Предыдущая часть:
«Террорист Басаев»
Легендарный пилот Владимир Басай
Владимир Михайлович Басай, или просто Михалыч, для нас был непререкаемым авторитетом. Ещё молодыми лейтенантами, прибыв в гаровский вертолётный полк мы с открытыми ртами заслушивались рассказами о боевой работе наших легендарных однополчан из 825 ОТВП в Афганистане: Геннадии Максимове, Григории Распутине, Николай Николаиче Николобай. За голову этих пилотов, по рассказам их боевых сослуживцев, душманы готовы были заплатить нецензурно большие деньги! В их числе был и Владимир Михайлович Басай, своими сумасшедшими полётами снискав себе славу безбашенного афганского пилота. Сибирский казак, родившийся и выросший под Кемерово, мамка у которого была русской, а отец – хохол, сам был ну вылитый молдаванин с чёрными смолянистыми волосами на голове и в усах. Это-то и сыграло свою особую роль в тех комичных событиях, случившихся с ним «под занавес» той нелегкой командировки, и которые нам всем запомнились.
После Афганистана: Новая роль на войне
После второй командировки в Афганистан Басая списали с лётной работы по состоянию здоровья, но Михалыч не стал увольняться с военной службы, а остался в полку, и в свою третью командировку в Афган поехал уже в качестве начальника штаба вертолетной эскадрильи. Ну а в нашу боевую поездку его командировали в качестве офицера боевого управления командного пункта полка, а в простонародье – простым авианаводчиком. Но из всех ОБУшников ему повезло больше всего. Попал он авианаводчиком на настоящий бронепоезд, с красивым названием «Терек», который тогда временно базировался на железнодорожной станции Червлённая-Узловая. В отличие от первого, на скорую руку собранного «из того что было», бронепоезда, приехавшего в начале войны в Чечню под руководством талантливого генерала-железнодорожника Кошмана Николая Павловича, в 1996 году ставшего Председателем Правительства Чеченской Республики при Завгаеве, это уже был настоящий боевой спецпоезд, имевший своё наименование – 676 ПОН (поезд особого назначения).
Бронепоезд «Терек» и его мощь
«Терек» представлял собой грозную силу, отгонявшую от железных дорог Чечни и важного стратегического объекта, железнодорожного моста через одноименную реку Терек, боевиков. В его арсенале было несколько платформ, в том числе и бронированных, с установленными на них танком Т-62 и БМП-2, которые являлись «главным калибром» спецпоезда, броневагонов и бронеплощадок с зенитной установкой ЗУ-23-2, пулеметом НСВ 12,7-мм «Утес» и автоматическими гранатометами и пулеметами.
Ну и, естественно, такой стратегический комплекс при проведении боевых операций мог нуждаться в авиационной поддержке, поэтому Михалыч, как опытный пилот и управленец, был направлен на такой серьёзный боевой объект. И вот уже когда подходило время нашей замены и убытия домой, моему экипажу была поставлена задача забрать авианаводчика Басая с бронепоезда «Терек» на ж.-д. станции Червлённой.
Задание на эвакуацию и неожиданная засада
С утра и ближе к обеду 4 сентября мы сделали несколько рейсов с Президентом Завгаевым в Урус-Мартан и Знаменское. Возвращаясь в Ханкалу и пересекая терский хребет, я связался с «Лентой-22» – авианаводчиком 676 ПОН Владимиром Басаем, предупредив его, что через часок прилечу за ним и чтобы он собирался домой.
Наскоро перекусив и получив задачу на командном пункте, мы взлетели в направлении Червлённой-Узловой с радостным настроением, что будем забирать домой нашего Михалыча. Перескочив на предельно малой высоте перевальчик между Петропавловской и Толстой- Юртом, мы заскользили в сторону станции, вызывая авианаводчика.
Ленточка-22, я 711-й! Эфир молчал.
«Ленточка»! Захожу к тебе! Ты где? – но в наушниках был только слышен лёгкий шорох радиопомех.
А в это время на станции «разворачивалась» настоящая «спецоперация по поимке» самого злостного чеченского террориста Шамиля Басаева.
Ночь перед отлетом и роковое сходство
Володя Басай, зная о готовящейся замене, решил это дело отметить, а заодно и познакомиться с вновь прибывшими на замену своими коллегами, московскими ОМОНовцами. Всю ночь он просидел со старшиной московских ОМОНовцев, которого почему-то называли «Мичманом» и ещё несколькими бойцами, «передавая боевой опыт» и запивая это «тонизирующими» напитками. На следующее утро Мичман разбудил Басая и напомнил, что он говорил о готовящемся прилететь за ним вертолете с Ханкалы. Владимир, собрав свой нехитрый скарб, выдвинулся на посадочную площадку, на которую прилетали вертолеты всех ведомств, между собой называемую «Стадионом» и находящуюся в нескольких сотнях метров от бронепоезда. Вечерне-ночные посиделки прошли «очень эффективно» и он, присев у стенки небольшого сарайчика на краю «стадиона» в ожидании нашего вертолета, прикемарил. Медленно из-за его спины сначала выскользнул автомат, а следом за ним и рюкзак с личными вещами. Нехотя открыв глаза, Басай увидел у своей переносицы ствол автомата.
– Ты кто такой? – донесся вопрос сквозь его просыпающееся сознание.
– Я Басай! – сонно и невнятно ответил Владимир.
Резкий рывок поставил его на ноги, и сознание уже более стремительно стало возвращаться в нормальное состояние.
– Э-ээ! Вы чё делаете? – попытался он взбрыкнуть.
Но два здоровенных бойца в пятнистой форме с нашивками омоновцев уже волокли его в сторону бронепоезда, попутно выдернув из кармана его разгрузки авиационную радиостанцию, которую он так и не успел включить.
– Да вы чё, мужики? Куда вы меня тащите?
– Как ты говоришь твоя фамилия? Басаев? А документики мы сейчас твои и проверим! – оглядывали омоновцы радостно-недоумёнными глазами пойманного «боевика», с неизвестно каким арсеналом ожидающего заходящий на посадку вертолёт.
– Мужики! Да это за мной вертолёт! – попытался вырваться Басай из крепких рук милиционеров, но был возвращен назад крепким тычком шедшего позади омоновца.
– «Первый, первый!» Мы тут, кажись, Басаева взяли! – на ходу радостно кричал в радиостанцию идущий впереди сержант.
Басай, отпустивший за время командировки шикарную смолянистую бороду, и вправду был очень похож на известного террориста, видео про которого ежедневно крутили по всем телеканалам, а фото печатали во всех газетах.
– Да какой Басаев? Я – авианаводчик с этого бронепоезда, майор Басай, и вертолёт этот летит за мной!
– Иди, иди! – опять подтолкнул сзади Владимира омоновец, – Сейчас мы разберёмся, какой ты наводчик и кого!
Прибытие вертолета и разборки
Мы продолжали вызывать Басая по радиосвязи, выполняя заход на площадку, но он не отвечал, только радиоволны шуршали в наушниках. На станции, как всегда, наблюдалась боевая движуха. Вдоль железнодорожных путей пылили БМП и машины, у бронепоезда тоже происходила какая-то толчея. Подняв огромное облако из коричневой пыли, обрывков бумаги и сухой соломы, нам пришлось минуты две висеть над местом посадки, чтобы раздуть весь этот не нужный нашим двигателям мусор. Мы крутили во все стороны головами в поисках нашего пассажира, но его нигде не было.
У бронепоезда «группу захвата и террориста» уже встречал какой- то офицер-омоновец, внимательно вглядываясь в серое лицо Басая, и пытаясь найти сходство с известным террористом.
– Ты кто такой? – произнёс он.
