказку. Ирина Сказина и Николай Носков оставались в шорт-листе до самого последнего момента, но я решил дать возможность выступить авторам менее известной композиции. Поэтому завершаю статью вместе с братьями Мищуками, использовавшими музыку Георгия Свиридова. Послушать их можно Здесь
Ваш Физик и Лирик