– А я тебе говорю, она у нас жить не будет! – срывающимся голосом выкрикнула Аня, стоя у двери и глядя на мужа. – Хоть в лепёшку расшибись, но я против!
– Тише, Кирилл услышит, – спокойно ответил Вадим, даже не поднимая головы от телефона. – Не начинай с утра, Ань. Мама приедет на время, не навсегда же.
– На время? – Аня усмехнулась, но смех был резкий, как треск ветки. – Я помню, как твоя «временно» жила у нас, когда вы кухню ремонтировали. Год! Год, Вадим! И опять то же самое?
Он вздохнул, уткнулся в экран, будто искал там спасение.
– У неё ситуация… непростая, – наконец сказал он.
– Да что опять?! – Аня оперлась рукой о косяк. – У неё пенсия, квартира, всё нормально. Что там может быть «непростого»?
– Квартиры больше нет, – Вадим наконец поднял взгляд. – Она продала её.
– Что?! – у Ани даже воздух из груди вышел. – Куда делась квартира?
– Лёшке помогла, – сказал он тихо, будто боялся самого этого признания. – Ну, моему брату. Ты же знаешь, у них там ремонт, второй ребёнок на подходе…
Аня почувствовала, как у неё по телу пошёл холод.
– И она просто взяла и продала квартиру ради них? А жить где? У нас?
– Пока, да. Потом купит себе что-нибудь поменьше.
– На что?! На воздух, что ли? – Аня подняла руки. – Вадим, ты хоть головой думаешь? У нас ипотека ещё два года, ты работаешь без выходных, я пашу в аптеке по сменам! У нас даже Кирилл в своей комнате места не имеет — у него учебники на балконе стоят!
– Не начинай, Ань. Я не могу мать на улицу выгнать.
– А спросить меня ты мог? Или у тебя теперь одно мнение — мамино?
Он посмотрел на неё так, будто устал навсегда.
– А что бы изменилось? Ты бы сказала «нет».
– Конечно сказала бы «нет»! Потому что я не идиотка и вижу, как это закончится.
Но он уже отвернулся. Всё. Разговор окончен.
Мать Вадима приехала через два дня. Октябрьский ветер швырял в лицо мокрые листья, когда Аня выглянула в окно. Подъехала серая «Лада», и из неё выбралась Валентина Степановна — в светлом пальто, с двумя огромными сумками и лицом мученицы.
– Анечка, здравствуй, – протянула она с натянутой улыбкой. – Извини, что так вот… без предупреждения.
Аня только кивнула. Сил изображать радушие не было.
– Проходите, – сухо сказала она и открыла дверь шире. – Вадим, помоги маме вещи занести.
Было решено: Валентина займет комнату Кирилла, а сын будет спать на диване в гостиной. Мальчик возмущался, кричал, что это несправедливо, но Вадим только бросил: «Это временно».
Комната Кирилла быстро преобразилась: вместо постера с комиксами — иконы, на тумбочке — кружка с ромашками, в шкафу — аккуратно сложенные платочки и халаты. И запах появился — тот самый, бабушкин, тяжелый, с нафталином и чем-то аптечным.
Первые дни Валентина почти не выходила из комнаты. Вела себя тихо, жалостливо. Сидела у окна, вязала, вздыхала. Но это «вздыхание» будто распространялось по всей квартире. Всё казалось натянутым.
На третий день Аня готовила ужин. Вадим задерживался на работе. На кухню зашла Валентина, поставила чайник, аккуратно поправила скатерть.
– Устаёшь, наверное, Анечка, – сказала она с тихим сочувствием. – Ты ведь целый день на ногах.
– Привыкла, – ответила Аня, режа лук.
– А Вадимка мой любит, когда дома уют, тепло… и чтоб жена улыбалась. Он у меня мягкий, если в доме нервно, сразу замыкается. Я всегда старалась — борщ, котлетки, порядок. Мужчина ведь глазами любит, да?
Аня почувствовала, как рука сама замерла с ножом. Она медленно повернулась:
– Спасибо за совет, Валентина Степановна. Учту.
– Да я ж по-доброму! – всплеснула руками та. – Не придирайся, я просто говорю как мать. А то вы, молодые, всё на бегу, всё в телефонах…
Аня молча отвернулась. С этой минуты в ней что-то треснуло.
Дальше всё пошло по знакомому сценарию. Валентина стала хозяйничать.
«Аня, я твою курицу подсолила — ты, наверное, забыла».
«Аня, я погладила постельное — а то ты занята».
«Аня, Кирилл в телефоне сидит, я ему сказала, чтоб уроки сделал».
И вроде всё с заботой, вроде помощь. Только Аня чувствовала, как теряет почву под ногами. Квартира будто перестала быть её.
Вадим, приходя с работы, первым делом шёл на кухню к матери. Там всегда что-то шкворчало, пахло жареным луком, котлетами, кашей. Они с Валентиной сидели, вспоминали детство Вадима, смеялись, жаловались на погоду. Аня слышала эти голоса сквозь стену и сжимала зубы.
Иногда вечером Вадим заходил к ней в спальню:
– Ну что ты злая всё время? Мама старается. Ей тяжело.
– Тяжело? Мне, может, тоже не легко. Но я хотя бы не лезу в чужие дела!
– Ты преувеличиваешь, – отмахивался он.
Постепенно разговоры между ними сошли на нет.
Неделю спустя к ним пришла соседка снизу — баба Зина, та самая, что всё знает про всех.