– Да авианаводчик я отсюда, – кивнул Михалыч в сторону платформы с возвышающимся над ней танком Т-62, – майор Басай!
– Документы его где? – обернулся уже к подчинённым омоновец.
– Да ещё не смотрели. Вот только задержали! Говорит, и вертолёт этот за ним! – кивнул головой сержант в сторону висящего в сотне метров нашего вертолета.
В это же время из-за вагонов вышел Мичман, с удивлением смотря на всю эту картину.
– О, Мичман! Чё тут твои беспредельщину устраивают? – взмолился Басай.
– Мужики! А вы, правда, что с ним делаете? – широкими глазами посмотрел на своих подчинённых старшина. – Это ж прежний авианаводчик, и он сейчас заменяется!
– Тьфу ты! – с досадой плюнул в сторону держащий Басая за рукав милиционер. – А мы думали, уже дырки будем на кителях крутить! Самого Басаева взяли! – отпуская Михалыча и отдавая ему «конфискованное» оружие.
– В голове себе дырку просверли, дятел! Всё равно там пусто! – рявкнул на него Мичман. – Щас ещё от лётчиков огребать будем! Давайте бегом его на борт, я догоню, – подмигнул он Басаю, развернувшись и побежав куда-то за вагоны.
Торжественные проводы и финал истории
Когда пыль и поднятый потоком воздуха всевозможный мусор осели, нашему взору представилась изумительная картина! Михалыч, вальяжным шагом, с высоко поднятой головой дефилировал в сторону вертолёта, а сзади семенили несколько бойцов омоновского спецназа, неся его вещи, и чуть поодаль бежал ещё один омоновец с канистрой. Поднявшись по трапу, Михалыч сразу нырнул к нам в кабину. Мы обнялись!
– Ну ни фа се тебя провожают! – радостно прокричал я.
– Ага! Ты ещё не видел, как «эти проводы» начинались! – попытался выдавить из себя улыбку Михалыч.
В грузовой кабине что-то гулко бухнуло. Я оглянулся и увидел скользящую по дюралевому полу пластмассовую канистру с какой-то плескающейся внутри жидкостью. Басай тоже повернулся в сторону входа в вертолет. У трапа стоял Мичман, подняв над головой руки и сжав ладони:
– Эт за беспокойство! – прокричал он и, пригнувшись, побежал от вертолёта.
Через двадцать минут, уже выключившись в Ханкале, мы открыли канистру. Резкий запах спирта ударил в нос. И только после этого Басай рассказал всю эту историю.
Оставшиеся дни до отлета домой мы подтрунивали над Михалычем, обещая его «сдать за вознаграждение в компетентные органы», пока практически такая же ситуация не повторилась снова, когда нашего «террориста Басаева» поздним вечером чуть не арестовал ханкалинский патруль, но мы уже успели вовремя вмешаться и вызволить нашего бедолагу! После этого Михалыч сбрил свою шикарную бороду от греха подальше!
В попу раненый
Отдых на острове Чечень после боев в Грозном
Когда основная фаза боёв за Грозный стала переходить в затихающее состояние, появилась возможность предоставить хоть какой-то отдых лётному составу, проводящему в кабинах своих вертолётов практически целый день, а иногда и ночь. Очередной вылет на Каспий нам уже предложили слетать только с одной целью — просто свозить лётчиков на море, отдохнуть. Не знаю уж откуда, об этом узнали наши друзья из 131-го госпиталя, но накануне к нам зашёл оттуда знакомый хирург и попросил взять с собой их медицинских сестёр, которые отдыха не видели уже несколько месяцев. Конечно же, мы не могли им в этом отказать, зная, как доставалось этим бедным девчонкам, тянувшим тяжелейшую лямку в тех страшных госпитальных операционных наравне с мужиками, перерабатывая человеческий материал (простите, но я не смог подобрать других слов).
На отдых набралась приличная группа пилотов и техников, и когда к вертолёту подъехали на госпитальной «таблетке» наши «спасительницы», оказалось, что кому-то придётся остаться, пожертвовав своим местом. Несколько человек не раздумывая вышли из вертолёта, уступая место уставшим медсестричкам. Лететь предстояло на остров Чечень. Он был несколько ближе, чем Тюлений, да и полёт на него уже был согласован со «всеми инстанциями».
Прибытие на остров и встреча с местными
Набрав с собой сухпайков, не зная, что нас ждёт на острове, не забыв прихватить «тонизирующих» напитков, загрузив счастливчиков в разгорячённое как сковородка нутро нашей боевой лошадки, мы взлетели и, уже не прячась, через сорок минут сели на Чечене недалёко от заброшенного рыбзаводика.
Красивый и когда-то процветающий остров Чечень был заселён уже в середине 17-го века беглыми старообрядцами, гонимыми из губерний Российской империи. Занимались они в основном рыбной ловлей. Рыба здесь в те времена обитала в огромных количествах. В связи с этим и дано было острову такое название – Чечень. Это название корзины с рыбой. Но с развалом Союза он постепенно пришел в упадок, и с острова уехало практически все население. Остались только несколько семей старожилов да залётные браконьеры. Вот и сейчас к нам навстречу вышли несколько мужичков, явно не местных жителей, с интересом наблюдая за нашей разгрузкой из вертолёта и обустройством небольшого таборка для отдыха. Больше всего их внимание привлекали наши медсестрички, которым мы быстро соорудили небольшие лежачки из вертолётных чехлов и которым было абсолютно плевать на их пристальные взгляды. Девчонки устало устроились на импровизированных лежаках, подставив свои белые тела, давно не видавшие тёплого морского солнца, его мягким лучикам. Пилоты и техники вовсю уже резвились, как маленькие дети, в теплом бирюзовом море.
Мы же, осмотрев и выполнив межполётную подготовку, подготовив вертолёт к обратному полёту, присоединились к своим коллегам. Вдоволь накупавшись, позагорав и подсохнув, мы приступили к подготовке обеденного стола. Выложив все наши нехитрые «блюда» в виде сухпайков на стол, «сдобрив» всю эту невзрачную гастрономию уже проверенной нами и вкусной бесланской «Истрой Люкс», основательно проголодавшись, мы приступили к обеду. Отдыхающие лётчики и мёдсестрички с удовольствием уплетали сухие галеты, закусывая ими уже согретую в рюмках водку. Настроение было просто замечательное, тёплый морской бриз нежно обдувал наши довольные лица, хотелось так отдыхать и отдыхать, позабыв о той страшной действительности, в которую в скором времени предстояло вернуться.
Неожиданный гость: дагестанский браконьер
Из-за ржавых останков трактора-старичка ДТ-175, по самую кабину увязшего в песчаном бархане, неуверенной пошатывающейся походкой вышел дагестанец-браконьер, коричневый как негр от постоянного нахождения на солнце. В руках у него был большой пакет, из которого торчал хвост рыбины.
– Асаламу алейкум гостям! Нэ побрэзгуйте нашими мэстными дэликатесами! – стал он выкладывать на стол банку с чёрной икрой, жареную и вяленую рыбу.
– Да мы и не против! Добро пожаловать к нашему столу!
– Вы оттуда? – дагестанец кивнул головой на запад, поглядывая на нашу, аккуратненько сложенную под кустом боевую амуницию.
– Оттуда! – выдохнул с сожалением кто-то из пилотов.
– Надолго к нам?
– Да нет! Ещё пару часиков отдохнём и полетим обратно – вставил я.
– А вы чэрэз Старотэречное нэ полэтитэ? Может, мэня подбросите на тот бэрег? – кивнул в сторону Дагестана мужчина.
– Да ты чё, мужик! Мы-ж не такси! – приподнялся на локтях Андрюха, удивлённо посмотрев на поддатенького браконьера.
– А, ну ладно! Я так, просто спросил.
