— Да не будет никакого праздника у меня дома, поняла? — Марина стояла у плиты с лопаткой в руке и даже не повернулась к свекрови. Голос у неё был спокойный, но в нём слышалось такое твёрдое «нет», что спорить не хотелось.
— Это ещё почему не будет? — возмутилась Валентина Петровна, вечно аккуратная, с лаком на ногтях и тоном начальницы отдела кадров. — Я уже всем сказала, что собираемся у вас! Дата назначена, меню продумано, люди приглашены!
— Ваши люди — ваши проблемы, — спокойно ответила Марина. — Я тут живу, а не ресторан держу.
— Ты чего это удумала? — свекровь всплеснула руками. — У тебя, между прочим, кухня просторная, стол большой. Где мне, по-твоему, в своей однушке десять человек разместить?
— Не размещайте, — пожала плечами Марина. — Позовите троих. Или в кафе сходите, если уж праздник такой важный.
— Ты с ума сошла, что ли? — в голосе Валентины Петровны прорезалась металлическая нотка. — Это юбилей, не чайные посиделки! Пятьдесят пять лет — круглая дата! Ты чего, не уважаешь старших?
— Уважаю. Но не настолько, чтобы весь день стоять у плиты и потом неделю отмывать квартиру, — Марина перевернула яичницу и наконец посмотрела на гостью. — Вы ж помните, чем всё кончалось в прошлый раз?
— Не начинай опять! — всплеснула руками свекровь. — Я думала, мы то недоразумение уже забыли.
— Я не забываю, когда меня называют жадной, — сухо ответила Марина. — Особенно за то, что посмела сказать, что продукты нынче не копейки стоят.
Валентина Петровна тяжело вздохнула и села на табурет.
— Ты меня не поняла тогда. Я ж не со зла. Просто неприятно, когда молодая женщина начинает считать, кто сколько принес.
— Я не считаю, — спокойно сказала Марина, ставя перед ней чашку чая. — Просто я устала. От ваших застолий, от того, что каждый праздник у нас дома. У меня работа, дом, муж. Мне хватает забот.
— Так это же семейные дела! — свекровь даже вспыхнула. — Разве плохо, что вся родня собирается вместе?
— Плохо, когда собираются за счёт одной стороны, — ответила Марина. — Вы устраиваете праздник, а я пашу, как повар в столовой.
— Да ладно, ты ж любишь готовить!
— Я люблю готовить для себя и Лёши. А не для дюжины людей, половину из которых я знаю только по именам.
Повисла пауза. В кухне тикали часы, на окне лениво ползли капли октябрьского дождя.
Марина вытерла руки полотенцем, села напротив.
— Давайте честно, Валентина Петровна. Вам у нас удобно. Просторно, чисто, светло. Но для меня это каждое ваше «давай у вас» — минус деньги, минус время, минус силы.
— Вот уж не думала, что услышу от тебя такие слова, — покачала головой свекровь. — Алексей-то знает, что ты так обо мне думаешь?
— Пока нет, но узнает сегодня, — ответила Марина. — Пора всё расставить по местам.
Валентина Петровна вскочила.
— Ты ещё пожалеешь, девочка! Алексей не одобрит твоего тона!
— Посмотрим, — Марина спокойно вытерла стол, будто разговор уже окончен.
Дверь хлопнула. Тишина.
Когда вечером Алексей вошёл в квартиру, Марина сразу поняла — мама уже успела ему позвонить.
Он даже ботинки не снял как следует, только бросил рюкзак у двери.
— Что у вас опять случилось? — спросил он без «привет» и без поцелуя.
— Она тебе всё рассказала?
— Рассказала, — буркнул он, садясь на диван. — Сказала, что ты выгнала её из дома.
— Это она так сказала? Интересно. На деле я просто отказалась устраивать у нас её юбилей.
Алексей поднял взгляд.
— Почему? Это же всего один день, Марин.
— А я тебе скажу — не один. Сначала день закупок, потом день готовки, потом день гостей и ещё два дня уборки. Ты хоть раз помогал?
— Ну я... встречал, помогал накрывать...
— А потом сидел с мужиками за столом, — перебила она. — А я таскала тарелки, как официантка. Не надо делать вид, что ты не понимаешь, о чём я.
Алексей вздохнул.
— Да я понимаю. Просто мама обиделась, Марин. Для неё это важно — чтобы семья вместе.
— А для меня важно, чтобы меня уважали. Я не обязана всем угождать только потому, что «так принято».
