Можно ли экранизировать безысходность? А пустоту между взрывами?
Почему роман Ремарка ранит, а фильмы, даже самые громкие, порой только царапают? И что страшнее: погибнуть в окопе или вернуться живым в мир, который уже не твой?
В статье рассуждаю, где кино оказалось ближе к боли Ремарка, а где подменило её драматургией и монтажом.
Ремарк: солдат, который выжил и всё понял
Эрих Мария Ремарк пошёл на войну в 18 лет. Вернулся оттуда совсем другим. Перенёс ранение, оглох на одно ухо. Он не был героем. Он был выжившим. А выжившие редко говорят громко. И он долго молчал. А потом написал роман, от которого зашумело пол-Европы.
«На Западном фронте без перемен» вышел в 1928 году в немецком журнале Vossische Zeitung, а отдельной книгой в январе 1929-го. И сразу стал скандалом. Потому что это была первая книга о Первой мировой, где была только грязь, вши, страх и молодые парни, которые больше не умеют говорить о любви, потому что рот привык кричать «ура».
Ремарк не агитировал за мир. Он просто показывал войну — без грима. И этого оказалось достаточно. В 1933 году, когда нацисты пришли к власти, книгу сожгли на площади. А имя Ремарка внесли в список «врагов рейха». Сам он был уже в изгнании.
И вот в чём парадокс: его называли пацифистом, но не за лозунги, а за паузу между выстрелами. Он не писал, почему война плоха. Он просто показал, что она делает с человеком. И этого было достаточно, чтобы вызвать отвращение ко всей машине смерти.
Его книга не о смерти. Это книга об обесцененной жизни.
О том, как человек сначала привыкает стрелять, а потом не может обнять.
Как юность не прибавляет житейского опыта, а развивает равнодушие.
Экранизация 1930: пощёчина в лицо победителям
Голливуд, 1930 год. Америка ещё не оправилась от Первой мировой, но уже погружается в Великую депрессию. И тут выходит фильм, в котором мальчишки в шинелях, умирают в кадре вне смысла.
Экранизация романа Ремарка, снятая Льюисом Майлстоуном, стала первым в истории кинематографа антивоенным блокбастером. И, возможно, последним, который не боялся молчать дольше положенного.
Фильм получился шокирующим. Его показывали в Америке, где военных потерь почти не было и зрители хватались за сердца. Его запрещали в Германии, где потери были катастрофой и зрители швырялись тухлыми яйцами в экран. В ряде стран (включая Францию и Венгрию) его временно запрещали за подрыв морали.
Один из самых жутких моментов: солдат умирает на колючей проволоке, и камера не отворачивается. Никакой музыки. Только дыхание и смерть. Это был приговор.
Фильм получил два «Оскара» за лучший фильм и режиссуру. Но самое интересное: в титрах не было имени Ремарка. Права купили, но автора удалили. То ли из-за подозрений в антигероизме, то ли просто решили: «Американский солдат скажет не хуже немецкого». Так что это, строго говоря, не “по Ремарку” — а “вокруг Ремарка”. Но дух книги уловили точно.
Этот фильм про исчезновение человека на войне. И в 1930 году это было революцией, холодной пощёчиной эпохе, которая уповала на героизм.
Экранизация 1979: честно, в телевизоре
В 1979 году Ремарк возвращается. На телеэкранах. Американская телекомпания CBS выпускает новую экранизацию: длиннее, тише, скромнее. Ни тебе Technicolor, ни пафосной рекламы, ни громких «Оскаров». Но там есть — что-то человеческое.
Режиссёр — Делберт Манн, обладатель «Оскара» за «Марти». В главной роли — Ричард Томас, звезда «Семьи Уолтонов». На втором плане — Эрнест Боргнайн, тяжеловес старой школы.
