Решил разбавить фотографии воспоминаниями о прежней жизни - от 20-х годов до начала 80-х.
Это воспоминания моей мамы.
Семья наша жила в относительном достатке. Наш дом стоял на самом краю деревни, а в деревне было всего около 20 домов. Рядом был овраг, по которому протекала небольшая речушка. Вообще вся местность вокруг Васюкова изрезана оврагами, и овраги для нас, детей, были самым интересным и таинственным в окружающей природе. Впереди, за Емельяновыми, овраг был не очень глубокий, зато в нем, как говорили, водились барсуки. Мы бегали туда смотреть барсучьи норы. А за нашим домом овраг был довольно глубокий, заросший ольхой, крапивой, малиной, еще чем-то, через что не продерешься. Там, где он поворачивал почти под прямым углом, огибая наш дом и деревню за овинами, овраг был особенно глубокий, даже говорили, что там «шутит», т.е. водится всякая нечисть, и поздно вечером там было лучше не появляться. Возле нашего дома через овраг проходила тропинка в Кузнецово и дальше в город. Рядом с тропинкой – слева – родничок, справа – «бучаг» - омут. Родничок и сейчас жив, только зарос. Году примерно в 80-м мы с сестрой Фросей ходили навестить Васюково, которого тогда уже не было на земле, и напились из этого родничка. На северо-западной стороне деревни, на задворках, была проселочная дорога, которая вела на «большую дорогу» из Даниловского и Слободы в город. Здесь же тропинка вела в Даниловское, по которой ходили в церковь. Здесь овраг довольно широк, заросли отступали, в некоторых местах образовывались крутые спуски, которые мы, ребята, называли горами и с которых зимой катались на деревянных санках, «подсанках» (этакий прицеп к саням), на лыжах, сделанных их клепок рассохшихся бочек. Настоящих лыж ни у кого не было. Лыжных палок мы не признавали, а при спусках с гор держались за веревочку, которой были соединены лыжи. А летом мы любили на этих «горах» собирать дикую клубнику, просто играть, кататься с горы кувырком. Сады в деревне были, но не у всех домов. У нас был, но погиб во время пожара а потом насадили новый, но он не успел вырасти, мы уехали в Дмитров. Посреди деревни перед домом тетки Ненилы Фофановой росли от корня две липы, очень большие и старые уже в дни моего детства, то есть в двадцатые годы. Под ними трава была вытоптана, потому что это было любимое место, где молодежь устраивала пляски. Когда мы с Фросей были на месте, где было Васюково, на берегу оврага мы видели гигантские стволы этих лип, сдвинутые сюда, наверное, тракторами, так же как бульдозерами были свалены остатки домов и других строений, гнилушки и кирпичи, в другой овраг, у нашего дома. Перед нашим домом тоже росли вековые липы, но они погибли во время пожара.
Дома, в котором жил дед, я не помню, он сгорел до моего рождения. Фрося говорила, что это был большой дом, состоявший их двух половин – летней и зимней, с холодными сенями и «клетью», в которой хранился запас муки и другого продовольствия и одежда.
Мама очень часто вспоминала свою мать, называла ее не иначе как маменька, она ее очень любила. Мама говорила, что ее мать была очень добрая, религиозная и своих детей постоянно учила быть добрыми и помнить Бога. Когда мама умирала и была уже почти без памяти, она все вспоминала и звала свою маменьку. Мама часто вспоминала свое девичество, Прудцы, как хорошо ей жилось у отца. Сколько радости было, когда отец приезжал из города и привозил гостинцы: мешок баранок, рыбу, селедки. За маму сватался парень из той же деревни, но она за него не пошла, он ей не нравился, черный, как цыган. А за моего отца ее отдали не спросясь ее желания. Их отцы, мои деды, встретились в городе, познакомились, понравились друг другу и решили породниться. Отец маме сразу не понравился – очень маленький. А она была хорошего роста красивая, веселая и добрая, первая запевала на деревне. В первый же день после свадьбы отец избил мать, таскал ее за косы по избе – чтобы «помнила» и знала, кто ей хозяин. И с тех пор, по словам мамы, «она не выходила у него из дур». До конца своей жизни с отцом она была несчастлива.
Продолжение следует.