Он промолчал, потом тихо сказал:
— Ты могла бы сказать мягче.
— А сколько можно мягко? Я два года мягко говорю, а толку?
Алексей поднялся, подошёл к окну, посмотрел на двор. С улицы тянуло холодом — мокрые листья, запах асфальта после дождя.
— Мама просто одна живёт, — сказал он наконец. — Ей хочется, чтобы кто-то рядом был.
— А я при чём? Пусть зовёт подруг, сестру. Почему это обязательно я должна устраивать ей праздник?
— Потому что ты хозяйка, — мягко сказал Алексей, будто это само собой разумеется.
Марина усмехнулась:
— Да, хозяйка. Только не своей жизни, а чужих вечеринок.
Он хотел возразить, но не нашёл слов. Плечи у него опустились.
— Ты серьёзно решила отказать? — спросил он.
— Абсолютно. Пусть делает где хочет, только не здесь.
— Мама расстроится.
— Ничего, переживёт. Я вот два года переживала, когда она называла меня жадной и ещё в глаза улыбалась. Теперь её очередь.
Алексей нахмурился.
— Ты злая стала, Марин.
— Нет, просто устала быть удобной.
Он ушёл в спальню, не хлопнув дверью, но с таким видом, будто за ней поставил стену.
Марина осталась на кухне, села за стол.
В голове всё крутились слова свекрови: «Ты ещё пожалеешь».
Может, и правда перегнула?
Но потом вспомнила — как на прошлый Новый год Светлана Петровна привела с собой подругу и ту самую подругину дочь «на выданье». Как та девица расселась на диване, хихикала, а сама взглядом Марину мерила — мол, вот как устроилась, квартиру от тётки отхватила, мужа при деле.
А Марина стояла на кухне, полировала бокалы и чувствовала себя служанкой.
Нет. Хватит.
Она налила себе чаю, села у окна.
Дождь перестал, на асфальте блестели фонари. Где-то вдалеке проехала скорая.
В голове всё улеглось. Решение принято.
На следующий день на работе Марина всё ещё была напряжена. Бумаги сыпались с принтера, коллеги болтали о выходных, а она ловила себя на том, что снова и снова прокручивает вчерашний разговор.
— Что-то ты сегодня как варёная, — сказала соседка по отделу, Ира. — С мужем сцепилась?
— Да так, — махнула рукой Марина. — Свекровь опять со своим юбилеем.
— А, понятно, — протянула Ира с пониманием. — Это святое. У нас тоже так: как праздник — у нас, как убирать — меня нет.
— Вот-вот, — кивнула Марина. — Я сказала, что не буду больше, так теперь я крайняя.
— Правильно сказала. Только готовься — будут ещё мозг выносить.
— Я готова, — вздохнула Марина. — Лучше один скандал, чем потом год унижаться.
Ира хмыкнула:
— Ты смелая. Я бы не рискнула с матерью мужа связываться.
— А я устала бояться, — ответила Марина. — Хуже, чем было, уже не будет.
Вечером Алексей снова молчал.
Марина принесла ужин — макароны с курицей, поставила перед ним тарелку.
— Спасибо, — тихо сказал он.
— Маме звонил?
— Да.
— И что?
— Она... в шоке. Сказала, что не ожидала от тебя такого поворота.
Марина пожала плечами.
— А я не ожидала, что она без спроса назначит праздник у меня дома.
Он вздохнул.
— Я не знаю, как вас примирить.
— А не надо. Я не враг ей, просто хочу, чтобы меня слышали.
— Она сказала, что не пойдёт на компромисс.
— Я тоже.
Алексей задумчиво покрутил вилку в руках.
— Может, я всё сам организую? Купим еды, я всё сделаю.
— Ты? — Марина усмехнулась. — Ты максимум пельмени сваришь.
— Научу́сь, — упрямо сказал он.
— Не вопрос. Только не в этой квартире.
Он хотел ответить, но замолчал.
А потом вдруг сказал:
— Ты изменилась.
— Нет, просто впервые говорю вслух то, что раньше глотала.
Ночь прошла тяжело. Марина долго ворочалась, слушала, как за окном стучит дождь по подоконнику. Алексей лежал рядом, спиной к ней.
Она вспомнила, как два года назад они сюда переехали. Квартира светлая, тётка оставила — с мебелью, с ремонтом. Тогда Алексей шутил: «Ну, теперь точно заживём».
И правда, сначала всё было как в кино. Смех, планы, уют. Пока в их жизнь не вошла Валентина Петровна со своей «семейной сплочённостью».