Кто-то потянулся за открытой бутылкой. Мужик смачно икнув, оживился.
– Ну и мнэ плэсните за знакомство! – с надеждой посмотрел он на разливающего.
– Да куда тебе! Ты вон уже, «наплескался»!
– Да нэчё! Я ещё как огурчик!
Кто-то выставил чистый пластмассовый стаканчик на стол.
– Давайтэ, налэвайте! – потёр мужчина руки. – Приятно выпить с настоящими мужчинами и, – покосился он на наших девчонок в купальниках, – с такими… красавицами!
Водка размеренно разливалась по стаканчикам, и когда бутылка приблизилась к нему, он прижал пальцами горлышко:
– Давай-давай, нэ жалэй!
Мы улыбнулись. Да нам и не было жалко. Что её жалеть-то? У нас водки было достаточно. А вот в какую часть своего худеющего тела он собирался это всё заливать, нам было интересно.
Кавказец залпом опрокинул стаканчик и крякнул:
– Эх, хорошо! – расплылся он в улыбке. – А что, мужики! У вас есть с чэго пострэлять? – покосился он на стоящие пирамидкой автоматы.
– А тебе-то зачем? – мы с недоверием посмотрели на повеселевшего рыбачка.
– Да так! Давнэнько нэ стрэлял, с армии ещё! – глазами голодного пса смотрел он на нас. – Ну так дадитэ пальнуть?
– Да иди ты! Что это, игрушки тебе, что ли?
– Ну ладно-ладно, я так! – мужичок пожал плечами и покрутил головой, недовольно скривив губы. Раздевшись до трусов, он, петляя, поковылял в сторону моря. – Пойду ополоснусь! – пробурчав себе под нос.
Пилоты ещё плеснули по маленькой стопочке и выпили, разговаривая на разные темы. Через десять минут он вернулся, выжимая воду со своих безразмерных семейных трусов.
– Нэ! Ну дайтэ хоть что-нибудь бабахнуть, какой-нибудь взрывпакет! – не унимался рыбак.
– Да откуда у нас взрывпакеты? У нас всё боевое! Не в санатории же летаем.
– Ну вон у вас гранатки всякие! – кивнул он головой в сторону висящей на кустике моей разгрузки, из карманчиков которой виднелись чеки гранат.
– Да ты чё, мужик! С дуба рухнул? Это же не игрушки!
– Ну хоть одну! Ну дайтэ бахнуть! А? – мужчина настойчиво напрашивался «на приключения».
– Да дай ты ему, Борисыч, гранату! Вон хотя бы РГН-ку! Она что взрывпакет. Слышь, мужик? Ты только отойди подальше! – гневно посмотрел на него Андрюха. – Пускай идет взрывается! Одним больше – одним меньше.
– Да-да, конечно! – с готовностью он быстро закивал головой.
Я, чуть помедлив, потянулся за своим НАЗом и достал из наплечного кармана маленькую гранату ближнего боя с белым пластмассовым взрывателем. Ещё немного посомневавшись, протянул её нетрезвому кавказцу.
– Иди вон за трактор, подальше, – кивнул я в сторону ржавого остова. – Только подальше!
– Да-да! – быстро закивал мужик, как маленький ребенок схватив гранату и, спотыкаясь, побежав в указанном направлении.
Опасная забава с гранатами и взрыв
Мы с интересом и улыбками смотрели на эту картину, как пьяненький дагестанец, увязая в горячем песке, спотыкаясь, падая и вставая, семенил за следующий невысокий барханчик с развивающимися на ветру огромными «семейниками», прижимая к груди смертоносную игрушку. Не дойдя метров пять до бархана, рыбак остановился, что-то покрутил руками, а затем, широко размахнувшись, кинул гранату за бархан. РГН, чуть перелетев через песчаную верхушку, скрылась на другой стороне. Сразу же раздался громкий хлопок. Мужичок предусмотрительно лёг на землю, обхватив голову руками. Столб песка и пыли поднялся метров на пятнадцать, медленно оседая и смещаясь по ветру.
– Эх, как классно! – довольный приковылял он обратно, широко раскрыв рот, двигая нижней челюстью и тряся мизинцем в ухе. – Аж ухо заложило!
Мы с улыбками переглянулись, смотря на это великовозрастное дитя. Сходив ещё немного искупаться, мы продолжили наш отдых и застолье. Браконьера уже прилично развезло, и он заплетающимся языком пытался с нами вразумительно общаться. Через минут десять он резко замолчал и повернулся ко мне.
– Камандыр! – еле выговаривая слова, посмотрел он на меня мутными глазами. – А дай ещё гранату!
– Да ты успокоишься или нет?
– Ну-у… дай!
– Да нету у меня больше таких гранат! Это была последняя.
– Да-аай, и-ик, – он громко икнул, – другую!
– Да не дам я тебе ничего, иди отдыхай!
Кавказец медленно повернулся к лётчикам:
– А вы не дадите? – еле выговаривая слова и покачиваясь из стороны в сторону, посмотрел он на них красными глазами.
Пилоты засмеялись и замахали руками. Но мужичок не успокаивался и продолжал канючить ещё минут пять. Теперь уже не выдержал Васьковский:
– Да на тебе игрушку! – выхватил он из своей сумки гранату РГД-5. – Иди, подрывайся, дурень! Только иди во-о-он туда, на свой табор.
Мы теперь уже с опаской переглянулись.
– Ты чё, Андрюх? Это уже не шутки!
– Да пошёл он! – гневно посмотрел он на пьяного рыбачка, схватившего обеими руками РГД, прижавшего её к груди. – Чё его жалеть, недалёкого?
Кавказец, явно не расслышав Андрюхин укор, быстро поднявшись, засеменил в сторону трактора, который был от места нашего отдыха на удалении метров пятидесяти. Мы напряглись.
Но что уж там щёлкнуло в его бестолковой голове, мужик так до трактора не дошёл. Пошатываясь, он выдернул кольцо и замахнулся. Время в наших сознаниях резко растянулось. Я увидел, как фонтанчики песка, как в очень замедленном фильме, взлетели вверх из-под наших ног. Всё вокруг как-то разом остановилось: ветер, звуки, даже воздух. Несясь в сторону моря, я буквально затылком видел траекторию полёта гранаты в сторону трактора, с щелчком отлетающую в сторону крутящуюся чеку. Даже было ощущение, что слышно было звук шипящего замедлителя в запале. Мы потом так и не смогли вспомнить, как за эти секунды мы успели отбежать на значительное расстояние и буквально просочиться в песок. Эх, не было в этот момент с нами начальника физподготовки полка… с секундомером!
Граната, крутясь в воздухе как юла, медленно, по очень пологой траектории с металлическим лязгом вмялась в ржавую стойку кабины и так же медленно начала отлетать в обратную сторону. Скорее всего, алкоголь в мозгу дагестанца резко испарился, и он, осознав, что сейчас произойдёт, развернулся и сделал попытку рвануть от этого места подальше. Но его непослушные ноги ещё не подчинялись командам резко проснувшегося мозга, да ещё и ступни увязли в песке по щиколотку.
Этого движения ему хватило только на то, чтобы развернуться. Его колени подкосились, и он опустился на них, головой упёршись в песок и прикрыв её руками. Звук взрыва тоже растянулся как резиновый эспандер. Ударная волна, напоминающая вполне различимый бублик из сжатого воздуха, вперемешку с мелкими осколками, разлеталась в стороны, увеличиваясь в диаметре. Сквозь его грохот мы отчётливо услышали сдавленное:
– Оо-ой!