Всё звучит, как будто они снимают не про Первую мировую, а про моральные терзания в Айове. Но это обманчиво. Фильм не пытается поразить — он пытается услышать. Почти нет визуального блеска. Зато есть внимание к деталям: разговоры между боями, сны, страх прикоснуться к мёртвому другу, непреодолимая тоска по дому, которую невозможно проговорить словами.
Фильм ближе всего к тексту. Не точен, не буквальный, но с уважением к паузам. К пустоте. К боли, которая не орёт в лицо, а давит изнутри, как застрявший снаряд.
Кто-то назвал это телевизионной скукой. Кто-то — настоящей экранизацией. И оба не далеки от истины. Получилось кино не для споров. А как письмо, которое прочитал один раз, и потом долго не можешь выбросить. Хотя в нём всего пару предложений.
Netflix, 2022: красиво, страшно и мимо
Когда Netflix анонсировал новую экранизацию «На Западном фронте без перемен», культурные телеграм-каналы вздрогнули в предвкушении: сейчас покажут как надо. Немцы снимут по-немецки. Технически мощно. Эмоционально точно. Без голливудской жвачки.
И показали. Фильм действительно захватывающий, мрачный, кровавый, прекрасно снятый. Грязь с экрана сыпется прямо в глаза. Бои сняты так, что дышать тяжело. Воронки, обгорелые тела, паника в глазах — всё на месте. Только... Ремарка нет.
Netflix хотел сделать сильное кино о войне. И получилось. Но не по этой книге.
Из Пауля Боймера, тонкого, потерянного, сломленного мальчишки, сделали молчаливого мстителя. Он убивает с выражением лица «я всё понял». Он героичен. Он даже красив.
В книге Пауль умирает в день, когда ничего не произошло. Официальный фронтовой отчёт: «Без перемен на Западном фронте». Это и есть главный удар. В фильме его смерть — кульминация. Сорванная атака, драка в окопе, нож, кровь, пафос. А потом титры. Но не тишина. А монтажный оркестр трагедии.
И да, Netflix добавил линию с генералом, который, как злодей из шпионского триллера, посылает солдат в атаку в последние минуты до перемирия. В книге генералов нет. Там война как система, не как злодей, а как атмосфера. Бессмысленность не требует объяснений. Она просто происходит.
Суть упущена.
Ремарк писал не про жестокость войны, а про **потерю языка, внутреннего «я», самой способности чувствовать». Netflix снял войну глазами хорошего режиссёра. И да — это впечатляет. Но не ранит.
Что осталось в книге, а в кино исчезло
Можно снять грязь. Можно стрельбу. Можно даже смерть сыграть достоверно.
А вот тишину после смерти — нет. Ни одна камера не выдержит паузу так, как страница.У Ремарка не стрельба была главным звуком войны, а молчание после неё.
Когда никто уже не объясняет, зачем всё это было. Когда герой не тот, кто выжил, а тот, кто понял.
Что исчезает в экранизациях?
— Исчезает язык — не как набор слов, а как внутренняя способность говорить о том, что с тобой происходит.
— Исчезает интимность окопа — не братство по оружию, а почти интимная привязанность к единственному, кто ещё жив.
— Исчезает неверие в будущее. Потому что кино любит сюжет. А у Ремарка — смысл в его отсутствии.
В романе финал — это "тишина на Западном фронте".
В кино — всё время барабаны. Даже в трагедии нужен бит.
Поэтому книга будет жить дольше всех фильмов. Не потому, что она «лучше». А потому что она молчит честнее. А это сегодня большая редкость.
А вы?
Можно ли экранизировать безмолвие? Или любое кино о войне обречено говорить громко — даже когда герой умирает в тишине? Что важнее: показать грязь или передать пустоту после выстрела? Какая экранизация ближе вам — та, что молчит, или та, что объясняет?
И вообще: надо ли было снимать «На Западном фронте» снова — или достаточно было перечитать?
Пишите в комментариях:
— Читали ли вы роман Ремарка и когда?
— Какой фильм вас задел или наоборот, разозлил?