Сначала вроде бы по мелочи: день рождения сестры, именины крестной, Новый год. Потом уже просто без повода — «давайте соберёмся».
И каждый раз всё на ней.
И вот теперь она сказала «нет» — и стала врагом.
Марина перевернулась на спину и посмотрела в потолок.
— Господи, — шепнула она, — неужели нельзя просто жить спокойно? Без этих игр, кто кому обязан.
Ответа, конечно, не было.
Только в соседней комнате что-то тихо звякнуло — кошка уронила крышку от кастрюли.
Прошла неделя после того разговора. Октябрь уже выдыхался — дождь сменился сыростью, листья под ногами прилипали к ботинкам, ветер тянулся в карманы, как вор. Марина шла с работы домой, в голове — всё те же мысли: «Сказала „нет“ — и теперь все враги».
Телефон завибрировал — «Алексей».
— Марин, привет. Ты где?
— Иду домой. А что?
— Слушай… только не злись, ладно? Мама позвонила.
— Уже злюсь, — отрезала Марина. — Что на этот раз?
— Она хочет просто поговорить. Без обид, без споров. Сказала, поняла, что перегнула.
— И где она это хочет сделать — опять у меня?
— Нет, в кафе. На „Солнечной“. Там, где мы с тобой как-то сидели.
Марина шла молча, обдумывая.
— Ладно, — сказала она наконец. — Если обещает без сцены — схожу.
Кафе оказалось почти пустым. Пахло корицей и горячим хлебом. Валентина Петровна уже сидела у окна, в пальто, аккуратно сложив руки на столе.
— Привет, Марина, — сказала она мягко, даже с улыбкой. — Спасибо, что пришла.
— Здравствуйте, — ответила Марина, садясь напротив.
Официант принёс чайник с облепиховым чаем. Марина заметила — свекровь слегка волнуется. Голос дрожал, но она держала себя.
— Слушай, Рит… то есть Марин, — поправилась Валентина Петровна, — я не хотела тебя обидеть. Просто, знаешь, годы идут, я всё пытаюсь удержать семью рядом.
— Семью никто не выгонял, — спокойно ответила Марина. — Просто не надо делать из моей квартиры место сбора.
— Да я понимаю, — закивала та. — Но ведь это не со зла. Я просто думала, тебе приятно, что нас много, весело.
— Было приятно первые пару раз. А потом — тяжело.
— Я теперь это поняла, — вздохнула свекровь. — Но, Марин, пойми и ты — я не молодею, хочется, чтобы хоть на праздники не быть одной.
Марина смотрела на неё и вдруг почувствовала — жалко ведь женщину. Одинокая, в однушке, телевизор, кошка, вечерние сериалы. Только сын — и тот теперь с женой, по-своему живёт.
— Валентина Петровна, — мягче сказала Марина, — я не против общения. Но всё должно быть с уважением. Я ведь тоже человек, не домработница.
— Да, да, — согласилась та. — Я была неправа. Не подумала.
Они пили чай, разговор становился спокойнее. Марина уже почти расслабилась, когда свекровь, будто между делом, сказала:
— Кстати, я сказала всем, что праздник всё-таки у нас будет. Только не у тебя — у Наташки.
— У сестры Алексея? — уточнила Марина.
— Ага. Она недавно переехала, квартира просторная, почти как у вас. Я ей помогу всё организовать.
— Отлично, — сказала Марина, — вот и замечательно.
— Только одно но… — Валентина Петровна замялась. — Попросила я Алексея помочь с готовкой. У него, говорит, руки золотые, а у Наташки плита новая, я не разберусь.
Марина чуть не поперхнулась чаем.
— Алексей будет готовить? — уточнила она.
— Ну, не всё, конечно. Ты ж ему поможешь, да?
Марина медленно поставила чашку на блюдце.
— То есть вы нашли, где праздник провести, но всё равно зовёте меня работать на кухне?
— Да ну что ты, не работать, — замахала руками свекровь. — Просто помочь, по-семейному.
— Валентина Петровна, — Марина усмехнулась, — вы неисправимы.
— Да что такого, — обиделась та. — Всего-то помочь салатики нарезать.
— Ага, а потом и стол накрыть, и гостей встречать. Нет, спасибо.
— Ну ты же всё равно придёшь? — спросила она, будто это само собой.
— Приду поздравить. Не готовить.
— Ну смотри сама, — холодно сказала свекровь.
Дома Марина рассказала всё Алексею.
— И что ты ответила? — спросил он.
— Что не буду.
— А она опять обиделась, да?
— Конечно. Она же не умеет по-другому.
Алексей молчал, потом вдруг сказал:
— Марин, а может, ты правда поможешь немного? Просто чтоб не усугублять?
— То есть опять я должна сглаживать углы, да?
— Да не в этом дело… Просто я не хочу, чтобы мама с тобой поссорилась окончательно.
Марина покачала головой.
— Алексей, ты как будто не слышишь. Это не вопрос «помочь». Это вопрос — кто у нас в семье решает, что я должна делать.
— Ну зачем ты сразу так резко…
— А как ещё? Я уже пыталась мягко. Результат знаешь.
Он хотел возразить, но не успел — зазвонил телефон.
Марина видела, как он вздохнул и вышел в коридор. Конечно, мама.
Слышно было обрывками: «Да, говорил… Нет, не злится… Да, придёт…»
Когда вернулся, Марина уже стояла у окна, глядя на тёмный двор.
— Она тебя уговорила, да? — спокойно спросила она.
— Марин, ну чего ты… Она просто волнуется. Боится, что ты не придёшь.
— Так и будет.
— Ну не делай из мухи слона, — попытался он шутливо.
— Алексей, ты хоть понимаешь, что она снова мной командует через тебя?
Он помолчал, потом устало сказал:
— Я между вами, Марин. Я не знаю, как правильно.
— А я знаю, — сказала она твёрдо. — Правильно — не давить. Пусть каждый живёт своей жизнью.
На следующий день Алексей пришёл с работы позже обычного. Марина сидела на кухне, проверяла отчёты.
— У нас гости будут, — сказал он, снимая куртку.
— Какие ещё гости?
— Мама с Наташей. Зайти хотят на полчаса, поговорить.
— Алексей! — Марина отложила ноутбук. — Ты хоть предупредил бы заранее.
— Да я сам только узнал! Они уже едут.
Через двадцать минут в дверь позвонили.
На пороге — Валентина Петровна, в шубке, с букетом хризантем, и Наташа, младшая сестра мужа, с яркой помадой и пакетом из магазина.
— Добрый вечер, — сказала Марина сухо.
— Мы ненадолго, — улыбнулась свекровь, заходя, будто к себе домой. — Просто поговорить хотели.
Марина поставила чайник, хотя внутри всё сжималось.
— Про что поговорить?
Валентина Петровна села, сложив руки.
— Марин, я не хочу ссор. Честно. Просто хочу, чтобы ты пришла на юбилей. Всё уже готово, Наташка помогла, я ничего не требую. Только чтобы вы были рядом.
Марина молчала, глядя в окно.
— И всё? — спросила она.
— И всё. Ну… может, чуть-чуть помочь, но это пустяки.
— Мама, — вмешался Алексей, — давай без „пустяков“.
— Что? — прищурилась она.
— Ну, ты же знаешь, Марина не хочет возиться с готовкой.
— А что, тяжело помочь матери мужа? — голос Валентины Петровны стал громче. — Я же не прошу невозможного!
— Мам, — тихо сказал Алексей, — не начинай.
— А что не начинай? — вспыхнула она. — Я стараюсь, всех зову, а она нос воротит!
— Может, потому что устала? — тихо сказала Марина. — Потому что вы не слышите, когда я говорю „нет“?
Наташа подняла руки:
— Так, давайте без сцены. У нас праздник на носу, а вы как дети.
— Пусть мама не давит, тогда и сцены не будет, — ответила Марина.
— Давлю? — свекровь поднялась. — Это я-то давлю? Да я, между прочим, ради вас стараюсь!
— Ради кого — ради нас или ради того, чтоб выглядеть хозяйкой перед своими подругами? — вырвалось у Марины.
Тишина.
Валентина Петровна побледнела, Наташа открыла рот, Алексей закрыл глаза.
— Спасибо, дочка, — холодно сказала свекровь. — Теперь я всё поняла.
Она взяла сумку, повернулась к сыну:
— Алексей, если хочешь, приходи один. Без жены.
Дверь хлопнула так, что на полке звякнула кружка.
Алексей долго сидел, глядя в пол.
Марина молча мыла чашки.
— Зачем ты так сказала? — наконец спросил он.
— А как ещё? Сколько можно молчать?
— Но ты же знаешь маму — ей главное показать, что всё под контролем.
— Вот именно! А я у неё подчинённая, что ли?
Он встал, облокотился о стол.
— Может, ты и права. Только теперь всё. Она не простит.
— Не надо, — устало сказала Марина. — Если человек любит только тогда, когда им удобно, — пусть не прощает.
Он кивнул, но глаза были пустые.
Следующие дни в доме стояла тишина. Ни звонков, ни визитов. Марина будто впервые за долгое время вздохнула свободно. Но Алексей стал замкнутым. Ходил мимо, ужинал молча, на работе задерживался.
Марина понимала — он переживает. Но делать шаг первой не собиралась.
В пятницу вечером он сказал:
— Я завтра поеду к маме.
— Поезжай.
— Хочу всё разрулить.
— Разруливай, — кивнула она.
Он уехал утром. Вернулся поздно. Сел у двери, снял ботинки, тяжело вздохнул.
— Ну? — спросила Марина.
— Праздник будет. Без нас.
— Отлично.
— Мама сказала, что ты „вычеркнула“ её из семьи.
— Пусть думает, как хочет.
Он молчал. Потом добавил:
— Она тебе кое-что передала.
Достал из куртки конверт.
Внутри — фотография: их свадьба, трёхлетней давности. Все улыбаются, а Валентина Петровна стоит рядом с ними, гордая, счастливая.
Сзади — подпись её рукой: «Чтобы помнила, как всё начиналось».
Марина смотрела на фото долго. Сердце сжалось — не от вины, а от грусти. Всё ведь было по-другому когда-то.
Она убрала снимок в ящик стола.
— Пусть хранится, — тихо сказала она. — В память о том, как мы ещё умели быть семьёй.
Прошла неделя. Праздник уже отгремел — фотографии мелькали в мессенджере у всех общих знакомых.
Марина видела: длинный стол, Валентина Петровна в новом платье, тосты, торты, даже шарики.
Алексей туда не поехал — сказал, что не хочет без неё.
Свекровь ему не перезвонила.
Марина пыталась жить как обычно: работа, магазины, сериал на вечер. Но внутри что-то подтачивало — не обида даже, а ощущение, что в семье образовалась трещина, и она всё шире.
Вечером Алексей вернулся с работы раньше, чем обычно.
— Марин, — сказал он тихо, — мама в больнице.
— Что? — она выронила полотенце. — Что случилось?
— Давление, инсульт лёгкий, говорят, без паралича, но нужно наблюдение.
Марина села прямо на пол.
— Господи…
— Я поеду к ней завтра утром.
— Я с тобой.
Он удивлённо посмотрел:
— Серьёзно?
— Конечно. Что бы там ни было — она же мама.
Больница встретила холодом и запахом хлорки.
Палата на четырёх человек, у окна — Валентина Петровна.
Лежит, бледная, губы сухие, но глаза — живые.
Увидев их, чуть приподнялась.
— Ну надо же, — сказала тихо. — Пришли.
— Мама, — сел рядом Алексей. — Как ты?
— Жива пока. А ты чего не на работе?
— Отпросился.
Марина стояла у двери, не зная, как себя вести.
Свекровь перевела на неё взгляд.
— И ты пришла… Спасибо.
— Конечно, — тихо сказала Марина. — Не могла не прийти.
Молчание было тяжёлым. Потом Валентина Петровна вдруг сказала:
— Я, наверное, перегнула. Всегда лезла, думала, что так правильно. А, может, просто не умела по-другому.
— Всё нормально, — ответила Марина. — Главное — поправляйтесь.
— Нет, не нормально, — покачала головой та. — Я ведь тебе жизнь отравила, да?
Марина не знала, что сказать.
Алексей попытался перевести разговор:
— Мам, не думай об этом. Всё пройдёт.
— Ничего уже не пройдёт, — вздохнула свекровь. — Я ведь знаю, что ты, Марина, меня теперь видеть не хочешь.
— Это неправда, — тихо ответила она. — Я просто хотела, чтобы меня тоже слышали.
— А я думала, что всё знаю лучше всех, — улыбнулась Валентина Петровна. — Как в детстве: всё держать под контролем. А жизнь-то ушла… вот и цепляюсь за вас.
Она посмотрела на сына:
— Береги её, Лёша. Не слушай меня, если я опять начну.
Алексей кивнул, не глядя — глаза блестели.
Они навещали её каждый день.
Постепенно свекровь шла на поправку: врачи говорили, всё будет хорошо.
Разговоры стали спокойнее. Иногда даже с улыбкой.
