— Мам, это мой дом! Мой муж! И я буду жить так, как считаю нужным!
— Дура! Потеряешь его, как я потеряла твоего отца. Мужчины не терпят ленивых баб!
— Да он ушел не из-за этого, а потому что ты превратилась в прислугу!
Маша стояла у окна, наблюдая, как муж Андрей возится с машиной во дворе. Плечи до сих пор болели от материнской хватки. Третий раз за неделю Валентина Петровна приезжала "проведать", а на деле — учить жизни.
В детстве Маша часами сидела на кухне у бабушки Веры, пока та пекла пироги. Старенькая табуретка скрипела, духовка гудела, а бабушка рассказывала:
— Машенька, запомни — женщина не служанка. Я твоего деда любила, но тряпкой под ноги не стелилась. Он сам рубашки гладил, когда я болела. И ничего, не развалился.
Мама в эти моменты поджимала губы. После смерти отца Веры она вышла замуж второй раз. И словно пыталась доказать что-то покойной свекрови — вставала в пять утра, готовила три блюда, гладила носки.
— Зря стараешься, — качала головой бабушка Вера. — Мужика удержать можно только одним способом — оставаться собой. А ты себя потеряла.
Через год отчим ушел к секретарше. Молоденькой, наглой, которая красила ногти прямо на работе и не умела варить борщ.
После развода Валентина Петровна словно озверела. Машу с двенадцати лет заставляла вести хозяйство:
— Подметай правильно! От углов к центру! Мужчины замечают каждую пылинку!
— Рубашки гладь с изнанки сначала! Твой будущий муж должен выглядеть идеально!
— Не сиди без дела! Женщина всегда должна что-то делать руками!
Маша бунтовала, огрызалась, хлопала дверью. Бабушка Вера заступалась:
— Валя, ты из девочки робота делаешь! Она жить не научится, только обслуживать!
— А вы меня чему научили? Результат видели? Два развода!
— Это не я тебя учила пресмыкаться! Ты сама решила, что если будешь идеальной хозяйкой, тебя полюбят. А любят не за это!
В шестнадцать Маша сбежала из дома на три дня. Нашли у подруги. Валентина Петровна рыдала, обещала измениться. Но через неделю снова:
— Борщ жидкий! Котлеты сухие! Кто тебя такую замуж возьмет?
Андрея Маша встретила в институте. Он был странный — сам стирал свои вещи, умел готовить, не ждал обслуживания.
— Моя мама вкалывала на трех работах, — объяснил он. — Я с десяти лет сам себе хозяин. Не понимаю мужиков, которые без бабы штаны найти не могут.
Валентина Петровна его невзлюбила сразу:
— Не мужик, а тряпка! Яичницу жарит! Позор! Он тебя в прислуги превратит, попомни мои слова!
Но было наоборот. Андрей вставал раньше, готовил завтрак. Маша просыпалась от запаха кофе и блинчиков.
— Не надо, я сама, — смущалась она.
— Маш, я не инвалид. Люблю готовить. Расслабься.
После свадьбы начался ад. Валентина Петровна приезжала через день:
— Почему муж готовит? Ты что, руки отморозила?
— Почему рубашки мятые?
— В холодильнике бардак! Андрей заслуживает лучшего!
Сегодняшний визит стал последней каплей. Мать приехала, когда Андрей собирался готовить ужин. Увидела его в фартуке у плиты — и понеслось.
— Маша! Немедленно иди на кухню! Это позор!
— Мам, мы договорились. Я готовлю по будням, он — по выходным.
— Договорились! С мужчиной не договариваются! Ему подчиняются!
Андрей выключил плиту, снял фартук:
— Валентина Петровна, это наш дом. Мы сами решаем, как жить.
— Молодой человек, я мать! Я плохого не посоветую!
— Вы советуете дочери стать рабыней. Извините, но это плохой совет.
Мать вцепилась в Машины плечи, зашипела те самые слова про долг и служение. Маша вырвалась:
— Хватит! Сколько можно! Я не ты! Я не буду ползать на коленях!
— Дура неблагодарная! Я тебя растила, ночей не спала!
— И что? Теперь я должна всю жизнь быть несчастной, как ты?
Валентина Петровна побелела. Развернулась, вышла. Хлопнула дверью так, что задребезжали стекла.
Через неделю позвонила бабушка Вера:
— Маша, приезжай. Мать у меня.
Валентина Петровна сидела на кухне, постаревшая лет на десять. Перед ней — фотоальбом.
— Знаешь, почему твой дед ушел? — спросила бабушка Вера у дочери. — Не потому что я плохо готовила или дом не убирала. А потому что влюбился. По-настоящему. В учительницу музыки.
— Мама, при чем тут...
— При том! Ты всю жизнь думала, что если будешь идеальной хозяйкой, тебя не бросят. А твой отец ушел не поэтому. И второй муж тоже. Они уходили, потому что ты перестала быть женщиной. Стала функцией. Стиралкой, готовилкой, уборщицей.
Валентина Петровна молчала. Маша взяла ее за руку:
— Мам, я люблю тебя. Но я не хочу твоей судьбы.
— А я хотела как лучше. Чтобы ты не повторила моих ошибок.
— Твоя ошибка не в том, что ты мало служила. А в том, что забыла жить.
Маша проснулась от грохота на кухне. Валентина Петровна приехала с утра, привезла пирог. Андрей что-то уронил, пытаясь достать тарелки с верхней полки.
— Давайте я, — засуетилась мать.
— Не надо, Валентина Петровна. Сидите, вы гость.
Маша замерла в дверях. Мать сидела. Просто сидела за столом, пока мужчина накрывал на стол. На ее лице боролись привычка вскочить и новое, непривычное понимание.
— Мам, — Маша села рядом. — Расскажи лучше про папу. Настоящего. Какой он был?
Валентина Петровна улыбнулась. Впервые за много лет — искренне:
— Он был... живой. Смешной. Пел в душе. Ужасно пел, но так радостно. Танцевал со мной на кухне, пока варились пельмени. Говорил, что я красивая, даже когда я была в старом халате...
Она замолчала, глядя в окно. Андрей поставил перед ними чашки с кофе, нарезал пирог. Сел напротив, взял Машу за руку.
— А потом я решила стать идеальной женой. Перестала танцевать. Выкинула старый халат. Запретила ему петь — соседи же услышат. И он... угас. А потом ушел. К той, с кем можно было петь.
Маша сжала материнскую ладонь:
— Еще не поздно начать танцевать, мам.
Валентина Петровна покачала головой:
— Поздно. Я разучилась. Но ты... ты танцуй, доченька. И пой. И живи. Даже если посуда не помыта.
За окном загудела машина. Соседский кот прошел по забору, балансируя хвостом. Обычное воскресное утро. Только теперь в нем было место для жизни, а не только для долга.
А через год Валентина Петровна вышла замуж. За вдовца из танцевального клуба для тех, кому за пятьдесят. Он готовил ужасно, зато пел в душе.
Громко. Радостно. Фальшиво.
Как когда-то Машин отец.