– Ой, Анька, – зашептала она у порога, – я, может, лишнее скажу, но ты поосторожней со свекровью своей. Видела я её месяц назад, у ломбардов крутилась. Потом в МФО заходила.
– В микрофинансовую? – переспросила Аня.
– Ну да, туда, где под проценты конские дают. Она там ругалась с кем-то, аж с дверью хлопнула.
Аня замерла.
– Спасибо, Зина.
В тот вечер, когда Валентина ушла в ванну, Аня не выдержала. Зашла в её комнату. Открыла ящик стола. Там были тетрадки, вязаные клубки и аккуратная стопка квитанций. Среди них — бумаги с печатями.
Она дрожащими руками достала одну. «Договор займа под залог недвижимости». Сумма — почти три миллиона. Подпись — Валентина Степановна.
Аня села прямо на кровать. Всё стало ясно. Квартиру не продавали — её отобрали. И никакой Лёшка тут ни при чём.
Когда Вадим вечером вошёл, она сидела на кухне, с документом перед собой.
– Объясни, – только и сказала она.
Он побледнел.
– Где ты это взяла?
– Нашла. Так что, Вадим, ты мне скажешь правду или опять будешь придумывать сказки про беременную невестку?
Он опустил глаза.
– Я не хотел тебя расстраивать.
– Не хотел?! Ты месяц жил со мной и врал! Ты отдал комнату сына женщине, которая проиграла квартиру и наврала нам обоим!
– Она моя мать!
– А я кто тебе? Посторонняя?!
В этот момент на кухню вошла Валентина. Её глаза метнулись от Ани к сыну, потом к документу.
– Анечка, я всё объясню… Это не то, что ты думаешь…
– А что я должна думать, Валентина Степановна? Что вы не обманули нас? Что не втянули сына в ложь?
– Я хотела как лучше! – заплакала та. – Мне одна женщина сказала, можно заработать на вязании, на интернет-магазине. Надо было только вложиться… Я думала, верну быстро… А потом эти проценты… я не справилась…
Аня слушала и не верила.
– Вы продали всё ради аферы в интернете? – тихо спросила она. – И ваш сын это знал?
Вадим молча стоял у окна, ссутулившись, будто его придавили.
– Значит, ты всё это время знал? – повторила Аня.
Он кивнул.
– Я думал, всё утрясётся. Хотел уберечь тебя от нервов.
– Нервов?! Да из-за вашей лжи я ночами не сплю!
Она поднялась, отодвинула стул.
– Всё. У меня больше нет слов.
Ночь была тяжёлая. Валентина плакала в своей комнате, Кирилл возился в гостиной, Вадим сидел на кухне с бутылкой пива и молчал. Аня лежала, уставившись в потолок. Она не собиралась уходить. Куда? Это её квартира, её жизнь. Но то, что между ними было, развалилось.
Она вспомнила, как всё начиналось: они с Вадимом копили на первый взнос, жили в съёмной однушке, радовались каждой покупке — чайнику, дивану. Строили свой дом, своё гнездо. И теперь всё опять стало чужим.
Прошло несколько дней. Валентина ходила по квартире тише воды, ниже травы. Но всё равно всё крутилось вокруг неё. Вадим словно раздвоился — то сидел у матери, то приходил к Ане с виноватыми глазами.
– Может, отпустим всё? – тихо сказал он вечером. – Я ошибся, да. Но ведь это всё равно семья.
– Семья? – Аня горько усмехнулась. – Семья строится на доверии, Вадим. А ты выбрал врать.
– Я просто хотел помочь.
– Себе ты хотел помочь. Чтоб не быть плохим сыном. А я… я в этом уравнении никто.
Он отвернулся.
В ноябре Валентина вдруг собралась. Сказала, что хочет пожить у подруги в Одинцово. Взяла вещи, тихо попрощалась. Аня даже не ответила.
Когда дверь за ней закрылась, в квартире впервые за долгое время стало тихо. Настояще тихо.
Кирилл зашёл в комнату, сел рядом с матерью.
– Мам, а бабушка больше не вернётся?
– Не знаю, сынок. Но если и вернётся, жить у нас больше не будет.
Он кивнул.
– И правильно. Она всё время делала вид, что я мешаю.
Аня обняла сына. Сердце защемило, но не от жалости — от усталости.
Вечером Вадим пытался поговорить.
– Я хочу всё исправить, – сказал он.
– Поздно, – ответила она. – Исправить можно ошибку. Ложь — нельзя.
Он молча сел напротив.
– Я всё понимаю, – тихо сказал он. – Просто скажи, что делать.
– Ничего, – спокойно ответила Аня. – Живи, работай, заботься о сыне. А я пока поживу отдельно. У Лены, у подруги. Мне нужно подумать.
Он кивнул. И впервые за много лет не стал спорить.
Через пару дней Аня ушла. Без скандала, без слёз. Просто собрала сумку, поцеловала сына и сказала:
– Всё будет хорошо.
На улице стоял сырой ноябрь. Воздух пах дымом и листвой. Аня шла к остановке и думала: «Не в том беда, что свекровь влезла в долги. Беда в том, что муж не счёл нужным сказать правду. И, может, это и есть настоящее предательство — не крик, не измена, а тишина, когда тебе врут в глаза и делают вид, что всё в порядке».
Она подняла воротник пальто, вдохнула холодный воздух и впервые за долгое время почувствовала, что снова может дышать.
Конец.