Август кончался. В окно тянуло сырым из леса, хотя днём ещё было жарко. Варенье булькало в медном тазу, густой запах заполнял всю кухню. Я мешала половником медленно, по кругу, смотрела, как пена собирается у краёв.
— Не размешивай так долго, пригорит, — сказал Саша, подсыпая ещё горсть малины.
Я вздрогнула — отвлеклась на звук за дверью. Шаги. Знакомые. Дверь открылась без стука.
Там стояли они: Дима с Олей. Бывший муж и дочь, которую я отдала ему на выходные, а он привёз обратно в среду — «дела».
— Заходите, — я отложила половник, вытерла руки о фартук.
Оля прошла первой, кинула взгляд на Сашу — оценивающий, холодный — и села напротив. На ней новая футболка. Значит, Дима купил. Или его новая. Не знаю.
— Чай будете? — спросила я, разливая по чашкам воду из чайника.
— Я не буду, — ответила Оля, и в её голосе слышалась та тонкая грань презрения, которую я знала наизусть.
Дима молча сел напротив, потянулся к тарелке с печеньем. Взял одно, откусил, смотрел куда-то в сторону.
— Варенье варите? — спросил он, как будто это был его дом, его кухня, его август.
— Саша привёз из леса, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Мы ездили на три дня в заповедник, — Саша вытер руки о полотенце. — Набрали малины, смородины. Решили законсервировать, чтоб зимой было.
Оля подняла взгляд, быстро уткнулась в телефон. Экран светился голубым, она что-то печатала. Кому-то. Не мне.
Я снова помешала варенье. Медленно, по кругу.
— Как съездили? — спросил Саша у Оли.
— Нормально, — буркнула она, не поднимая глаз.
— Были в парке? В кино?
— Угу.
Дима посмотрел на Сашу, потом на меня. Открыл рот, закрыл. Потом всё-таки сказал:
— А что, удобно так: вдвоём ездить, вдвоём варить. Как в кино.
Я почувствовала, как напряглись плечи. Половник замер в руке.
— Дим, не начинай.
— Да я не начинаю, просто говорю. Удобно же.
Оля тихо вздохнула — так, чтобы я услышала. Этот вздох, полный укора, я знала с тех пор, как она научилась дышать осмысленно.
Мы замолчали. Комната наполнялась густым запахом, почти приторным. За окном кто-то косил траву, стрекотала газонокосилка.
Потом Саша встал, налил всем чай. Поставил передо мной, перед Димой, перед Олей. Сахарницу придвинул к центру стола. Ложки разложил аккуратно.
— Спасибо, — буркнула дочь, не отрываясь от экрана.
Мы сидели. Саша перебирал ягоды, откладывая помятые. Дима пил чай, держа чашку обеими руками, как будто мерз. Оля печатала что-то быстро, нервно. Я смотрела в таз, где медленно кипело варенье.
— Как на работе? — спросил Саша Диму.
— Нормально. Проект закрыли, новый начинаем.
— Это хорошо.
— Угу.
Снова тишина. Только бульканье и стук ложек о чашки.
Я смотрела на них: на Диму, который разглядывал рисунок на чашке — белые ромашки на синем фоне, купленные ещё когда мы жили вместе, на Олю, не отрывающуюся от телефона, на Сашу, который тихо перебирал ягоды, избегая моего взгляда.
И вдруг меня будто обдало холодом. Всё это — абсурд.
Бывший муж, с которым мы не можем договориться даже о времени, когда он заберёт дочь. Мужчина, который так и не стал настоящим — просто рядом. Дочь, которая не принимает ни одного из них, но молчит, потому что устала спорить. И я — посередине, с половником в руке, делаю вид, что это нормально.
Всем вроде нормально. Никто не кричит. Никто не хлопает дверью. Никто не требует объяснений.
Но эта тишина — тяжелее любого скандала.
— Мам, можно я пойду? — Оля встала, сунула телефон в карман.
— Иди, — сказала я.
Она прошла мимо, дверь в её комнату закрылась тихо, как всегда.