Через пару минут мы начали вылезать из песка, пытаясь рассмотреть в медленно оседающем облаке пыли нашего «подрывника». Затем мы сначала медленно пошли, а потом побежали в сторону прогремевшего взрыва, где пыль уже практически осела, и мы увидели нашего горемыку. Браконьер так и продолжал стоять в той же позе, в какой его и застал взрыв, на коленях, упёршись головой в песок, жалобно постанывая. Подбежав к нему, мы на мгновение опешили. Нашим глазам предстала такая картина, от которой в пору было бы рассмеяться, если бы в этом случае не присутствовала доля трагичности.
Последствия взрыва и первая помощь
Большие, как парашют семейные трусы рыбачка были разорваны сзади в лохмотья, по его ляжкам тонкими струйками стекала кровь. Всё было абсолютно ожидаемо: браконьер своей «пятой точкой» собрал всю причитающуюся ему порцию осколков. Он так и продолжал стоять на коленях и стонать. Смотря на этого бедолагу, мы думали, что же нам в такой ситуации делать, ведь из медицинских препаратов у нас были только три индивидуальных пакета со стерильными бинтами, вставленные в откидные приклады автоматов АКСУ нашего экипажа, пассажиры с собой амуницию не взяли. За спиной послышался горький выдох, мы оглянулись. Наши девчонки стояли с расстроенными лицами, опустив плечи и качая головами.
– Вот и отдохнули! Думали, ну хоть здесь этого мяса не будет, так на тебе, в войнушку кое-кому захотелось поиграть! – с горечью посмотрев сначала на мужика, затем на Андрюху, произнесла медсестра, вставая на колено и осматривая лохмотья на заднице пострадавшего.
– Ну и что будем делать? Его надо срочно в больницу! Что у нас здесь есть рядом, только Махачкала?
– Нэ! Нэ-нэ! Только нэ в Махачкалу! Меня же там сразу арэстуют! – запричитал дагестанец, наконец-то оторвав голову от песка, с мольбой смотря на нас. – Я же здэс нэ должен находиться!
Мы переглянулись, а ведь и вправду нужно было что-то предпринимать!
– Ну и что нам с тобой делать, куда тебя везти? – обречённо посмотрел я на браконьера.
– Увезите меня домой в Старотэречное. Там у меня много родни, они помогут!
– Ну вот, блин, ещё и таксистами придётся поработать! Так я и думал! – пробурчал Андрей Васьковский. – Надо было ему Ф-ку лучше дать вместо РГДшки, тогда и проблем было бы меньше!
Девчонки быстро и профессионально обработали оставшейся водкой и перебинтовали повреждённую «точку» бедолаги, ну а мы скоренько собрали вещи и стали готовиться к вылету домой. Раненого браконьера занесли в грузовую кабину и уложили на предусмотрительно постеленные на дюралевый пол вертолётные чехлы.
Возвращение в Старотеречное и неожиданные пассажиры
Взлетев через десять минут, мы взяли курс на село Старотеречное, расположенное всего-то в десяти минутах лёта от острова. Мы дольше искали удобное место для посадки и высадки нашего горе-пассажира где-нибудь поближе к селу и у дороги. Наконец-то выбрав большое бахчевое поле на юго-восточной окраине села, мы произвели посадку и выключили двигатели. И буквально через пару минут к нам подъехали несколько машин с любопытными местными, которые оказались как нельзя кстати в этой ситуации! Они быстро перегрузили своего пострадавшего односельчанина в видавший виды потрёпанный «жигуль», вместе с нами посмеявшись над нелепостью произошедшего, и увезли его в село. Оставшиеся же рядом с вертолётом местные жители с нескрываемым интересом рассматривали хоть и сильно потрёпанную, но всё же боевую машину, которая наверняка впервые залетела и приземлилась в их местах.
– А вы можете нас прокатить разочек? – подошёл к нам почтенного возраста старик с красивой седой бородой. – А мы вам арбузов накидаем, хоть полный кузов вашей птички! – с интересом осматривая грузовую кабину вертолёта и оглядываясь на обильно усыпанное огромными арбузами поле.
Я посмотрел в сторону экипажа. Борттехник и пилоты быстро закивали головой. Даже недовольный Андрюха, сидящий в своём кресле, поднял вверх большой палец.
– Ну давайте! Только быстро! – махнул я рукой стоящим чуть в сторонке местным мужчинам и детишкам. – А наши ребята пока тут пособирают ваших гостинцев.
В ответ наши новые пассажиры одобрительно закивали головами и стали с осторожностью и нескрываемым удовольствием грузиться на борт. Запустившись и произведя взлёт, мы сделали несколько кругов вокруг их родового селения. Теперь уже мы с нескрываемым удовольствием смотрели в грузовую кабину, где старики и дети превратились в один «детский сад», перебегая от блистера к блистеру, смеясь и что-то крича друг другу, показывая пальцами на своё село!
Доставив небывалое удовольствие простым дагестанским сельчанам, мы загрузили полный вертолёт арбузов и вернулись к вечеру на базу, также получив незабываемые впечатления от произошедших курьёзных событий.
Встреча с "старым знакомым" на повторном визите
Через какое-то время нам представилась ещё возможность слетать на Чечень, и, к нашему удивлению, мы опять встретили нашего старого знакомого. Борттехник даже поприветствовал его, рассмеявшись:
– Эй! Здоров, в попу раненый!
На что он совершенно не обиделся и приветливо помахал руками, но к нам уже постарался не подходить.
Долгая дорога с войны
Возвращение с войны и первые дни дома
В начале сентября боевые действия в Чечне наконец-то практически прекратились. Проходили лишь небольшие спецоперации по зачистке различных районов Грозного и прилегающих к нему территорий. Войскам поступила команда готовиться к выводу подразделений и техники из Чечни, а это означало, что этой страшной мясорубке подходил конец. Никто лишний раз не хотел подниматься в воздух, всем поскорее хотелось уже вернуться домой живыми.
Моему же экипажу КП всё нарезало и нарезало задачи. С утра 9 сентября мы сделали несколько рейсов во Владикавказ и Моздок по перевозке раненых. К обеду вертолётами Ми-26 из Будёновска стали прилетать лётчики и техники легендарного «будёновского» вертолётного полка, наша долгожданная замена. Мои коллеги организовывали нашим боевым товарищам радушную встречу, размещая их в модулях авиационной группировки, где ровно два месяца назад нас также встречали вертолетчики из Вязьмы и Тулы. После обеда на аэродром въехал потрёпанный КАМАЗ с большим тентом, на котором привезли мешки с телами «двухсотых», которых пособирали на улицах и в развалинах Грозного, пролежавших пару недель на августовской жаре. Вонища опять стояла невыносимая! Всё те же бойчишки в общевойсковых защитных комплектах и в противогазах загрузили нам на борт восемь чёрных пластиковых мешков с останками. Аэродром в считанные минуты опустел, дальневосточники и только что прилетевшие «будёновцы» постарались отойти подальше от нашей стоянки, прикрывая носы и лица платками и кепками. Кого-то с непривычки уже рвало в траву.
Лететь предстояло в аэропорт Северный, а это всего лишь минут пять – десять полёта туда и ещё минут пять обратно, но «груз» был настолько специфический, что я уже знал, что ночевать мне придётся опять на улице и что меня, пропахшего с ног до головы трупным запахом, в палатку уже не пустят. Мы обречённо по уже привычному и отработанному сценарию по очереди заскочили в вертолёт и, запустив двигатели, произвели взлёт прямо со стоянки. Этот непереносимый запах буквально разъедал глаза, не спасали даже открытые блистеры, в которые с рёвом влетал жаркий сентябрьский воздух.
На наше счастье, в аэропорту Северный нас уже ждали. Тот же скорбный «газон» быстро подкатил к нашему борту, и выгрузка страшных останков прошла за несколько минут. Я смотрел на исчезающие в грязном и запылённом нутре ГАЗ-66 пластиковые мешки, из которых тоненькой струйкой вытекала красно-багровая жижа, оставляя заметный след на бетонных плитах перрона, и опять с горечью думал, что вот «это» скоро попадёт к своим мамкам, жёнам, деткам и будет предано нашей матушке-земле с мыслями их родных: «А за что они отдали свои молодые жизни?» И я не находил ответа. Не получили мы такого ответа и спустя несколько десятков лет!
Большую часть информации об этой страшной войне в нашем государстве попросту спрятали, вытерли, уничтожили, оставив всех тех, кто прошёл через это месиво один на один со своими воспоминаниями, проблемами со здоровьем, полностью надорванной психикой. Но всё это ещё только было впереди, и вскоре мы осознали, что самое страшное начинается после возвращения с войны домой.
Произведя такой же взлёт с перрона Северного, благо никто этого не видел, так как здание аэропорта и возвышающийся над ним купол командно-диспетчерского пункта были разбиты вдрызг и нами никто уже практически не руководил, мы через несколько минут выходили на ханкалинский аэродром. В конце магистральной рулёжной дорожки, которая для нас была и местами стоянок, разгружался очередной Ми- 26 с нашей заменой. У вертолёта стояла большая толпа наших пилотов и техников и вновь прибывшая замена, выгружающая из огромного нутра нашей «коровки», как мы нежно называли этот вертолёт-гигант, свои вещи и оружие.
Хотелось уже поскорее приземлиться и убежать подальше от этого зловония. Я не стал выполнять стандартный заход на посадку по укороченной схеме, а просто прошёл над выгружающимся Ми-26 на высоте метров пятидесяти, а затем выполнил «горку» – плавный разворот на «горке» с одновременным снижением и гашением скорости прямо на стоянку, откуда мы полчаса назад и взлетели. Посадка получилась практически сходу и, наверное, со стороны это выглядело очень эффектно. Радио затрещало ожившими радиоволнами, и в наушниках послышался голос генерала Самарина:
– Это что за пилотаж такой? Это кто это выполнил сейчас посадку?
– Та-аак! Ко мне на КП немедленно!
Мы переглянулись в кабине. Только бортач, щёлкая планками выключателей, хохотнул:
– Что? Влип, очкарик?
– Да ничего не влип! Щас, разбежался! – стягивая мокрый шлемофон, я стал собирать вещи.
К вертолёту не спеша уже подходил Алексей Храменков.
– Ну ты дал! Что за заход, да ещё сходу? – прикрывая нос платком, брезгливо отвернулся от вертолёта Алексей. – Иди, генерал очень хочет тебя увидеть!
– Ага! Сейчас, разбегусь только! – с горечью покачал я головой. – Может, он сам придёт да посидит минут пяток в кабине! – поднося к носу и обнюхивая с отвращением рукав комбинезона, ответил я.
– Да ладно, не кипятись! Может, и вправду не показываться ему сейчас на глаза?
– Да я и не собираюсь. Вон у меня уже Ми-26 под парами, да и вещи уже собраны. Считай я уже дома!
– Ну и ладно, так и сделаем! А ему я скажу, что ты ушёл отмываться после трупов.
Собрав свою амуницию, я направился к готовящемуся к загрузке наших коллег вертолёту Ми-26, у которого уже проходила символическая «церемония прощания» с нашими боевыми коллегами-дальневосточниками из Амурской области, которым посчастливилось улетать домой на пару дней раньше нас. Здесь же я и попрощался предпоследний раз со своим Санькой, Александром Юрьевичем Аксёновым, с которым судьба меня свела и подружила на всю жизнь. И, к большому сожалению, на очень короткую Санькину. Вечерняя суета, встреча с заменой и проводы коллег несколько отвлекли нас. Да и Самарину в этой суматохе, скорее всего, было уже не до меня. Так что генеральской взбучки мне удалось избежать!
На следующее утро, 10 сентября, моему экипажу опять не дали отдохнуть. В Ханкалу, в расположение 58-й общевойсковой армии, прибыл с проверкой командующий войсками Северо-Кавказского военного округа генерал-полковник Квашнин Анатолий Васильевич. Легендарный генерал!
Это он в начале первой чеченской компании не побоялся тяжелого груза ответственности и, в отличие от многих генералов Министерства обороны, по различным причинам отказавшихся возглавить группировку и вести боевые действия, подошёл к Министру обороны Грачёву и сказал: «Товарищ министр, если вы позволите, я готов взять на себя командование…» И в самый тяжелейший период начала принятия ответственных решений и ведения боевых действий возглавил Объединённую группировку российских войск в Чеченской республике.
Нашему экипажу была поставлена задача выполнить с Командующим облёт районов Чечни, где дислоцировались войска группировки.
Загрузив на борт большую группу высокопоставленных товарищей во главе с Анатолием Васильевичем, мы рано утром произвели взлёт и приступили к облёту намеченных районов. Выполняя полёт по просьбе Квашнина на небольшой высоте и скорости и не забывая на всякий случай выполнять противострелковые манёвры, мы крутили виражи и змейки над нашими войсками. Бортах, оглянувшись в грузовую кабину и поёрзав на своём кресле, встал с него и вышел в салон. Через пару минут он вернулся с округлёнными глазами и занял своё рабочее место.
– Что там, Слав? – повернулся я к озадаченному бортовому технику.
– Командир! Квашнин сидит у входа с полностью открытой входной дверью. Я ему предложил на всякий случай надеть страховочный пояс, а он меня послал!
Я на мгновение замер, в мыслях проигрывая варианты, как мы теряем столь высокопоставленное лицо, выпавшее из вертолёта, а затем, вытерев пот со лба, махнул рукой:
– Слав! Да и хрен с ним! Достало меня здесь уже всё! Этим бронеголовым не объяснить наши законы, тем более с такими погонами. Выпадет… ну и-иии… – отвернулся я, со злостью завалив поглубже левый крен.
Проболтавшись почти два часа в воздухе, мы наконец-то вернули наших высоких товарищей в аэропорт Северный. Командующий дал команду не выключаться и лишь пожал экипажу руки, заглянув в кабину. У меня же пронеслась только одна мысль: «Ну и на этом спасибо, хоть не выпал по дороге!»
Через пятнадцать минут мы, уставшие и безмерно довольные, выходили из нашей боевой ласточки с осознанием того, что это – всё! Это последний полёт на этой войне!
Встреча дома и первые трудности
Мои однополчане уже встречали меня у нашей палатки, так сказать с хлебом-солью накрыв на ящике из-под НАРов богатый по нашим спартанским меркам «праздничный» стол.
– Да когда же ты налетаешься, Борисыч? – разливая по рюмкам тёплый и крепкий напиток расплылся в широченной улыбке Юра Рубан.
– Ладно ты, а мужиков-то за что? – оглянулся он на уставший, кивающий головами и улыбающийся экипаж.
– Ладно! Я думаю, на сим закончим. Пора домой! – провел Юра рукой приглашая нас к столу.
После первой рюмки, наверное, сказалась вся накопившаяся двухмесячная усталость, а может быть, сознание наконец-то ощутило приближающееся радостное событие, связанное с отлётом домой, так что дальнейшие происходящие события отложились в моей перегруженной памяти, словно в тумане. Тот же долгий и муторный перелёт внутри забитого под завязку двухпалубника Ил-76. Короткие ночные остановки в Новосибирске, а затем уже на практически заброшенном приморском аэродроме Хвалынка, откуда нас забрал домой всё тот же трудяжка Ан-12. Короткий полуторачасовой ночной перелёт – и вот мы уже дома!
Ночной «Терек» нас встретил влажной и ароматной сентябрьской прохладой. Сверчки заполнили своими трелями всё аэродромное пространство, наверное тоже радуясь нашему возвращению. В ожидающие нас автобусы мы грузились уже практически в полузабытье. Улыбающееся руководство полка, встретившее нас на хабаровском аэродроме, загадочно молчало всю дорогу до родного гарнизона.
В Гаровку мы въезжали уже далеко за полночь. Тёмная безлунная ночь скрыла от наших глаз родные дома, в редких окнах которых горел свет. Гарнизон спал. Автобусы, медленно подъехав к штабу полка, утомлённо фыркнув тормозными цилиндрами, затихли. Мы, устало поднявшись со своих кресел, двинулись к выходу. Яркий свет, резко вспыхнув, в мгновение ослепил наши глаза. Два авиационных посадочных прожектора осветили всю территорию плаца. Громкий праздничный марш, вырвавшийся из стоящих у стены штаба колонок, заполнил всё пространство вокруг, на мгновения оглушив нас.
Вся прилегающая к плацу территория была заполнена женщинами, детьми, людьми в форме. Мы, пооткрывав рты, стояли в оцепенении! Нас встречал весь гарнизон!
Крики детишек «Папка, папка!», громкие причитания и радостный плач жён, крики и возгласы встречавших однополчан – всё перемешалось и заполнило ночное пространство. В живот с разбегу упёрлись две мои родные мордашки дочурки Юльки и сынишки Артёма, крепко обхвативших меня руками. Супруга Диночка с заплаканными глазами медленно подошла и опустила голову на мою грудь. Всё происходило как во сне, воспалённый мозг уже не мог связывать все события воедино. Прижимая к себе всхлипывающие плечи своих родных … я заплакал.
Мы вернулись!
Мы вернулись со страшной войны.
Психологические последствия и путь к исцелению
Руководство полка, имеющее огромный боевой опыт, прекрасно понимая, что у нас сейчас начнётся полный депресняк, постаралось принять все меры для его исключения. Нам практически не дали отдохнуть, разрешив отмыться, отоспаться, побыть немного с родными. А затем, загнав в вертолёты, отправили кого на дежурства, кого на учения, кого в короткие командировки. Может, это было и к лучшему. Но какая-то часть вернувшихся, которой не успели нарезать задач, всё же ушла в запой! Я со своим замкомэском и другом Василием Олейником парой улетели в Черниговку на учения, пробыв там почти неделю, выполняя ежедневные полёты на Сергеевский полигон в рамках КШУ Армии.
Через много лет, вспоминая эти действия наших отцов-командиров, я думал об этом только с благодарностью. Такие меры позволили хоть как-то сгладить наше «возвращение домой». Но как бы мы ни старались в это время вернуться к мирной жизни, произошедший в наших душах психологический надлом после таких страшных событий вскоре дал о себе знать.
Прошло совсем немного времени, и я решился всё-таки съездить в город, в фотоателье, и распечатать фотографии с пленок, которые мы отсняли в этой командировке. Это решение далось мне с большим трудом. Очень не хотелось возвращаться, пускай даже мыслями и воспоминаниями, в те жестокие события.
Выбрав воскресный день, я сел на пригородный автобус, и погрузившись в свои мысли, поехал в город. На улице бабье лето было в самом разгаре. Дневные температуры воздуха достигали летних значений, разогревая тела, дома, транспорт до августовских температур. Я ехал в автобусе, опустив голову и смотря себе под ноги, теребя в руках пакет с плёнками. Прошло, как мне показалось, с полчаса поездки до города, и я подняв голову, посмотрел в окно. Мимо проплывали строения и площади начинающегося города.
Сильный и тошнотворный трупный запах резко ударил в нос, внутренности содрогнулись и комок подкатил к горлу. Зажав нос и еле сдерживая рвотный рефлекс, я побежал к выходу. В это время автобус как раз подъехал к автобусной остановке, широко открыв двери. Я пулей вылетел из салона, не поворачиваясь и всё ещё зажав нос, отбежал от него подальше. Пассажиры с недоумением смотрели мне в след, пытаясь понять, что со мной происходит. Автобус, пыхнув выхлопной трубой, поднял облачко пыли и медленно уплыл в сторону начинающихся городских кварталов.
Отдышавшись и потихоньку придя в себя, я сел на скамейку автобусной остановки, обхватил голову руками и тихонько завыл. Слёзы текли из глаз градом. Я начинал понимать, что произошло. В тесном и переполненном автобусе люди ехали, изнывая и потея от внутрисалонной жары. И в этой ситуации не помог бы даже супер-пупер дезодорант, настойчиво рекламируемый торговыми сетями. Человеческие тела источали запахи на все лады, ну а моя воспалённая память дала команду мозгу извлечь из какой-то глубокой ячейки моего сознания чёткий оттенок кислого трупного запаха, трансформировав и вернув моё обоняние назад, в нутро моего вертолёта, забитого полиэтиленовыми мешками с желеобразной массой, источающими непереносимое зловоние. Прикрыв лицо руками, я так и сидел, полностью отрешившись от окружающей действительности. Тонкая морщинистая ручка нежно легла на моё плечо.
– Сынок! Что с тобой? У тебя что-то случилось?
Маленькая тоненькая бабулька с уставшим, морщинистым лицом и с очень нежными глазами смотрела на меня, поглаживая предплечье.
Я медленно поднял голову, мутным и не понимающим взглядом посмотрев куда-то через старушку, а затем покачал головой:
– Не, не, мамочка! Не-е!
Что я мог сейчас ей объяснить? Что бы я рассказал ей про тот тяжелейший, свинцовый груз, лежащий на моём сердце. Тихонько встав и опустив плечи, я перешёл на противоположную сторону дороги, и сев на скамейку стал ожидать автобуса обратно домой. Всё, мне уже никуда не хотелось ехать! Я тогда как-то и не обратил внимание на те первые «звоночки», явно указывающие на то, что с моим психологическим состоянием происходит что-то не то. Жизнь продолжала течь своим размеренным чередом, всё было так же, как и до отлёта туда. Но всё явственней проступало ощущение того, что что-то изменилось. Я всё чаще стал ни с того ни с сего подскакивать по ночам, обливаясь холодным потом и не понимая, где нахожусь. Секундные приступы гнева, а чаще долгие часы депрессии, стали настораживать.
Первый раз мне стало страшно, когда я увидел глазёнки моих деток, смотрящих на меня с огромным испугом после того, как я сорвался из-за их простенькой шалости. Смотря в зеркало, я не узнавал себя. Супруга смотрела на всё происходящее молча, украдкой вытирая слёзы. Из окон гарнизонных квартир доносились звуки модной в те времена песни группы Любэ «Батяня-Комбат», а мне хотелось зажать уши, закрыть глаза и бежать куда подальше от тягучих воспоминаний. Память всё чаще и чаще стала меня возвращать в ту страшную двухмесячную действительность, где было всё чётко чёрное-белое, легкое-тяжёлое, без всякого размытия границ, как в мирной жизни.
Я всё чаще стал находиться наедине, задерживаться на работе, избегать общения с коллегами и друзьями. И, конечно же, я понимал, что не должен был показывать своё состояние окружающим, которое могло привести меня к встрече с врачами, с дальнейшей потерей любимой профессии. Я пытался всё спрятать в себе, засунуть, запихнуть поглубже свои мысли и эмоции, натянуто улыбаясь при встрече с каждым. Но только усугублял своё положение. Всё чаще стали проявляться давящие боли слева в груди, возникающие внезапно.
Первой не выдержала супруга!
– Может, что-нибудь надо сделать? Обследоваться там, ну, или проконсультироваться у кого? – с мольбой смотрела она на мои мучения.
– Ты что, Дин! У кого? Да только скажи, что я лётчик, меня сразу спишут!
– Но ведь всё равно надо что-то делать, так дальше не может продолжаться! – села она на стул и, прикрыв лицо передником, расплакалась.
Детки молча сидели в своей комнате, прижавшись друг к другу. Я стоял рядом с супругой и обнял её за плечи!
– Нет, Диночка, не надо! Я справлюсь, всё будет хорошо!
Понимая, что откладывать больше нельзя, я собрался с духом и поехал к своим боевым побратимам, в Хабаровскую общественную организацию афганцев, которые как раз и занимались такими вопросами, устраивая на реабилитацию в различные лечебные учреждения таких, как я. Но на свою просьбу, к сожалению, я услышал отказ с мотивировкой, что они занимаются «ну-у уж совсем конченными», без объяснения критериев, которым я должен соответствовать, да ещё и со словами: «Да ты-ж здоровый как бык!» Не солоно хлебавши, пришлось возвращаться домой. Удобный случай подвернулся совсем скоро. На меня по рекомендации всё той же общественной афганской организации вышла известная дальневосточная писательница и тележурналист Лидия Борисовна Гемма с предложением принять участие в её вновь снимаемой телепередаче о людях, прошедших войны, с интригующим названием «Кто следующий?»
И вот как-то на предварительной с ней встрече я и обмолвился о своих серьезных проблемах со здоровьем и психикой, вскользь коснувшись ситуации с отказом мне помочь от моих боевых коллег из ветеранской организации. Лидия Борисовна в тот раз промолчала, только разведя руками, а через пару дней позвонила и попросила подъехать. Она познакомила меня с молодыми и очень профессиональными психиатрами и психологами, которые согласились мне помочь, взяв меня на свои сеансы в неурочное время. Да и мне это было на руку, дабы избежать огласки моего нелегального лечения.
Занимались они со мной ну, наверное, с неделю, каждый день. Я сначала отнёсся к методам их лечения очень скептически. Первые сеансы проходили в виде бесед с перекрёстным опросом одновременно тремя врачами, затем они стали использовать методику гипнотического сна, и уж что они во время таких сеансов со мной делали, я уж точно не помню, но спустя неделю я стал просыпаться по утрам с ощущением, что солнце стало светить как-то ярче, и лица людей разом посветлели. Эти тренинги принесли свои плоды, мне стало значительно лучше, всё стало потихоньку приходить на круги своя. Но всё равно нет-нет да в памяти обрывками вспыхивали эпизоды тех минувших дней, лица боевых товарищей, раненых мальчишек в надежде тянущих к тебе руки, глазёнки детишек войны! И я понял, что война меня уже никогда не отпустит!
Судьбы боевых товарищей и размышления о войне
Прошло уже много лет с той нашей короткой, но тяжелейшей боевой командировки, и, как говорится, много воды утекло с тех пор. Господь каждому отмерил свой отрезок жизни и судьбу, которой он проверил, кто на что способен. По-разному сложились и судьбы моих дорогих однополчан, друзей и коллег, с которыми судьба свела меня в тот период. Как я уже написал, не ко времени рано ушли многие наши боевые друзья. Они теперь всегда стоят перед нашими глазами ровным строем и улыбаются…
полковник Угнивой Юрий Тихонович подполковник Аксёнов Александр Юрьевич майор Погорелов Владимир Владимирович майор Черепанов Александр Аверьянович майор Грязнов Александр Владимирович прапорщик Стельмах Сергей Анатольевич
военврач подполковник Бирюля Александр Александрович рядовой Фёдоров Александр Анатольевич
Вечная им память и облака пухом…
Мой Андрюшка Васьковский, а теперь уже лётчик-снайпер подполковник Васьковский Андрей Иванович, командир боевой вертолётной эскадрильи, кавалер Ордена Мужества ещё не раз съездил в различные боевые командировки, повидав не менее страшные войны, став опытнейшим военным лётчиком и воспитавшим многих первоклассных пилотов.
Олежка Шаплов. Про этого человека вообще нужно писать отдельную книгу. Закончив в 1993 году Самарский государственный аэрокосмический университет по специальности самолёто и вертолётостроение, был направлен в конструкторское бюро Комсомольского-на-Амуре авиационного производственного объединения, но он сразу по приезде в родной Хабаровск заявился в наш вертолётный полк, удивив нас всех своим дипломом, и попросился на простую должность бортового авиационного техника вертолёта.
Получив в нашей командировке тяжелейшее ранение, помотавшись по госпиталям и перенеся три клинических смерти, обладая неимоверной стойкостью характера, он уже буквально через полгода после выписки из главного военного клинического госпиталя имени Бурденко и возвращения домой убедил врачей, что ещё может принести пользу армии, восстановился на лётной работе и продолжил летать, дослужившись до капитана. Ещё через год мы этого, как мы тогда думали, закоренелого холостяка женили, и через несколько лет семья Шапловых обросла красивыми сынишкой и дочуркой.
Полковник Чебыкин Юрий Николаевич, лётчик-снайпер. Человек- звезда. Звезда, потому что всегда горит! Его неуёмная энергия до сих пор не даёт ему покоя. Трижды повоевав в Афганистане, семь раз в Чечне он всё-таки решил завязать с этим «неблагодарным» делом и теперь работает для людей, простым генеральным директором Уральского завода строительных профилей.
Подполковник Иванов Николай Авиамирович. Отслужив практически всю жизнь на Дальнем Востоке, вернулся в свой родной Ярославль, и возглавил свою альма-матер, Ярославский АСК ДОСААФ России, воспитанником которого он когда-то был. Тогда это был ЯрУАЦ.
Полковник Храменков Алексей Анатольевич, послужив на различных руководящих должностях на Дальнем Востоке вернулся в родную Самару и в 1998 году возглавил аэроклуб самарского филиала ЦСКА, стал тренером сборной команды России по вертолётному спорту, Заслуженным тренером России, летчиком-снайпером.
Женя Галкин. Полковник Галкин Евгений Викторович, лётчик-снайпер. Послужив ещё какое-то время на Дальнем Востоке в Средне-Белой, поступил в Академию им.Гагарина и после её окончания вернулся в наш гаровский полк уже в качестве командира полка.
И ещё спустя несколько лет возглавил знаменитый 344-й Центр боевого применения и переучивания летного состава армейской авиации.
Майор Рубан Юрий Александрович закончил свою службу в должности заместителя командира вертолётной эскадрильи по воспитательной работе, затем уволился в запас и уехал к себе на родину, на Волгу.
Майор Мезенцев Владимир Олегович ещё долго летал бортовым техником-инструктором, воспитав много бортовых техников, настоящих мастеров своего дела, с золотыми руками, таких, как он сам.
Полковник Фидаров Эльбрус Зелимханович, Заслуженный врач России, кавалер ордена Красная Звезда, прошедший горнило афганской войны в спецназе, повоевавший в двух чеченских кампаниях и осетино-ингушском конфликте, наш дорогой спаситель, хирург от Бога, спасший многие тысячи жизней, начальник 131-го Ханкалинского госпиталя, затем начальник хирургического отдела 52-го медицинского центра Министерства обороны, кандидат медицинских наук, номинант национальной премии «Россиянин года», вернулся в свою родную Северную Осетию и возглавил там Управление здравоохранения. Настоящий боевой полковник.
Можно бесконечно писать о ставших самыми дорогими моему сердцу, однополчанах, боевых товарищах и коллегах. Для этого не хватит ещё одной книги. Я очень благодарен судьбе за то, что она подарила мне их. Могу только с уверенностью сказать: они все – моя гордость!
Послесловие
Война – войнушка
Сквозь время мы годы воюем, Отцов и дедов повторяем, Мы снова высоты штурмуем,
И, словно взаправду, стреляем. Хоть войны по книжкам узнали, Отчаянно все же рискуем.
Пластмасса в руках вместо стали,
Мы снова воюем, воюем, воюем, воюем…
Николай Анисимов
Эту главу можно было бы вставить в «Чеченские записки» как предисловие. Но после всего остального написанного я почему-то подумал, что будет уместнее её разместить в конце, как послесловие, после того, как Вы, уважаемый читатель, прожили с нами все эти два тяжелейших месяца и, возможно, прочувствовали этот ад вместе с нами. Сейчас как- то даже и не верится, что всё описанное было прожито и уместилось всего в ДВА МЕСЯЦА!
Эта повесть рождалась очень тяжело и долго, более двадцати лет. Отчасти на её написание не хватало времени, а по большому счёту моральных сил. Человеку не воевавшему не объяснить, что такое война, точно так же, как слепому не объяснить ощущение синего, а мужчине не дано понять, что значит выносить и родить ребенка. У них просто нет необходимых органов чувств.
Войну нельзя рассказать или понять, её можно только пережить. Ну а уж воспоминания о ней как занозы сидят в твоей голове, постоянно напоминая о себе ноющей болью. Рассказывать о войне категорически не хочется! Но ты постоянно понимаешь, что если об этом не рассказать, не выплеснуть эти воспоминания из себя, они так и будут высверливать твой мозг, ныть зубной болью в твоём сознании. И тогда ты, понимая всю тяжесть, берешь ручку, бумагу и выводишь первую фразу. Ты еще не знаешь, что это будет — рассказ, документальная повесть или что-то другое.
Строчки складываются с трудом, каждая буква рвет тело, ты физически ощущаешь эту боль, это сама война выходит из тебя и ложится на бумагу, тебя трясет так, что не видишь букв, и ты снова там, и снова смерть правит всем, а больничная палата наполняется криками, стоном и страхом, и снова серебристые пакеты разлетаются по грузовой кабине, холодно блестя под светом синих плафонов, зияют провалы глазниц и трупный запах нестерпимо режет глаза, и строчки с кровью идут одна за одной, и водка глушится литрами, а смерть и безумие сидят с тобой в обнимку и подправляют ручку.
Война…
Значение слова "война" для разных поколений
Для разных поколений и возрастов это слово имеет различные значения! Для маленького ребёнка это игрушка, в которую можно поиграть и наиграться до полного утомления, чтобы потом уснуть, прижавшись к тёплому мамкиному телу! Для мальчишки, у которого только-только начинает пробиваться поросль под носом вместо усов, это бесконечные баталии и сражения в «стрелялках и стратегиях», где жизни бесконечно восстанавливаются и можно в любое время нажать клавиши Ctrl+Alt+Del. Для молодых пацанов это уже полная реалия жизни, а иногда, к сожалению, жизни и смерти. Для взрослых мужчин и женщин, а это уже категория мамочек, бабушек, отцов и дедов, это страшная неизбежность. Неизбежность сначала провожать на войну, потом томительно ждать своих деточек, а затем и встречать, кому как повезёт, кого живым, кого инвалидом, а кого и в «цинке».
Жизнь после войны: уборка игрушек
Вернувшись со второй своей войны, я понял, что в мирной жизни о ней не должно быть никаких упоминаний и даже намёков на неё, а также на всё, что с ней связано. Собрав в кучу все детские игрушки, автоматы, пистолеты, мечи, гранаты, загрузив их в мешок, под расстроенные взгляды своих детишек я убрал их подальше, с глаз долой, а после, прижав их к себе, только прошептал: – Доченька! Играй лучше в куколок, а ты сынок в машинки. К сожалению, придёт когда-нибудь время, и вам придётся взять в руки оружие и, не дай Бог, настоящее! А пока думайте и играйте в ЖИЗНЬ!
Войну сын не видел в помине, Малыш, впереди десять классов. А просит уже в магазине
Купить… автомат из пластмассы…
Николай Анисимов
Встреча с коллегой и разговор о войне
Как-то, уже летая испытателем на авиазаводе, я провёл испытания и перегнал гражданский вертолет в аэропорт местных воздушных линий. Там я встретил старого знакомого пилота, закончившего гражданское авиационное училище. Мы долго беседовали, делились впечатлениями о полётах, лётных законах и т. д. И он как-то произнес, что авиазаконы гражданской авиации намного жёстче законов военной авиации в плане перевозки пассажиров. Что они несут «огромнейшую ответственность за перевозимых пассажиров». На что я ему ответил просто: «У нас ответственность была не меньше, а то и больше! За свою лётную работу я перевёз не меньше людей. И не просто пассажиров, а таких же живых душ, как и простые граждане. Но только мои подопечные должны были выполнить ещё и боевую задачу, остаться в живых, и которых я, не взирая ни на что, должен был забрать из таких мест, что и вспомнить страшно, а ещё и доставить обратно домой!»
Мой коллега тогда после долгой паузы, пристально посмотрев мне в глаза, промолчал, а затем протянул руку и пожал мою. И так, ничего не ответив, развернулся и ушел.
Запрет на разговоры о войне
Теперь я очень не люблю говорить о войне! О любой войне! В моём доме это запретная тема. Когда-то фильм «В бой идут одни старики» был моим любимейшим фильмом, который я мог смотреть много раз подряд. Теперь и он «под запретом». Я не могу сказать, что стал сентиментальным, но каждый раз, при любом упоминании о войне, о тех далёких уже событиях, о том ужасе, который пришлось увидеть, слёзы наворачиваются сами собой.
Желание попасть в Афганистан
Тогда ещё, в далёком 88-м году, молодым лейтенантом я стоял перед Командующим Воздушной Армии и просил, чтобы меня направили в Афганистан вместе с моими друзьями-однокашниками, с которыми я прожил четыре интереснейших курсантских года в Сызранском вертолетном училище. Больше всего мне хотелось попасть на войну просто для того, чтобы понять, почему же оттуда возвращаются совершенно другими людьми. Причём АБСОЛЮТНО другими! С другим отношением к жизни, друзьям, семье, людям.
Размышления после войны
Но только по прошествии многих лет, когда я побывал на второй, ещё более жестокой и нелепой, войне, понял:
С ВОЙНЫ УЖЕ НЕ ВОЗВРАЩАЮТСЯ!
Даже если ты вернулся оттуда живым! С войны возвращается только твоё физическое тело. А душа, мозг, мысли НАВСЕГДА остаются ТАМ!
ВОЙНА – это как кол, вколоченный на всю жизнь в твоё сознание, на неизвлекаемость! Поствоенный синдром! Это всё полная ФИГНЯ! Простите за простоязычие, но иначе не выразиться.
ВОЙНА – это ПРИГОВОР судьбы!
Жестокий и безумный! Приговор, постигший большинство моих боевых друзей. Простите меня, РЕБЯТА!
Простите меня, мои БЛИЗКИЕ! Прости меня, МАМА! Но это так!
Заключение
Я постарался написать всю правду о войне или о небольшой её частичке, которую мне пришлось прожить. Да! У каждого из нас была своя ВОЙНА. Но то, о чём я написал, были МОИ ВОЙНЫ, которые мне пришлось пройти! Пожирающие всё живое и, самое страшное, ДУШУ!
А теперь я хочу ВСЁ ЭТО ЗАБЫТЬ!
Замуровать, запихнуть в самый дальний уголок своего сознания всё, что связано с ними.
И никогда! НИКОГДА, ОБ ЭТОМ НЕ ВСПОМИНАТЬ!
Честь имею.
Станислав Штинов
2020 годВсе войны свои я закончил, Годов уже стало поболе.
Но что-то в душе болит очень, Когда выхожу в чисто поле.
Здесь дед мой средь тысяч схоронен, По ним мы полвека тоскуем.
За них поднимаемся с боем,
И снова воюем, воюем, воюем, воюем…
Николай Анисимов