На пятый день Валентина Петровна попросила:
— Марина, принеси мне из дома тот альбом, с фотографиями.
— Принесу.
Когда она раскрыла альбом, страницы чуть хрустнули от времени.
— Вот это твоя свадьба, — сказала она, — помнишь?
— Конечно.
— Я тогда счастливая была. Думала, что теперь точно семья будет. Настоящая. А потом всё пошло как-то мимо… — она вздохнула. — Знаешь, я ведь всё детство одна тащила. Муж ушёл, когда Лёше три было. И мне казалось, что если я отпущу — всё рухнет. Наверное, я и вас так же держала.
Марина молчала. Потом сказала:
— Может, вы и правы. Только держать — это не то же самое, что любить.
Свекровь кивнула.
— Понимаю. Но мне было страшно остаться одной.
— А теперь? — спросила Марина.
— Теперь уже не страшно. Только жаль, что поздно поняла.
Через две недели её выписали.
Марина настояла, чтобы она пожила у них — хотя бы первое время.
Алексей удивился, но не спорил.
Свекровь сначала отнекивалась, потом согласилась.
И действительно — как будто стала другой.
Тихая, благодарная, старалась не вмешиваться. Даже посуду мыла украдкой, будто боялась, что осудят.
Однажды вечером они втроём сидели на кухне, пили чай.
Телевизор бубнил что-то фоном.
— Марин, — вдруг сказала Валентина Петровна, — я тебе должна сказать одну вещь.
— Что такое?
— Про тот праздник.
— Какой?
— Мой юбилей.
Марина удивилась:
— А что там?
Свекровь посмотрела прямо:
— Я тогда специально сделала всё без вас. Не потому что злилась. Я хотела, чтобы ты поняла, как это — когда тебя исключают. Думала, может, тогда ты изменишь отношение. Глупо, да?
Марина молчала.
Алексей нахмурился:
— Мам…
— Не ругайся, — махнула рукой она. — Я уже поняла, что была неправа. Только вот потом стало пусто, понимаешь? Сидят, едят, смеются, а мне всё не в радость. Ни одной искренней минуты.
Марина поставила чашку.
— Видите, как бывает. Иногда, чтобы понять, надо остаться без того, кто рядом.
— Да, — тихо сказала свекровь. — Спасибо, что не отвернулась.
Они долго сидели молча. За окном падал мелкий снег — первый в том году.
Зимой Валентина Петровна вернулась к себе.
Приходила в гости редко, но всегда с чем-то вкусным — пирог, солёные грибы, варенье.
Не командовала, не вмешивалась, просто сидела, слушала, смеялась.
И каждый раз при прощании говорила:
— Спасибо, что приняли.
Иногда Марина ловила себя на том, что скучает по её ворчанию.
Не по ссорам, а по живому присутствию в доме — по голосу, по запаху духов, по фразе «Марин, я тебе скажу одно…».
Алексей как-то заметил:
— Знаешь, ты с ней теперь будто подружки.
— Ну, — улыбнулась Марина, — может, просто обе устали воевать.
Он обнял её за плечи.
— Главное — что теперь мир.
— Мир — это не когда никто не спорит, — сказала она. — Это когда можно спорить, но всё равно любить.
Весной, на восьмое марта, Марина пришла к Валентине Петровне сама.
Без предупреждения. Купила тюльпаны и пирожные.
Дверь открылась, свекровь удивилась, но улыбнулась.
— Ой, а я думала, вы с Лёшей заняты!
— Он на работе, а я — вот. Поздравить.
Сели пить чай.
Разговор шёл легко, как будто никогда и не было всех тех обид.
— Знаешь, Марин, — сказала свекровь вдруг, — я тут думала: если б можно было вернуться назад, я бы, наверное, просто молчала больше.
— Не молчать, — поправила Марина. — А слушать.
— Да. Именно.
Они засмеялись.
Когда Марина вышла на улицу, ветер тёплый, снег почти сошёл, и пахло мокрой землёй.
Она шла и думала: жизнь ведь не про то, чтобы быть правым.
Жизнь — про то, чтобы научиться прощать, даже если не извинились.
Она достала телефон, написала мужу:
«Твоя мама сегодня молодец. Пирог как всегда идеальный. Заедем к ней на выходных?»
Ответ пришёл почти сразу:
«Конечно. И спасибо тебе».
Марина улыбнулась.
Солнце пробивалось сквозь облака, и ей вдруг стало легко.
Не потому что всё стало идеально — а потому что они наконец перестали воевать.
Конец.