Дима допил чай, поднялся следом. Поставил чашку в мойку, вытер руки о полотенце.
— Я тогда тоже. Заеду на неделе, надо про школу поговорить.
— Давай.
Он постоял в дверях, будто хотел что-то сказать, но передумал. Кивнул и вышел. Дверь закрылась.
Остались мы с Сашей.
— Странная встреча получилась, — сказал он тихо, собирая со стола крошки.
— Угу.
— Ты как?
Я не ответила сразу. Смотрела на таз, где остывало варенье. Пена на поверхности темнела.
— Знаешь, я всегда думала, что правильно — это когда всё понятно. Муж — это муж. Бывший — бывший. А тут все сидят, пьют чай, и никому не плохо. Но и не хорошо.
Саша помолчал, потом сказал:
— Может, это тоже правильно. Просто по-другому.
— Или это я всё неправильно делаю. Оле пятнадцать. Ей нужна семья, а у неё что? Мать, которая не знает, с кем она, отец, который приходит, когда удобно, и мужчина, которому я не могу сказать ни «оставайся», ни «уходи».
— Она взрослая уже. Понимает.
— Что она понимает? Что я мечусь? Что не знаю, чего хочу?
— Что ты живая. Не делаешь вид. Не играешь в счастливую семью ради галочки.
Я посмотрела на него — на усталые глаза, на руки в ягодном соке, на эту нелепую домашнюю сцену, у которой нет названия.
— А знаешь, что самое страшное? — я села напротив. — Что мне с тобой хорошо. И с Димой было не плохо. И Оля — хорошая, просто запуталась. И всё вроде на месте, но ничего не складывается. Как пазл, где все детали есть, но картинка не сходится.
Саша взял мою руку — молча, просто держал.
— Я думала, если делаешь всё правильно, то и результат будет правильный. Вышла замуж — должна быть семья. Родила — должно быть счастье. Развелась — должно стать легче. А оказалось, что правила не работают. Теперь я варю варенье с мужчиной, которого не могу назвать своим, бывший муж заходит как к себе домой, и дочь смотрит так, будто я разрушила всё, во что она верила.
— Она не так смотрит.
— Так. Я сама так смотрела на свою мать, когда она развелась с отцом. Думала, что она всё разрушила. А теперь понимаю — она просто пыталась выжить.
За окном догорал август. Последние жаркие дни, последний запах лета, который скоро сменится сыростью.
— Ты устала, — сказал Саша.
— Я всегда устала, — улыбнулась я, без радости. — Устала быть правильной. Устала объяснять. Устала чувствовать себя виноватой за то, что просто живу, как могу.
Мы сидели в тишине. Только часы тикали на стене — старые, с маятником, от бабушки.
— Может, это и есть жизнь, — сказал Саша негромко. — Не такая, как в книжках. Не с ясными концовками. А вот такая — странная, неудобная, но живая.
Я не знала, что ответить. Смотрела на таз с вареньем, на банки, выстроенные на столе, на его руки, всё ещё державшие мою.
Варенье пахло лесом, прошлым и чем-то неясным, что ещё не случилось.
Я встала, взяла половник, начала разливать варенье по банкам. Оно было густое, тёмное, с целыми ягодами, будто застывшими в янтаре.
— Поможешь? — спросила я.
— Конечно, — Саша встал, придержал первую банку.
Мы работали молча. Варенье переливалось, заполняло банки, и в этом был какой-то смысл — заполнять пустоту сладостью, закрывать крышками то, что ещё не остыло.
Последняя банка. Я закрутила крышку, вытерла руки.
— Готово, — сказала я.
— Да, — ответил Саша.
Мы стояли посреди кухни — двое уставших людей, которые не знали, что будет дальше, но знали, что сейчас, в эту минуту, это всё, что у них есть.
И это было странно. И неправильно. И абсурдно.
Но это было.
* * *
😊Дорогие друзья! Спасибо, что заглянули ко мне! 😊Каждый ваш визит — это маленькое чудо для меня. Если вам было интересно, ставьте лайк и 👉 подписывайтесь на канал
Мои другие рассказы: